— Ничего, как и Ярослав.

Маша насторожилась — а брат-то тут причем?

— Неужели ты не поняла зачем?

— Нет, — призналась честно.

— У каждого человека есть уязвимое место. Главное его вычислить, и человек твой. Ты можешь им манипулировать, давить, подчинять. Убивать, не прикасаясь. Я думал, что вы и есть уязвимое место, но это не так.

Маша качнулась, зажмурившись, и прошептала, сообразив:

— Родители!

— Да.

— Но почему? Господи, что они вам сделали?! Мой отец ваш брат! Родной брат! Да он не идеал, но и вы тоже! Знаете, как вас называют? Синяя борода!… Ах, да, тетя Ира!… Вы из-за нее? Но она мертва давным-давно! И мама в том невиновата! А вы и ее?! Но за что?

— Синяя борода? — усмехнулся Вадим. — Возможно мы с ним похожи… А скажи, Маша, ты хорошо знаешь своих родителей?

— Да! Очень хорошо.

Вадим усмехнулся:

— Девочка. Милая моя племянница, никто не может хорошо знать человека, даже самого близкого, потому что все мы, по большому счеты, не знаем и себя. Как правило, придумываем друзей, врагов, любимых и себя тоже — придумываем. Весь этот мир — программа из наших и чужих стереотипов, шаблонов.

— Не правда.

— Правда, но, неудобоваримая, поэтому лучше ее не замечать. Скажи честно, подумай и скажи пусть не мне — себе, что ты полюбила во мне?

— Вас.

— Нет, — качнул головой Вадим. — Себя. Ты соизмерила мои возможности и свои желания. Они не столько меркантильны, сколько естественны. Ты запуталась в самокопании, в попытке разложить этот мир на составные части и понять хотя бы по отдельности, раз вместе не получается. И поняла, что не в состоянии это сделать, в силу своих ограниченных человеческих возможностей, не можешь объять необъятное. Испугалась, что снова будут шишки, боль, одиночество непонимание. А тут мало богатый, достаточно сильный, неглупый, так еще не старый и не уродливый мужчина, выказывает тебе знаки расположения, слушает и вроде бы понимает. И может очень много, настолько много, что крепче тылов и не найти. Тебя недолго занимал вопрос о родстве…

— Да, не долго. Возможно, вы правы, я искала сильного человека, которому смогу довериться, на которого смогу опереться.

— В этом твоя главная ошибка, девочка. Ищи не того, кому можно довериться, ищи того, ради кого стоит жить.

— Это говорит мне человек, который был женат семь раз? — поморщилась уязвленная Маша.

— Не стану оправдывать — не в чем. Да я был женат семь раз, и прилетел в Питер не только из-за дел, но и с подспудным желанием найти восьмую жену. И нашел бы и женился, как на второй, пятой, не от любви или из-за выгоды, а лишь бы избавиться от гнетущего чувства одиночества. Вряд ли ты поймешь, что это такое, и я желаю тебе никогда этого не понять, не познать. Хуже нет, когда не для кого жить, не куда идти, и никто тебя не ждет и никому ты не нужен. Ты! Не связи, деньги, возможности, власть, а ты сам. Я словно глупый зверек попадался в ловушку, которую по сути сам и ставил. Женился, чтоб что-то изменить, подпитать надежду, и знал — ничего не измениться, я лгу сам себе.

— Зачем же женились?

Вадим внимательно посмотрел на девушку, подумал и решил сказать правду:

— Ты была когда-нибудь в Стокгольме?

— Нет.

— А за рубежом?

— Конечно.

— Представь уютный чистый город, старинный улицы, величавые здания, цветы, фонари, неспешную речь и столь же неспешную жизнь. Чужую. Ты живешь ею, по чужим законам, чужим схемам. Так надо, необходимо. Твои труды вознаграждаются, ты поднимаешься все выше, тебя принимают, считают почти равным, уважают. У тебя есть все, на что только хватает фантазии. И не к чему больше стремиться — стабильность. Но она как болото, засасывает, расслабляет. В один прекрасный миг ты понимаешь, что тебе-то как раз ничего не надо: ни яхт, ни машин, ни домов, ни мебели, да и власть пуста, потому что не для кого, не зачем. У тебя есть куда идти, но и там пустота, такая же пугающая, как в душе. Ты бродишь дотемна по улочкам, смотришь на окружающее великолепие, слушаешь чужую речь, фальшиво улыбаешься в ответ на улыбки и… с завистью смотришь на парочки, заглядываешь в чужие окна, чтоб хоть на минуту избавиться от пустоты, отверженности, осознания собственной ненужности. Хоть на минуту, секунду прикоснуться к тому теплу, что живет за светом чужих окон. Ты видишь малыша за компьютером, а рядом сидит его мамочка, помогает сыну, и оба смеются. А в другом окне молодая пара пьет чай и просто разговаривает. В третьем пожилая леди вяжет носки, а рядом играет внук, дочь хлопочет на кухне. Ты понимаешь, что эта леди прожила жизнь не зря. Она была нужна, нужна и сейчас, и этим счастлива. А ты? Зачем прожил жизнь ты?.. Идешь мимо дома и видишь на лужайке огромного пса грызущего кость. Молодой лабладор даже не лает на тебя, не отпугивает от крыльца. Он просто смотрит на тебя, видит одинокого, никому ненужного человека, и понимает, что его стоит лишь жалеть, а не опасаться или пугать. И начинает вилять хвостом. А ты смотришь на собаку и думаешь, что даже этот пес счастливее тебя. У него есть любовь хозяина и свой долг.

Вадим смолк и, покосившись на притихшую, задумавшуюся девушку, улыбнулся:

— Когда-нибудь ты поймешь, что жить для себя грустно и скучно. И полюбишь не за портмоне или цвет глаз, не за рост или знаменитую родню. Престиж не будет иметь значение, как и возраст избранника. Если тебя спросят: за что ты любишь? А ты не сможешь ответить — знай, на этот раз ты действительно любишь.

— Вы философ дядя Вадим.

— Нет, я циник, Маша, и в принципе, не очень хороший человек. Еще сутки назад, я готовил тебе очень неприятное будущее и верил в то, что прав. Но судьба, не знаю уж, за что одарила меня одним уникальным человечком, который все изменил. В частности спас тебя.

— Женщина?

— Нет. Ангел.

— Лика? — ужаснулась своей догадке Маша.

— Да.

Взгляд Вадима ушел вдаль, на губах расцвела теплая, ласковая улыбка и лицо смягчилось, стало еще более притягательным. Девушка зажмурилась, чтоб не расплакаться — Лика! Вечно она! Почему?!

— Значит я ей еще и обязана? — прошипела в отчаянье. — Разве я просила?!

— О добре не просят, она не подаяние.

— Лика была любовницей вашего брата!

— Нет, Маша, никогда Лика не была его любовницей, — сказал спокойно и так уверенно, что не усомнишься.

Девушка закачала головой не в силах справиться с собой, сдержаться, и расплакалась:

— Сколько можно?! Почему она всегда стоит на моей дороге?! Что вам в ней?! Чем она лучше меня?!

— Ты и сама знаешь, чем.

Снисходительно заметил Вадим. Прижал плачущую девушку к себе, и посмотрел в небо. В нем, разгоняя серые тучи, летали голуби.

— Кажется, дождя сегодня не будет, — заметил тихо.

— Какой дождь? Скоро ляжет снег, — так же тихо ответила Маша, пригревшись в объятьях мужчины, успокоившись от его близости. Так бы и стоять день, ночь — век. Но она знала, что еще миг, минута, и Вадим отодвинется, уйдет. А совсем скоро еще и уедет далеко, надолго. Скорей всего навсегда. А ей останется лишь память об этих минутах, горькой осени с привкусом печали, с запахом умирания даже не листьев на асфальте, а ее души втоптанной как и они в грязь разочарования. И нет и доли надежды на возрождение, все тщетно.

— Как же мне теперь жить? — прошептала.

— Хорошо. Не марая, не предавая ни себя, ни других.

— Лика что-нибудь говорила обо мне?

— Да. Что ты умница, красавица и составишь счастье любого человека.

— Но не вас? — заглянула в глаза. Чертова надежда еще теплилась в ее душе.

— Но не меня, — с улыбкой убил ее Вадим.

Маша отодвинулась, не скрывая огорчения, сродное раздражению. И разозлилась, прежде всего, на великодушие Лики, фальшивое — по ее мнению.

— Вы думаете Лика ангел? А вы расскажите ей о том, что это я заказала ее и посмотрите на лицо этого ангела. Ручаюсь, оно превратится в маску демона!

— Никогда ни за что не ручайся. Я уже говорил тебе почему. Лика, к твоему сведению, с самого начала знала, кто был виной ее бед.