17. А если кто-нибудь, наоборот, взяв по закону в свой дом свободную женщину для рождения законных детей, не прикасается к прекрасной, цветущей девушке и не дает взглянуть на нее другим, держа ее, бездетную и бесплодную, взаперти, и только твердит, что любит ее, что действительно видно по цвету его лица, по похудевшему телу и впалым глазам, разве такой человек не показался бы тебе сумасшедшим? Ему следует производить потомство и наслаждаться браком, а он дает вянуть прекрасной и милой девушке, обходясь с ней в течение всей жизни как с жрицей Деметры Фесмофоры. Это я ставлю в упрек — одним, что они меня швыряют, истребляют и мучат, а другим — что они меня держат связанным, как беглого клейменного раба.

18. Зевс. Почему же ты сердишься на них? И те, и другие за это получают возмездие: одни, подобно Танталу, без пищи и питья, с иссохшей глоткой, уставились только на несчастное свое золото; у других, как у Финея, гарпии вырывают пищу из горла. Но пойди к Тимону. Ты найдешь его теперь более благоразумным.

Плутос. Значит, он перестанет старательно вычерпывать меня, как из дырявой бочки, прежде чем я вполне вольюсь, стараясь предупредить поток, чтобы я, став неисчерпаемым, не затопил его? Мне казалось, что я ношу воду в бочку Данаид и напрасно пополняю ее, так как сосуд не держит воды и все, что вливается, тотчас же вытекает. Отверстие бочки очень узко для вливания, а вытекает все беспрепятственно.

19. Зевс. Разумеется. Если Тимон не заткнет отверстия, через которое все сразу вытекает, то, когда ты быстро выльешься, он снова найдет в осадке на дне бочки овчину и мотыгу. Ну, ступайте теперь и обогатите Тимона. А ты, Гермес, не забудь на обратном пути привести киклопов из Этны, чтобы они починили и заострили мне перун; нам, пожалуй, скоро понадобится, чтобы он был остер.

20. Гермес. Пойдем, Плутос. Что это? Ты прихрамываешь? Ты скрывал от меня, почтеннейший, что ты не только слеп, но и хром.

Плутос. Это не всегда, Гермес. Если я отправляюсь к кому-нибудь по приказанию Зевса, не знаю почему я тяжелею и хромаю на обе ноги, так что иногда прихожу к цели, когда ожидавший меня уже стал стариком. А если мне нужно возвращаться, ты бы подумал, что у меня есть крылья; я лечу тогда много быстрее птиц: как только упадет веревка на ипподроме, я уже объявлен победителем, — я перескакиваю через весь стадион так, что иногда зрители не могут уследить за мной.

Гермес. Ты говоришь неправду. Я мог бы тебе назвать многих, которые еще вчера не имели обола, чтобы купить себе веревку, а сегодня вдруг богаты и важны. Они ездят на паре белых лошадей, а прежде у них никогда и осла не было. Теперь же они выступают одетые в пурпур, с кольцами на пальцах, сами, кажется, не веря, что они разбогатели не во сне.

21. Плутос. Это другое дело, Гермес. Тогда я не на собственных ногах шествую, и не Зевс, а Плутон посылает меня к ним, потому что именно он — созидатель богатства и податель великих милостей, как показывает и его имя. Когда же мне нужно перейти от одного к другому, меня помещают в завещании и, тщательно наложив печати, на руках относят в сопровождении толпы. И, пока покойник лежит где-то в темном углу дома с наброшенной на колени старой одеждой, как добыча ласок, меня с надеждой ожидают на площади крикуны, словно голодные птенцы подлетающую ласточку.

22. Затем снимают печать, разрезают тесьму, вскрывают завещание и объявляют моего нового господина, то есть какого-нибудь родственника или льстеца, или развратного раба, ценившегося в юности, как только он начинал брить себе щеки, за разнообразные наслаждения, которые он, будучи уже в летах, доставлял старому развратнику. Вот этот-то милейший человек, кто бы он раньше ни был, получив крупное вознаграждение, захватив меня вместе с завещанием, убегает прочь. Затем вместо прежнего имени — Пиррия, Дромона или Тибия — он начинает себя величать Мегаклом или Мегабизом, или Протархом. А остальные, напрасно разевая рты, смотрят друг на друга, истинно сокрушаясь, что рыба ускользнула из складок сети, уничтожив немалое количество приманок.

23. И этот грубый и толстокожий человек набрасывается на меня и, еще боясь оков, настораживает уши, если кто-нибудь случайно щелкнет бичом, падает ниц перед ручной мельницей рабов, словно перед храмом Диоскуров, и становится невыносимым для окружающих. Он оскорбляет свободных и бьет своих бывших товарищей по рабству, желая убедиться, что это ему полезно, пока не нарвется на какую-нибудь развратницу или не увлечется разведением лошадей, или не даст собой овладеть льстецам, которые будут клясться, что он прекраснее Нирея, благороднее Кекропа или Кодра, умнее Одиссея и богаче шестнадцати Крезов, вместе взятых. В короткое время несчастный рассеет богатство, с трудом скопленное с помощью многочисленных обманов, краж и преступлений.

24. Гермес. Ты говоришь почти так, как оно есть. Ну, а когда ты сам идешь, как в таком случае ты, слепой, находишь дорогу? И каким образом различаешь тех, к которым тебя посылает Зевс, что они достойны обогащения?

Плутос. Ты думаешь, я исследую, каковы они? Клянусь Зевсом, не очень. Иначе я бы не пришел, покинув Аристида, к Гиппонику, Каллию и многим другим афинянам, недостойным даже обола.

Гермес. Но все-таки как же ты поступаешь, если тебя посылают?

Плутос. Я иду наугад туда и сюда, пока не попадется кто-нибудь навстречу. И первый встречный, кто бы он ни был, уводит меня к себе домой, благодаря тебя, Гермес, за нежданную прибыль.

25. Гермес. Значит, ты обманываешь Зевса, который думает, что ты по его усмотрению обогащаешь тех, кого он считает достойными?

Плутос. И совершенно справедливо, добрейший, если он, зная, что я слеп, посылает меня разыскивать такую трудно находимую вещь и давно уже исчезнувшую со света, которую сам Линкей не легко разыскал бы, так она мала и незаметна: ведь хороших людей мало, а дурных — много; они всем завладели в государстве, и я легко натыкаюсь на них и попадаю в их сети.

Гермес. Как же потом, когда ты их покидаешь, ты так легко убегаешь от них, не зная дороги?

Плутос. Я делаюсь дальнозорким и быстроногим только в случае бегства.

26. Гермес. Ну, ответь мне еще на один вопрос: как это у тебя, извини за слово, слепого и к тому же желтого и грузного, столько любовников, которые все смотрят на тебя и в случае удачи считают себя счастливыми, а если не добиваются успеха, думают, что и жить не стоит? Ведь я знаю немало отвергнутых тобой, которые с высоких скал бросаются в многорыбное море, считая, что ты их презираешь, так как ни разу не взглянул на них. Я прекрасно знаю, — и ты сам согласишься, если немного знаешь себя, — что они ведут себя как корибанты, сходя с ума по такому любовнику.

27. Плутос. Значит, ты думаешь, что я им кажусь таким, какой я в действительности — хромым, слепым, со всеми недостатками, которые мне приписывают?

Гермес. Как же иначе, Плутос, если только они сами не слепы?

Плутос. Они не слепы, почтеннейший, но их затемняют незнание и обман, которые теперь всеми владеют. Да и я сам, чтобы иметь какой-нибудь вид, являюсь им в самой обольстительной личине, раззолоченной и усыпанной драгоценными камнями, одетый в пеструю одежду. А они, думая, что видят меня самого, влюбляются в мою красоту и погибают в случае неуспеха. Если бы кто-нибудь показал меня им совсем нагого, то они, конечно, осудили бы самих себя за то, что так много проглядели и полюбили некрасивое и неприятное.

28. Гермес. Каким же образом оказывается, что люди, живущие уже в богатстве и носящие эту личину, все-таки обманываются? Ведь, если бы у них стали ее отнимать, они скорее отдали бы голову, чем личину? Ведь трудно допустить, что люди, видя все изнутри, не знают того, что вся эта красота нанесена краской.

Плутос. И в этом деле, Гермес, у меня немало помощников.

Гермес. Кто же именно?

Плутос. Как только кто-нибудь, встретив меня, распахивает передо мной двери, чтобы принять меня, то вместе со мной незаметно прокрадываются Самомнение, Невежество, Чванство, Распущенность, Дерзость, Обман и тысяча подобных недостатков. Отдавшись им всей душой, человек восхищается тем, чем не следует восхищаться, стремится к тому, чего следует избегать, благоговеет передо мной — отцом всех зол, вошедших со мной и окружающих меня как почетная стража, и скорей перенесет все, чем даст мне удалиться.