- Эти затруднения сначала казались нам временными, мы ждали, что они рассосутся сами собой, но этого не происходит. Люди с Нижних Территорий, иначе говоря «оранги», превратились в довольно устойчивый социальный конгломерат. У них есть своя экономика, своя политика, производство, школы, социальные институты – в общем, они ведут образ жизни, который, судя по всему, очень напоминает довоенное устройство общества. И это понятно, так как у них нет других примеров, а примыкать к нам они не могут, так как не хотят переставать испытывать негативные эмоции, они не считают НЭ вне закона, отравой, ну и соответственно живут в той же помойке, которая хорошо должна быть тебе известна.

- Да, - кивнул Трайланг, - мне это очень хорошо известно.

- Мы в общем предоставляем их самим себе, поскольку за уши в счастье и интересную жизнь никого не втащишь, это понятно. Естественно, мы ни при каких обстоятельствах не согласились бы предоставить им полную свободу действий. В частности, мы отнимаем у них детей, блокируем опасные направления развития промышленности и т.п. Но мирного сосуществования с орангами быть не может никогда и ни при каких обстоятельствах – они испытывают перманентную агрессию – против самих себя, против друг друга, против нас, и фактически мы находимся в состоянии «холодной войны». Мы перепробовали разные способы влияния на них – мы старались выделять из их среды тех, кто по нашему мнению был более разумен или более склонен к ОзВ, но в общем все впустую. Мы даже отказались от идеи дать возможность матерям выкормить тех детей, которых они родили – если ребенок живет хотя бы полгода среди орангов – он становится так сильно отравлен тупостью, стыдом, страхом, агрессией, ревностью и всем прочим, что дальнейшая его жизнь становится проблемной, и нередко такие дети возвращались обратно на Нижние Территории. Отъем новорожденных представляет из себя постоянный источник напряжений – нередко оранги укрывают их, нападают на наших людей. Поддержание статус-кво представляет из себя непростую проблему, не говоря уже об усилении контроля над ними, поскольку противостояние с агрессивными, дикими, тупыми людьми – это серьезное испытание. Если ты не совершенно чист от НЭ – а кто из нас может этим похвастаться? – то при таких постоянных столкновениях с орангами, будучи постоянным объектом ненависти и агрессии, НЭ начинают усиливаться. Мы оказываемся между Сциллой и Харибдой. Если мы ослабим контроль, то они конечно воспримут это как нашу слабость, и ситуация ухудшится – станет больше провокаций и агрессивных проявлений. Кроме того, это приведет к тому, что новорожденные будут укрываться чаще, и все больше и больше детей станут подвергаться пыткам, станет быстрее расти население орангов. Если мы усилим контроль, агрессия орангов выплеснется опять таки с повышенной силой, что приведет к тому, что наши люди, работающие там, будут больше травиться своими НЭ. Ситуация на данный момент кажется безвыходной. Мы, конечно, можем попросту уничтожить их, это не проблема. Проблема в другом – оранги не представляют из себя однородной массы ненавидящих людей. Среди них даже время от времени появляются беженцы, то есть те, кто хочет жить на Нижних Территориях, испытывать те или иные НЭ – например грусть, жалость, ревность, культивировать те или иные концепции – например о семейных связях, неприличности секса, они хотят жить семьей и иметь «своих» жен, мужей и детей, и тем не менее они могут быть согласны с неприемлемостью агрессии, они могут испытывать слабые желания прекратить некоторые НЭ и освободиться от определенного вида концептуальных ограничений, среди них попадаются и те, кто время от времени испытывает ОзВ… в общем – это неоднородная масса. Ну и потом – оранги не сразу становятся уродами в крайней степени вырождения: десятилетняя пупса – совсем не то же самое, во что она превратится через 20 или 40 лет. В общем – проблема сводится к тому, что существующее положение нестабильно и постоянно есть угрозы социального взрыва, а ослабление или усиление контроля приведет к этому взрыву, по нашим оценкам, еще скорее. А нам бы не хотелось доводить дело до восстаний и войн, поскольку тогда нам все же придется начать их уничтожать, заодно подпитывая тем самым зерна агрессии в нас самих.

- Я думаю, что проблему можно решить довольно просто, - произнес довольно уверенно Трайланг, - я могу посоветовать два подхода: политика + сепаратизм.

По выражениям лиц можно было понять, что предложение Трайланга пока что осталось непонятным.

- Вы забыли, что такое «политика», поскольку не нуждаетесь в ней. Вы забыли, что такое «сепаратизм», поскольку не испытываете потребности в нем. Но для людей прошлого эти понятия значили очень много, и для орангов они неизбежно должны многое значить, и этим можно воспользоваться.

- Рассказывай!

Трайланг задумался, видимо прикидывая – в какой последовательности изложить свои идеи.

- На текущий момент оранги представляют собой единую общность, котел, в котором все они варятся. Нижние Территории послужили убежищем, которое вы для них создали в послевоенный период, куда стеклись люди всех национальностей, всех убеждений, которые не захотели принять доктрину неприемлемости тупости и НЭ. Нижние Территории – это огромный мегаполис, густая каша. Изменить что-либо в столь неоднородной структуре – почти невозможно, любая инициатива гасится массой окружающей инерции. Вспомните – в какой период мировой истории зародились те процессы, которые и привели к новому времени? Эти процессы зародились в период массового сепаратизма, и это не удивительно. Вспомним то время, когда была создана практика прямого пути. Начало двадцать первого века. Закончились мировые войны, люди устали от массового взаимоуничтожения. Развитые коммуникации, распространение образования как эффективного средства к повышению собственного статуса и благосостояния, развитие военных технологий, которые во многом подорвали возможность решать с помощью войн социальные противоречия - эти и многие другие действующие силы привели в итоге к тому, что постепенно стала вымываться идиотская мысль о том, что войны могут привести к желаемым результатам. В войнах всегда проигрывают все – раньше или позже. Девятнадцатый и двадцатый века – столь богатые на бесчисленные мелкие военные конфликты и крупные войны, дали необходимое количество опыта на этот счет. Такая высокая концентрация негативного военного опыта привела к тому, что опыт этот не успевал забываться. Примеров множество, я даже не буду их приводить. В результате люди стали сосредотачиваться на наиболее простом, безболезненном и даже интересном способе добиваться довольства – путем повышения своего социального статуса, через бизнес, образование, политику, религию и прочих социальных институтов. Идея полноценной личности, ее высшей ценности, постепенно пробивала себе дорогу. Конечно, развито общество было все еще неравномерно – в то время как в Европе нельзя было убить собаку, чтобы не оказаться на скамье подсудимых, в Судане миллионам девочек вырезали клиторы – их же собственные любящие мамочки и папочки, в Саудовской Аравии благообразно выглядящие мужчины-арабы содержали своих женщин на правах чумной свиньи, в Индии обвинение в гомосексуализме влекло за собой смертную казнь, в России появление девушки в метро в купальнике влекло за собой всеобщий взрыв ненависти и арест с весьма вероятным изнасилованием, а проституция считалась преступлением почти во всем мире. И все же – стремление к довольству неизбежно влекло за собой развитие социальных механизмов, образования, интеграцию страны в мировую экономику и в мировое информационное пространство. Культ ценности отдельно взятой личности неизбежно приводил и к культу чувства собственной важности - ЧСВ. Например, в «культурной» Европе тех лет, если ты не поздоровался в ответ на приветствие другого человека, то ты становился изгоем, и подавленная ненависть выливалась на тебя в той мере, в какой это позволяли сдерживающие факторы. А культ ЧСВ неизбежно влек за собой обостренную потребность в самоидентификации, в отличии от других. Соответственно развивалась и индустрия предоставления людям возможности отличаться – у меня холодильник такой-то марки, я путешествовал там-то, у меня такой-то диплом, разряд, значок… И, конечно, в этот водоворот потребности отличаться не могла не вовлечься идея национального самоопределения. Я - россиянин? Ха. Кроме тебя есть еще сто пятьдесят миллионов россиян. Я – англичанин? Хрен редьки не слаще. А национальность – это не просто слово «англичанин» или «шотландец» - это целый мир отличий! Гимн, флаг, история, язык, обычаи, взятые из прошлого или создаваемые на пустом месте, спорт, политический вес – «наши выиграли у ваших!» - мало того, что национальное самоопределение несло в себе огромный комплекс отличий, оно еще и давало эти отличия даром, автоматически! Стать успешным спортсменом – ну попробуй, этому надо посвятить всю жизнь с раннего детства. Стать ученым – попробуй при такой конкуренции. Везде конкуренция, и несмотря на бурное развитие индустрии отличий, в любом случае для того, чтобы выделиться, необходимо прикладывать множество усилий на протяжении значительного времени. А сепаратизм дает совершенно новые шансы – «наши выиграли у ваших» - и ты уже, если ты «наш», торжествуешь, ты круче «ваших»! Завтра все изменится, не беда – наши проиграли в футбол, зато наш фондовый рынок вырос! Фондовый рынок приспустился – не беда – наша девушка выиграла в конкурсе красоты – наша, манчестерская, рязанская, пном-пеньская. Всегда можно найти повод для испытывания довольства.