28. Правильно ли, Тихиад, не верить и таким видениям, ясным и происходящим ежедневно?"

"Клянусь Зевсом, — воскликнул я, — тех, кто отказывается этому верить и тем оскорбляет истину, было бы правильно нашлепать золотым сандалией, как малых ребят!"

29. В это время вошел пифагореец Аригнот с длинными волосами и гордым выражением лица. Ты знаешь его, известного своей мудростью, прозванного «священным». При виде его я облегченно вздохнул, думая, что он приходит мне на помощь, как секира на ложь. Мудрый муж заставит их прекратить рассказы о нелепостях, говорил я тебе. Я полагаю, сама Судьба, как говорится, подкатила его ко мне, как в театре бога. Усевшись в кресло, уступленное ему Клеодемом, Аригнот справился прежде всего о болезни и, услышав от Евкрата, что ему уже легче, спросил:

"О каких это предметах вы философствуете? Входя, я слышал ваш спор, и, кажется мне, вы с пользой проводите время".

"Да вот, мы все убеждаем этого стального человека, — ответил Евкрат, указывая на меня, — поверить в существование духов и призраков и согласиться признать, что души покойников блуждают на земле и показываются, кому пожелают".

Я покраснел и опустил глаза, устыдившись Аригнота; он сказал:

"Не утверждает ли Тихиад, что по земле блуждают только души умерших насильственной смертью, то есть души тех, например, кто был повешен, кому была отрублена голова, кто был распят или ушел из жизни иным подобным же способом; души же людей, скончавшихся надлежащим образом, уже не бродят? Если он будет утверждать это, то его слова заслуживают, Евкрат, внимания".

"Но, клянусь Зевсом, — воскликнул Диномах, — он думает, что подобные вещи вообще не бывают, их никто не видит".

30. "Как говоришь ты? — обратился ко мне Аригнот, мрачно взглянув на меня. — Ты думаешь, что ничего такого не происходит, несмотря на то, что все, можно сказать, это видят?"

"За мое неверие вы должны меня извинить именно потому, что один только я не вижу, — сказал я, — а если бы я это видел, то, разумеется, верил бы так же, как вы".

"Но если тебе случится когда-нибудь быть в Коринфе, — сказал Аригнот, — расспроси, где находится дом Евбатида, и когда тебе укажут его у Кранейской рощи, направься туда и скажи привратнику Тибию, что желаешь посмотреть место, откуда пифагореец Аригнот, выкопав, изгнал духа, сделав на будущее время этот дом обитаемым".

31. "Что это за случай, Аригнот?" — задал вопрос Евкрат.

"Долгое время, — ответил Аригнот, — дом был необитаем из-за привидений; если кто в нем и поселялся, то в страхе бежал тотчас же, преследуемый каким-то призраком, беспокойным и страшным. Дом начал уже разрушаться, его крыша рассыпаться, и не было никого, кто бы осмелился проникнуть в него. Услышав об этом, я взял книги (у меня много египетских книг, касающихся подобных предметов) и пришел в этот дом около времени первого сна, хотя мой хозяин и отговаривал меня, чуть ли не силой хотел удержать меня, узнав, куда я иду: на явную, по его мнению, гибель. Взяв светильник, вхожу в дом один; поставив свет в самом просторном помещении, спокойно начинаю читать, усевшись на землю. Приближается ко мне дух, думая, что имеет дело с одним из многих, и надеясь, что я, как и прочие, испугаюсь. Дух лохматый и длинноволосый, чернее мрака, и вот, наступая, он испытывал мою силу и бросался на меня со всех сторон, становясь то собакой, то быком, то львом. Я же, взяв в руки ужасающий заговор и громко читая его по-египетски, все время заклиная, загнал духа в один из углов темной горницы и заметил место, через которое он ушел под землю. Потом остальную часть ночи я отдыхал. Наутро, когда все находились в отчаянии и думали, что меня, как других, найдут мертвым, я неожиданно для всех являюсь к Евбатиду, неся для него радостное известие, что он может жить в очищенном и освобожденном от видений доме. Затем я привел Евбатида и многих других (они пошли за нами из-за необычайности происшедшего) к тому месту, где я видел, как дух ушел под землю, и приказал им взяться за мотыги и лопаты и копать в этом месте. Когда работа была выполнена, на глубине приблизительно сажени был найден давно истлевший мертвец, от которого остались одни лишь кости. Выкопав их, мы похоронили кости, и с того времени призраки перестали тревожить дом".

32. После такой речи Аригнота, мужа чудесной премудрости и всеми уважаемого, среди присутствующих не осталось никого, кто бы не осудил моего великого безрассудства — не верить в подобные вещи, раз о них говорил Аригнот. Однако, нисколько не устрашившись ни длинных волос Аригнота, ни окружающей его славы, я воскликнул:

"Что же это, Аригнот? И ты таков же, единственная моя надежда на истину. И ты полон дыма и призраков. Ты для меня оказался тем же, о чем говорит пословица: то, что мы считали сокровищем, оказалось углями".

"Но если, — обратился ко мне Аригнот, — ты не веришь ни моим словам, ни словам Диномаха, ни Клеодема, ни словам самого Евкрата, то скажи, кто же, по твоему мнению, заслуживает в таких вопросах большего доверия и расходится с нами во взглядах?"

"Таким весьма замечательным человеком, клянусь Зевсом, — ответил я Аригноту, — я считаю знаменитого Демокрита абдерского: он был настолько убежден в невозможности существования подобных явлений, что запирался в надгробном памятнике за городскими воротами, где ночью и днем писал свои сочинения. А когда какие-то юноши захотели попугать его ради шутки и, нарядившись покойниками в черное платье и личины, изображающие черепа, окружили его и стали плясать, прыгая вокруг него плотной толпой, то он не только не испугался их представления, но даже и не взглянул на них, а сказал, продолжая писать: "Перестаньте дурачиться". Так твердо он убежден был в том, что души, оказавшиеся вне тела, — ничто".

"Тем самым ты говоришь, — заметил Евкрат, — что и Демокрит был безумцем, раз он придерживался таких взглядов.

33. Я же вам расскажу еще и другое, и не с чужих слов, а пережитое мною лично. Может быть, и ты, Тихиад, слушая меня, склонишься признать правдивость моего рассказа. Будучи еще юношей, я находился в Египте, куда был послан отцом для своего образования. Я захотел доплыть до Копта, чтобы оттуда дойти до Мемнона и услышать это удивительное явление: как Мемнон звучит при восходе солнца. И вот я услышал Мем? нона, и не так, как обыкновенно слышит его большинство, воспринимая неясный какой-то голос. Нет, Мемнон мне дал предсказание в семи стихах, открыв для меня свои уста. Излишним кажется мне передавать вам эти стихи.

34. На обратном пути нашим товарищем по плаванию оказался один житель Мемфиса из числа священных писцов, удивительной мудрости, усвоивший всю образованность египтян. Говорили, он двадцать три года жил под землей, в святых помещениях, где учился магии у Изиды".

"Ты рассказываешь о Панкрате, — перебил Аригнот Евкрата, — о моем учителе, святом муже, всегда выбритом, в льняной одежде, рассудительном, не чисто говорящем по-гречески, о длинном, курносом человеке с выдающимися вперед губами, высокого роста, на тонких ногах".

"Да, — ответил Евкрат, — о нем самом, о знаменитом Панкрате. Вначале я не знал, что это за человек, но, видя во время наших стоянок множество чудес, которые он творил, и то, как он катался на крокодилах и плавал рядом с ними, а те в страхе виляли перед ним хвостами, я понял, что это какой-нибудь святой муж. Вскоре, выказывая ему дружеское расположение, я незаметно стал его товарищем, настолько близким, что он посвятил меня во все тайны. В конце концов он начал склонять меня последовать за ним, а всех моих слуг оставить в Мемфисе. "У нас не будет, говорил мне Панкрат, — недостатка в прислуживающих". И с тех пор так мы и жили.

35. Когда приходили мы на постоялый двор, этот муж брал дверной засов, метлу или ступку, набрасывал на вещь одежду и, произнося над ней какое-то заклинание, заставлял ее двигаться, причем всем посторонним эта вещь казалась человеком. Вещь черпала воду, ходила покупать съестные припасы, стряпала и во всем с ловкостью прислуживала и угождала нам. А затем, когда услуг ее больше не требовалось, Панкрат, произнеся другое заклинание, вновь делал метлу — метлою или пестик — пестиком. Несмотря на все старания, мне никак не удавалось научиться этому у Панкрата: во всем остальном чрезвычайно доступный, он был ревнив в данном случае. Но однажды, подойдя к нему в темноте совсем близко, я незаметно подслушал заклинание. Оно состояло из трех слогов. Поручив пестику делать что надо, Панкрат ушел на городскую площадь.