На пляже было оживленно. Десятки людей – кто натягивает ласты, бултыхаясь с аквалангом у самого берега, кто только примеряет BCD, а от кого-то уже только видны пузыри. Дайвинг – всеобщее увлечение в этих краях. Спустя пятнадцать минут и Тора уже парила над кораллами. Еще несколько минут, и вот под ней – темный обрыв подводной пропасти, куда пара за парой уходят силуэты дайверов. Без акклиматизации Тора не пойдет глубже пятидесяти метров, лучше исследовать пещеру! Подхватив страховочный баллон и прицепив его к поясу, Тора включила налобный фонарь и вплыла в пещеру. Широкий вход продолжался узкими проходами вглубь, затем туннели извивались, множились, переплетались. Тора вплывала в боковые проходы, подныривала в уходящую вглубь темноту, где и два дайвера не смогли бы разминуться, и уже спустя десять минут безнадежно заблудилась. Еще десять минут она пыталась найти выход. Скелеты огромных черепах делали окружающий ее мир несколько зловещим; свет фонаря выхватывал то стаю необычных мелких мерцающих красных рыб, то причудливые формирования камней, то озерца воздуха, словно жидкая ртуть прилипшего к потолку пещеры. В какой-то момент Тора неловко развернулась и врезалась лбом в нависающий карниз. Фонарик потух. Трудно вообразить, что может быть ТАК темно! Зависшая в пещерной водной тьме, полностью потерявшая ориентацию, Тора зафиксировала мысль: «раньше ведь так и погибали». Насладившись необычными ощущениями, Тора не без сожаления сжала страховочный баллон, и в тот же миг вся пещера осветилась изнутри, и мерцающие указатели показывали путь к выходу. А у самого входы в пещеру на песке валялась огромная акула. Подняв нос, она неуловимым движением снялась с места и ушла.
Оказалось, что Трапп уже на острове. Сдирая с себя снаряжение, Тора помчалась на его поиски, и уже через минуту увидела его валяющимся на песке, что-то обсуждающим с… черт, это же Фосса! Снова вспыхнула тревожность.
Вблизи левый бок Траппа производил тяжелое впечатление – сине-черно-желтых цветов, видных даже на фоне загара. Усевшись рядом, Тора наткнулась на прямой взгляд Фоссы. Черт возьми, это был особенный взгляд. Каким-то образом Тора сразу поняла – о чем думает Фосса: уместно ли присутствие Торы при их разговоре. И Тора готова была поклясться, что если бы Фосса решила бы ее отстранить, то у нее не хватило бы воли даже возразить ей. Мистика какая-то. Откуда у этого человека столько силы? Да и что это вообще такое – «сила»?
Взгляд Фоссы изменился – из оценивающего (отшить или оставить) он стал изучающим. Казалось – ничего не изменилось, Фосса просто продолжает в упор смотреть на Тору, а ясно, что она ее изучает. Интересно – что она обо мне думает?
- Ты хотела со мной о чем-то поговорить, сейчас подходящее время. – Произнеся эту фразу, Фосса просто закрыла рот и стала ждать.
- Да, хотела… хочу. – Тора медленно подбирала слова, но ей неудержимо захотелось задать совсем не те вопросы, которые она вчера обдумывала. – Почему у тебя такой взгляд? Как это тебе удается?
- Искренность. Исчерпывающая, бескомпромиссная, познающая. Это не эпитеты.
- Не эпитеты? В смысле?
- «Исчерпывающая», значит фиксирующая все, что различает различающее сознание. Без исключений. Исключения почти наверняка означают вытеснения, самообман. Исключения возможны только после специальных тестов самоконтроля. «Бескомпромиссная» - значит оценивающая зафиксированное с безличной бесстрастностью, словно оцениваешь проявления другого человека. «Познающая» - значит помнящая о единой цели, предвкушающая открытия.
- Значит – мера слабости моего взгляда отражает меру моей неискренности?
Фосса не ответила и стало ясно, что она и не ответит.
- Вопрос, наверное, дурацкий, но все же хочу спросить… - и тут по взгляду Фоссы Тора поняла, насколько глупо звучат эти предисловия. – Я знаю, что коммандос держатся изолированно, а твоя группа – особенно. И все же – еслим ли возможность пожить с вами?
- Такой возможности нет.
- Вообще?
- Сейчас для тебя этой возможности нет, а что касается «изолированности», то это еще вопрос – кто от кого изолированно держится… Ты как себе это представляешь – куча искренних и активных людей рвется в коммандос, а их не пускают? Так что ли?
- Не знаю, я как-то себе это не представляла… Фосса, меня беспокоит наш эксперимент. Ты будешь нас защищать, но как ты узнаешь о том, что вмешательство необходимо? И как определить меру этого вмешательство? Время?
- Горы не испытывают страха, реки не бывают нерешительными.
- Угу… - Трапп, тебе понятно?
- Думаю, что да. – Трапп говорил медленно, часто запинаясь от боли, возникающей даже от мелких резких движений. – То состояние, в котором будут находиться Фосса и ее группа, не может в принципе быть подверженным ни страху, ни нерешительности. Перед ними стоит задача – обеспечить эффективное прикрытие от неизвестных пока опасностей, и сияющее различение даст им все – и оценку ситуации, и способы действий, и прочее. И действовать они будут без оглядки, не заботясь ни о чем, кроме эффективности действий – ни даже о том, как потом их действия будут оценены, а их потом несомненно все будут оценивать, конечно у каждого будет свое мнение, но они к тому времени уже будут делать следующее дело, и скорее всего даже не поинтересуются – высоко или низки они были оценены. Когда я обо всем этом сам рассуждаю, я могу думать одно или другое, могу что-то одобрять или не очень, советовать то или иное, соглашаться или возражать, но когда встанет вопрос ребром – кто встанет на мою страховку в преддверии неизведанного, то…
- То ты выберешь Фоссу.
- Вот именно.
- Фосса, тебе вообще наш эксперимент интересен?
- Мне интересно все то, чем я занимаюсь. Что касается эксперимента, то я сомневаюсь, что мы получим результат, который даст прорыв.
- Почему?
- Пока мы оперируем типовыми величинами, нам не выйти из круга явлений, ограниченного самой природой этих явлений. Грубо говоря, если агрессивный человек ставит какой-то опыт, в результате его агрессия изменит направление или характер проявления, но останется агрессией. Агрессивный подчиненный может превратиться в агрессивного начальника, и будет и выглядеть и вести себя по-другому, но останется все тем же гниющим трупом. Для того, чтобы мы получили интересный результат, мы сами должны измениться – не фасад, а сам состав восприятий – там должно появиться что-то принципиально новое, чего раньше не было. Человек должен перестать быть человеком, чтобы стать более совершенным и глубоким существом. И не просто «новое» должно в нем проявиться, а такое, которое родилось в результате крайнего развития его творческих сил, его радостных устремлений. Я не говорю, что это невозможно, тем более, что это уже происходило в истории как минимум два раза, а скорее всего множество раз, но есть ли основания предположить, что это произойдет именно сейчас?
- Но кроме прорывов…
- Да, кроме прорывов есть обычное поступательное развитие, это интересно и прекрасно. Но мы, - Фосса произнесла слово «мы» с ударением, чтобы стало ясно, что речь идет о ее группе, - мы устремлены только в прорыв – такова специфика, такие мы собрались.
- Что ты имеешь в виду, говоря, что это уже было?
- Например, - встрял Трапп, - это то изменение человечества, которое произошло на рубеже первого тысячелетия до нашей эры. Если внимательно проанализировать дошедшие до нас материалы, то легко увидеть, как в течение этого тысячелетия формировалось понятие о «любви», которое, очевидно, следовало за участившимися проявлениями тех восприятий, которых и обозначали этим словом. И чем ближе мы к нашей эпохе, тем сильнее доктрина о первостепенной значимости «любви» пронизывает всю культуру – например это видно по тому, как христианство стремительно распространилось по западному миру, как буддизм сделал то же самое на востоке. И если литература 19-20 веков сплошь и рядом эксплуатирует эту тему, то этого нельзя сказать о литературе 17-го, например, века, а в берестяных грамотах, к примеру, и вовсе ни слова о нежных чувствах, а все больше о долгах и общественных событиях. Пролистай «Илиаду», посмотри – на сотни описанных актов агрессии, алчности, враждебности – лишь одно описание даже не любви, а желания обладания объектом привязанности. Примеров полно, отсюда и проистекает гипотеза, что такие ОзВ, как симпатия, нежность, по какой-то причине были просто неизвестны ранним людям, но в процессе их развития, в процессе эволюции человека эти восприятия появились.