Полидевк. Но они меня назовут невеждой и неучем, если я буду бранить их мудрость.

Диоген. А ты пожелай им от моего имени всего скверного.

3. Полидевк. Хорошо, Диоген, я и это скажу.

Диоген. А богачам, милый мой Полидевк, передай от меня вот что: зачем вы, глупцы, стережете ваше золото? Зачем казните самих себя, высчитывая проценты, собирая талант за талантом, когда вам скоро придется отправиться к нам, взяв только один обол?

Полидевк. И это будет сказано.

Диоген. Да еще скажи красавцам и силачам, коринфянину Мегиллу и борцу Дамоксену, что у нас ничего не остается от светлых волос, от сверкающих их черных глаз, от румяных щек, сильных мышц и плеч могучих, — все это для нас один прах; голый череп — вот вся наша красота.

Полидевк. Нетрудно будет и это сказать красавцам и силачам.

4. Диоген. А беднякам, спартанец, — их ведь много, и все они ропщут на свою судьбу и жалуются на нужду, — скажи, дорогой лаконец, что им нечего плакать и стонать; объясни им, что здесь все равны, и они увидят, что земные богачи нисколько не лучше их. А своих лакедемонян выбрани, если хочешь, от моего имени: скажи им, что они совсем распустились.

Полидевк. Диоген, не говори ничего против лакедемонян: этого я слушать не могу. А все остальное, что ты мне сказал, я передам кому следует. Диоген. Ну, если хочешь, можем их оставить в покое; отнеси же мои слова всем тем, которых я назвал раньше.

2 Плутон, или Против Мениппа

1. Крез. Плутон, мы не можем терпеть эту собаку Мениппа своим соседом. Отправь его куда-нибудь или нам позволь переселиться в другое место.

Плутон. Чем же вас обидел ваш сомертвец?

Крез. Мы все плачем и стонем, вспоминая свою земную судьбу: вот этот, Мидас, — золото, Сарданапал — великую роскошь, я, Крез — свои сокровища, а он смеется над нами и ругается, называя нас рабами и негодяями, а то вдруг начнет петь, нарочно мешая нам плакать; одним словом, он надоедлив.

Плутон. Что это такое они говорят, Менипп?

Менипп. Сущую правду, Плутон: я ненавижу их за то, что неблагородны и жалки! Мало того что они прожили свою жизнь гадко, они еще после смерти помнят о том, что было на земле, и крепко за это держатся. Оттого-то мне и доставляет удовольствие не давать им покоя.

Плутон. Так не следует делать: они горюют, ибо лишились немалых благ.

Менипп. И ты, Плутон, говоришь такие глупости? Сочувствуешь их стонам?

Плутон. Я не сочувствую, но не хочу, чтоб вы между собой враждовали.

2. Менипп. Так знайте же вы, презреннейшие из всех лидийцев, фригийцев и ассирийцев, что я никогда не перестану; куда вы ни пойдете, пойду за вами и буду вам надоедать, мешать пением и смеяться над вами.

Крез. Какая дерзость!

Менипп. Нет, то, что вы делали, это была дерзость: вы заставляли падать пред собой ниц, обижали свободных людей, а о смерти совсем не помнили; так вот же вам: ревите, лишившись всего.

Крез. О, боги! Многих великих благ!

Мидас. О, мое золото!

Сарданапал. О, моя роскошь!

Менипп. Прекрасно, так и надо. Плачьте, а я буду вам подпевать, повторяя: "познай самого себя"; это очень хороший припев к вашим стонам.

3 Менипп, Амфилох и Трофоний

1. Менипп. Как же это вышло, Трофоний и Амфилох, что вы, обыкновенные мертвецы, каким-то образом удостоились храмов и считаетесь пророками, а легковерные люди полагают, что вы боги?

Амфилох. Мы разве виноваты, что они по своей глупости так думают о мертвых?

Менипп. Они бы так не думали, если бы вы при жизни не морочили их, прикидываясь знающими будущее и способными его предсказать.

Трофоний. Менипп, Амфилох знает, что тебе следует ответить в свою защиту; что же касается меня, то я герой и предсказываю будущее тому, кто спустился ко мне в пещеру. Ты, кажется, никогда не был в Лебадее, а то бы не относился к этому с таким презрением.

2. Менипп. Что ж по-твоему? Мне нужно отправиться в Лебадею, надеть какую-то шутовскую полотняную одежду, взять в обе руки по лепешке и пролезть через узкое отверстие в пещеру, иначе я не буду знать, что ты такой же мертвец, как мы все, отличаясь только шарлатанством? Но, ради твоего прорицательского искусства, скажи мне, что такое герой? Я не знаю.

Трофоний. Это существо, составленное из бога и человека.

Менипп. Значит, ни бог, ни человек, а вместе с тем и то, и другое? Куда же сейчас девалась твоя божественная половина?

Трофоний. Пророчествует в Беотии.

Менипп. Не мне понять, Трофоний, что такое ты говоришь; одно я вижу ясно: что ты мертвец и больше ничего.

4 Гермес и Харон

1. Гермес. Не сосчитать ли нам, перевозчик, сколько ты мне должен? А то у нас опять из-за этого выйдет ссора.

Харон. Сосчитаем, Гермес. Лучше это наконец установить, — тогда и забота с плеч долой.

Гермес. По твоему поручению я принес тебе якорь за пять драхм.

Харон. Много запрашиваешь!

Гермес. Клянусь Аидонеем, я купил его за пять, да еще за два обола ремень, что придерживает весло.

Харон. Клади пять драхм и оба обола.

Гермес. Игла для нашивания заплат на парус; я за нее дал пять оболов.

Харон. Прибавляй их.

Гермес. Воск для замазывания дыр в лодке, гвозди и канат, которым ты рею прикрепил к мачте; все вместе за две драхмы.

Харон. Это недорого.

Гермес. Вот и все, если мы ничего не забыли при счете. Когда же ты мне это отдашь?

Харон. Сейчас я никак не могу, Гермес, а вот если чума какая-нибудь или война пришлет к нам много народу, тогда можно будет кое-что заработать, неверно сосчитав плату за перевоз.

2. Гермес. Что же мне, сидеть, значит, и ждать, призывая на землю всякие бедствия, чтобы таким образом получить свой долг?

Харон. Нет другого способа, Гермес. Ты сам видишь, как мало народу к нам теперь приходит: на земле мир.

Гермес. Нет, уж лучше пусть так остается, хоть и затянется отдача долга. Но не правда ли, Харон, прежде к нам приходили не такие, как теперь: существенные все, покрытые кровью и большей частью умершие от ран. А теперь? Одного сын отравил, другого — жена, у третьего от излишней роскоши распухли живот и ноги, — бледные все, жалкие, совсем на тех не похожие. А большинство их, кажется, к нам отправляют денежные козни.

Харон. Да, деньги — вещь желанная…

Гермес. Так, значит, ты считал бы меня правым, если б я настойчиво потребовал от тебя отдачи всего долга?

5 Плутон и Гермес

1. Плутон. Ты знаешь того старика, совсем дряхлого, богача Евкрата, у которого детей нет, зато пятьдесят тысяч охотников до наследства?

Гермес. Да, знаю, Евкрат из Сикиона. В чем же дело?

Плутон. Оставь его в живых, Гермес, и к тем девяноста годам, которые он прожил, прибавь еще девяносто, а если можно — и больше, а его льстецов, молодого Харина, Дамона и других, притащи к нам всех по очереди.

Гермес. Это вышло бы не совсем разумно.

Плутон. Напротив, очень справедливо. Как они смеют желать его смерти и рассчитывать на его наследство, хотя они ему совсем не родственники? А что всего отвратительнее: они при таких скрытых желаниях всё-таки для виду ухаживают за ним; когда он хворает, то для всякого ясно, что у них на уме. А они, между тем, обещают богам жертвоприношения, если он поправится. Всех уловок этих льстецов и не перечесть! Вот из-за этого пусть он не умирает, а они все пусть отправятся раньше него, напрасно позарившись на наследство.2. Гермес. Вот так штуку выкинем негодяям! Впрочем, Евкрат недурно пасет своё стадо и питает их надеждами: сам постоянно похож на мертвеца, а между тем здоровее молодых. А они-то уже разделили между собой наследство и, думая, что держат его в руках, пасутся на полях блаженной жизни!

Плутон. Так вот пусть он теперь, как Иолай, сбросит с себя старость и вновь сделается молодым, а эти негодяи, в расцвете надежд, покинув воображаемое богатство, пусть умрут, как скверные люди, скверной смертью и пожалуют к нам.