Филин перед Халеной ухнул — Борун ответный знак Светозаровичам подал: видим ворога, примем. И руку, в кулак сжатую, вверх вскинул — приготовиться. Но хоть бы вздох по рядам прошел, хоть бы ветерком кто шевельнулся — тихо, словно не видели знака, не ведали о вороге, что уже крадется сквозь ночную мглу леса.

Халена усмехнулась, поглядывая на степняка, осторожно, еле слышно пробирающегося через траву — первый — разведка, не иначе. Правильно, рано за рукояти мечей хвататься. Один неосторожный вздох и вспугнется гость незваный и остальных всполошит. Не получится засады.

Девушка замерла, напряженно всматриваясь в очертания растительности на той стороне поляны — наверняка и другие там ждут. И точно, как первый прошел поляну, еще трое выглянули, словно тени от стволов отделились. И еще, и еще. Поплыли тихо, медленно — смотришь, и вовсе не люди — оборотни или призраки. И планы подстать!

Рука сама вскинулась за мечом и зависла в воздухе — ох, рано.

А цепь степняков все гуще и ближе. Вот уже один, второй мимо прошли, не заметив поджидающих их мирян. И потекли, как вода меж пальцев, меж рядами воинов. Видны были лица широкоскулые, смуглые и волосы, в хвосты на затылке скрученные, шапки с хвостами лохматыми, и оружие, что за спинами рукоятями торчало — сабли кривые, в чеканных ножнах и кожаных, кинжалы на поясах, джиды, полные стрел.

Степняки текли мимо мирян, не замечая их, что немало удивляло Халену. Она все ждала — когда? Боялась гулким стуком своего сердца выдать остальных. И вдруг за спиной раздался характерный звук разрубающей воздух стали, хлюп и хруст — чье-то тело упало в кусты, ломая ветки. И началось. Меч Боруна сверкнул, рассекая полумрак ночи, следом пошли клинки из ножен мирян. Халена выхватила свой и полоснула без раздумий проходящего мимо нее степняка. Тот был молод и толком не понял, что случилось, а уже падал на траву. Еще взмах, еще, и слева раздался приглушенный вскрик, за спиной — стон. В ушах забилась музыка боя, жадные ноты жаждущей стали, встречающей вражье тело, и жаркое жужжанье стрел, и жалкое ржание испуганных лошадей, и крики, что сами рвутся из горла в моменты стремления то ли к смерти, то ли к вечной жизни после нее.

Степняки, надо отдать им должное, встречали смерть с честью, пощады не просили, бились молча и решительно, и все же внезапное нападение мирян, изрядно подорвало их силы и уверенность. Более сотни положили гридни в легкую, фактически не получив никакого сопротивления. И это лишь на фланге Полесских.

Однако живые степняки были неплохими воинами — бились остервенело, жестко, с хитростью — обманывая, норовя со спины зайти, от прямого удара мастерски уходя. Чуяли правду — не выпустят их и сдавали свои жизни подороже, стараясь по рукоять обмыть свои голодные сабли.

Халена рубилась сначала одной рукой, а потом, перехватив саблю падающего с коня степняка, принялась бить ворогов с двух рук, и что вокруг делается, старалась не упустить, посматривала — как остальные, дюжат ли? Слева Усаня в самой гуще шагловитых и добро их вразумляет, обманки чуя, не подступишься. А и то — муж он крепкий и огромный, сил в нем, что в трех буйволах — сдюжит. А вот Трувояра зажали.

Халена в его сторону принялась прорываться, глаз с парня не спуская: держись, держись — шептали губы, а руки прорезали дорогу клинком. Она и не замечала куда бьет, взмах, толчок, еще взмах, другой, уход в сторону, толчок, взмах — все на автомате. Сталь пела и словно живая, разумная субстанция жила, казалось, отдельно от Халены и все ж с ней, за нее и за тех, кто рядом плечом к плечу — Бочаня, Мерко, Миролюб, Святолюб, Гневомир….

А лес гудел, растревоженный святотатством, и требовал дань кровью и жизнями. И получал виру, и пил мхом да травой кровь, принимал тела, рычал в лица ветром.

К-ха-а! — мимо лица сверкнула сталь. Только успела отпрянуть и автоматически выпад сделать. Пара бегов до Трувояра да не дотянуться — здесь, посреди поляны, самый бой, самое месиво. Кони по телам ступают, ноги бьют, вздыбливают от страха. И жарко, и в ухо какофония звуков бьет — крики, стоны, свист, хлюп.

Халену зажимали — слева, справа по трое. Она уворачивалась как могла, бездумно, на интуиции работая мечом, саблей. Но с левой руки оружие вскоре выбили обманным движением — и ведь чуяла подвох, да поддалась. Гневомир вовремя подоспел, а иначе легла бы мертвяком меж других тел, уже устилавших поляну.

— Куды ж ты в гущу? Порубят! — просипел побратим, откидывая степняков от Халены. А та и поблагодарить не успела — после как-нибудь — к Трувояру на помощь ринулась. И успела вовремя, как и Гневомир — встретила своим клинком летящую в спину парня саблю и отбросила в сторону, а кинжалом в левой руке под дых подлеца — отдыхай! Лошадь вздыбилась, роняя степняка. Мелькнуло искривленное болью лицо, растерянный, еще не понимающий, что остывает, взгляд черных глаз. А Халена уже следующего на землю отправила и пригнулась, пропуская летящую ей в шею, справа, сталь. Мимо. К-ха-а! — пропел ответно ее `Гром' и встретился с ребрами врага.

Разве думаешь о чем, когда рубишься? Разве чувствуешь усталость, когда и слева, и справа враги, и, кажется, конца им нет и края, а отступать — себя не уважать, тех, кто за спинами на них надежу имает, на поруганье отдать. И нет в такие моменты ничего хуже трусости и лучше смерти в чести. И счастье одно на всех — выстоять и победить. Не за себя радея, за тех, кто с мечом не сдюжит, и супротив ворога, что былинка против ветра. Не видать степнякам мирян, не видать просторов поляничей. Каждому своя воля и место, каждому свое дело. И в том оно свято, что по силам и уменью меряно.

Халена не знала и даже не думала, отчего так ловко от смерти уходит, отчего рука меч как себя чует, опасность заведомо предупреждая, предотвращая любой выпад. И усталости словно нет вообще и не было. Одно она понимала — ее место здесь, в сече по праву, наравне с мужами — воинами. Обошла ее судьба женскими делами управляться, зато мужними наградила в довольстве — не стыдно перед побратимами.

Ряды степняков значительно редели. Светлело и враги таяли, что ночные тени. Но и малость их еще злобилась, огрызалась и в рукопашную, и саблями. Халену в лошади ринули. Чудом чужих копыт избежала и огляделась — затихает бой: Светолюб, на рукоять меча опираясь, стоит, на Дружко смотрит, а тот с мальчишкой степняком бавится, дразнит, злит.

— Не убивай, — предупредила Халена, — пленные пригодятся.

Тот улыбнулся с пониманием и отправил степняка в нокаут. Светолюб на Халену уставился, оглядел оценивающе и хохотнул:

— Потрепали тя, воительница.

— Да и ты, смотрю, сполна получил, — не сдержала ответной ухмылки девушка. Светолюб заржал, что жеребец стоялый, меч оттер о тряпицу. — Знатно попотчивали ворогов!

— Авось поперед не сунутся! — заметил Гневомир, подходя к девушке. — Личико испачкала, Солнцеяровна.

Халена лишь плечами пожала: ерунда. Сейчас соберутся все и в Вехи: умываться, есть, пить, спать.

— Устала, — призналась и, воткнув меч в землю, оперлась на крестовину рукояти.

Гневомир хмыкнул:

— Знамо умаялась. Знатно рубилась… Эх, сейчас бы каравая краюху да жбан молока и в поволушу, — протянул мечтательно, оттирая меч от крови.

— Да я бы и здесь поспала — не обиделась. Вот как Лютабор, — кивнула на рыжебородого мужа, что дремал, прислонившись спиной к сосне. Но тут в паре шагов от него засвистел Ковылек и грянул приказ:

— Коней сбирай!!

— Ну, чё орешь, оглашенный?! Давно, поди, в табун согнали! Язвить твою, молодь полоумную! — гаркнул разбуженный мужчина. Тяжело поднялся и потопал к товарищам. — Сбираемся али Светозаровичей пождем?

Светолюб степенно меч в ножны сунул, оглядел поляну в раздумьях:

— Купалы не видно.

— Посекли его, — хмуро бросил Миролюб, подводя в гурту двух коней. Одни поводья Халене сунул. Девушка побледнела:

— Как посекли?

— По голове крестовиной тюкнули. Очухивается. Лежит на опушке, почем свет степняков кроет, в небо глядючи.