Девушка села и уставилась на странную, серую материю, покрывавшую ее руки, на тряпичное одеяло, мягкое на ощупь, вполне осязаемое, хоть и чудное, сшитое из разных лоскутков. Она резко откинула его и огляделась. Туман больше не клубился перед глазами, но легче от этого не стало. Она четко видела предметы и даже знала, что это, но не понимала — откуда?

Бревенчатый потолок, бревенчатые стены, доисторический сундук, как музейный экспонат, памятник древнему зодчеству стоял у небольшого оконного проема, который, кажется, и не подозревал о таком изобретении, как стекло или пластик. Над ним висела свернутая в рулон меховушка, перевязанная бечёвкой. От окна до стены вылинявшая, не определенного цвета занавеска, за которой раздавался мерный стук, словно дивизия солдат устроила набег на столовую и брякая ложками поглощала пищу. Девушка нахмурилась, незамысловатый интерьер и звуки за шторой настораживали, внося в душу тревогу и соединяясь с обитающим там беспокойством. Она и так чувствовала себя не лучшим образом, словно потерянный ребенок, не знающий и не понимающий элементарного.

Сознание выдавало массу вопросов и на все был один невразумительный ответ: ха лене — `никто'.

` Хорошо, буду Халеной… ладно, что не холерой… интересно, в чем разница? ` Девушка осторожно спустила ноги на пол и невольно улыбнулась — здорово-то как! Половицы были прохладными, гладкими.

`Сейчас бы куриную лапку размером с теленка и литров 20 молока`, - размечталась она, плотоядно облизываясь.

Звуки за завесой не давали покоя и манили. Она встала и, сделав пару шагов, не смело выглянула за полотно. В комнате никого не было, только гладкие, широкие лавки у двух оконных проемов, идентичных тому, что в ее закутке, какая-то странная штука, то ли прялка, то ли вечный двигатель, сундук и еще одна занавеска слева, за которой и раздавалось бряканье. Девушка, поколебавшись с минуту, решительно шагнула за нее и опешила.

— Ничего себе! — вырвалось невольно.

В огромной комнате посередине стоял длинный стол, за которым на длинных лавках восседало 70 мужчин, не меньше, и мирно поглощали пищу. Глиняные кувшины с причудливыми рисунками, огромные плоские блюда с лепёшками, хлебными ломтями, овощами, деревянные и глиняные миски, глиняные бокалы, деревянные ложки. А сами едоки? Холщовые рубахи, у кого грубые, серые, у кого светлые с вышитой тесьмой по краю рукава и подолу, но все мужчины, как на подбор: широкоплечие, крепкие, здоровые, с длинными, преимущественно светлыми волосами и огромными ручищами, в которых ложка казалась столь же неестественным предметом, как если б они ели палочками для тартинок.

`Поварешка подошла бы лучше`, - констатировала Халена и глянула направо.

Большая деревянная дверь была плотно прикрыта, рядом, на широченной лавке, у стены свалена груда оружия: мечи в ножнах, на гвоздях, вбитых в бревна, висели луки, колчаны со стрелами. Этот арсенал ее окончательно сразил.

Девушка тупо смотрела на все это великолепие и пыталась понять: а что ж она-то здесь делает? И что здесь делает эта груда благородного железа? Реквизиты к съемкам исторической хроники? Или ее галлюцинация? Если б еще кто-нибудь был так добр и объяснил значение слов: хроника, галлюцинация и реквизиты — цены б ему не было! А вот если б еще и покормили…

Только тут она заметила, что в комнате повисла тишина. Ее `мираж ` в 70 пар глаз уставился на нее, как на диковинное животное. Пристальное внимание нервировало.

— У меня что бивни выросли? — ощетинилась она, поглядывая на лица, и облегчено вздохнула: простоватые физиономии выражали неподдельное изумление, взгляды — любопытство, смешанное с откровенным недоверием, и ни намека на враждебность в глазах. Да, бояться ей явно некого.

Девушка, похоже, была для них таким же причудливым реликтом, как и они для нее. Халена почувствовала, как схлынуло напряжение, уступая место шаловливому ребячеству, и, прошагав пару метров под пристальными взглядами, плюхнулась на пустующее место, на лавку у стола, меж двух парней.

Те, как по команде, дернулись в разные стороны от нее, а она чуть не засмеялась — Холера, ясно! И до того вдруг стало тепло и спокойно на душе, что хотелось проказничать и веселиться, ставя в тупик этих обалдевших, но с виду совершенно безобидных ` чудиков `своим поведением.

— Есть хочу! — рыкнула Халена на весь стол, пытаясь изобразить грозную физиономию, но получилась маска шута, довольная улыбка все портила и никак не хотела сползать с губ. Мужики всем строем повернули головы в конец стола, налево, и девушка автоматически проследила за ними взглядом: `Вот это — да! `А с ними дядька Черномор!"

Огромный, как бык, пораженный радиацией, мужик лет 40, сжав тяжелые челюсти так, что треск пошел по всей комнате, недобрым взглядом выпуклых карих глаз уставился на нее, хмуря брови. Через лоб шла широкая черная лента.

`А с банданой тоже ничего будет`, - хотела брякнуть она, но взгляд наткнулся на его пудовые кулачки размером с арбуз, и задевать дядечку расхотелось. Девушка лишь улыбнулась еще шире, лучистее, изображая полную идиотку, захлопала глазками, гоня прочь неловкость, и бодро гаркнула:

— Здравия желаю! `Бык-мутант` вздрогнул и нахмурился сильней. Сидящий рядом с ним бородатый мужчина, с рубцом на веке, хмыкнул в усы и булькнул ложку в похлебку, а этому, с лентой на лбу, хоть бы что: смотрит не мигая, словно ждет: что, мол, еще скажешь или покажешь?

Шутить расхотелось, улыбка канула в небытиё, а хорошее настроение стало плавно скатываться в минор. Она вздохнула, как ни крути, а есть охота — жуть. От похлебки такой дух стоял — слюной поперхнуться можно. В животе заурчало, и Халена, постучав пальцами по столу, в раздумье покосилась на соседей — обнаглеть вконец и взять самой хоть краюху хлеба?

Тот, что слева, на товарища завалился, только широченную спину видать да темно- русые, прямые волосы по плечам.

Тот, что справа от нее, отстранившись и изогнув шею, как гусь, смотрел на нее голубыми глазами, как черт на распятии. По-мальчишески открытое, чуть вытянутое лицо в конапушках, светло русые волосы кудрявились до плеч, прикрывая уши. Однако руки паренька, лежащие на столе, были под стать рукам `мутанта `.

— Привет! Меня Халена зовут, а тебя как? — щедро улыбнулась ему девушка, желая выглядеть, как можно приветливее, и протянула узкую ладошку. Тот дернулся от нее всем весом, грозя свалить с лавки соседей, и с ужасом рассматривал протянутую ладонь.

Халена бровь удивленно выгнула и повертела рукой перед своим носом, пытаясь понять — что же в ней такого страшного? Рука как рука, даже противотанковая граната не затесалась, и когти, как у вампира, вроде не растут.

— Н-да. Видать, у вас сегодня не подают. Тогда я сама, хорошо? — неуверенно глянула на едоков девушка и, взяв кусок хлеба, с хрустом вонзилась в корочку.

Мужчины переглянулись меж собой, зашевелились и начали брать ложки. Халена с наслаждением жевала хлеб, в раздумьях поглядывая на великана во главе стола: отберет, не отберет, осуждает, не осуждает? Тот пожевал губами, рассматривая ее, и, кивнув кому-то в стороне, булькнул ложку в свою миску. Девушка вытянула шею, пытаясь разглядеть — кому он там кивал, и на минуту забыла о хлебе.

У стены виднелась выбеленная печь, рядом с которой хлопотала пожилая женщина с миловидным лицом, на голове платок до бровей. Чуть в стороне, на возвышении, у окна, на лавке сидели две девушки и, хлопая ресницами, как фарфоровые куклы, смотрели на Халену во все глаза. Сарафаны, вышитые на груди и по низу, рубахи с широкими рукавами, через плечи толстые, светло русые косы, на лбу цветные ленты, на коленях рукоделие, ни дать, ни взять — Василисы Прекрасные. Встретившись с ней взглядом, девушки тут же опустили глаза, уткнувшись в шитье и зардевшись, как `цветочек аленький'.

`Интересно, что со мной не так? На их родовое приведение похожа или я лицом не вышла за одним столом с их сородичами сидеть?` — выгнула бровь Халена, дивясь их смущению и, снова посмотрела на мужчину-великана.