И вновь капитан не торопился с ответом. Потом начал, тщательно обдумывая слова:

— Вы ведь понимаете, что я обязан избавиться от этого человека. Кормить зайцев стоит денег, а в наши дни денег не хватает даже на содержание судна. Прибыли невелики, утверждают судовладельцы, и мы поэтому должны на всем экономить. Вы уже видели, в каком состоянии находится наше судно.

— Я все понимаю, капитан.

— Но этот молодой человек был со мной в течение двадцати месяцев. За это время может сложиться, скажем так, мнение, может даже возникнуть привязанность, — голос капитана звучал неторопливо и монотонно. — У парнишки не было хорошей жизни, а может, никогда и не будет, и, думаю, это вовсе не мое дело. И все же я не хотел бы, чтобы в нем пробудили надежду, а потом вдруг безжалостно ее отняли.

— Могу только повторить, — сказал на это Элан, — что есть люди, заинтересованные в том, чтобы дать ему здесь шанс. Возможно, это окажется невозможным, но ведь никогда не узнаешь, если не попробуешь.

— Это правда, — кивнул капитан. — Хорошо, мистер Мэйтлэнд, я пошлю за Дювалем, вы можете поговорить здесь. Мне уйти, чтобы вам не мешать?

— Нет, — возразил Элан. — Я бы предпочел, чтобы вы остались.

Анри Дюваль, заметно волнуясь, стоял в дверном проеме. Он обвел взглядом Элана Мэйтлэнда, затем перевел его на капитана Яабека.

Капитан жестом пригласил его войти.

— Не бойся. Вот этот джентльмен, мистер Мэйтлэнд, адвокат. Он пришел тебе помочь.

— Читал о вас вчера, — объяснил Элан, улыбнувшись Анри. Он протянул ему руку, и тот неуверенно и робко ее пожал. Элан отметил, что Дюваль выглядит еще моложе, чем на газетной фотографии, и что в его глубоко посаженных глазах мелькает настороженная подозрительность.

— Там хорошо, что было написано? Да? — вопрос был задан с тревожной торопливостью.

— Написано очень хорошо, — успокоил его Элан. — Вот пришел выяснить, насколько там все соответствует правде.

— Все правда! Я говорить одну правду! — воскликнул Дюваль, на лице его появилось выражение оскорбленного самолюбия.

“Надо бы осторожнее выбирать слова”, — решил про себя Элан.

— А я в этом и не сомневаюсь, — подчеркнуто твердо заявил он. — Вопрос в том, насколько правильно газета изложила ваш рассказ.

— Я не понимать, — все еще обиженно замотал головой Дюваль.

— Давайте оставим это на минуту, — предложил Элан. Дебют он, похоже, испортил. Но решил зайти с другой стороны. — Капитан уже сказал вам, что я адвокат. Если пожелаете, я буду представлять ваши интересы и попытаюсь поднять ваше дело в судебных органах нашей страны. Анри Дюваль перевел взгляд с Элана на капитана.

— У меня нет деньги. Не могу платить адвокат.

— Платить ничего не придется, — сообщил ему Элан.

— Кто тогда платить? — все та же настороженность.

— Найдется кое-кто, кто заплатит.

Капитан решил вмешаться.

— Вам что-нибудь мешает сказать ему это, мистер Мэйтлэнд?

— Да, — ответил Элан. — Я получил распоряжение не раскрывать имени этого лица. Могу только сказать, что этот человек весьма сочувствует и готов помочь.

— Встречаются же иногда добрые люди, — заметил капитан и ободряюще кивнул Дювалю.

Вспомнив сенатора Деверо и его побудительные мотивы, Элан на мгновение ощутил угрызения совести. Но сразу подавил их — ему же все-таки удалось настоять на своих условиях.

— Если я оставаться, я работать, — упрямо заявил Анри Дюваль. — Я заработать деньги, я все платить, возвратить.

— Хорошо, — не стал спорить Элан. — Думаю, вы сможете это сделать, если того пожелаете.

— Я возвратить. — На лице молодого человека отразилась непоколебимая решимость. Недоверчивый огонек в глазах на миг погас.

— Должен предупредить вас, — сообщил ему Элан, — что, возможно, мне ничего не удастся для вас сделать. Вам это понятно?

Дюваль казался озадаченным.

Капитан объяснил ему:

— Мистер Мэйтлэнд сделает все, что в его силах. Но очень может быть, что иммиграционная служба опять скажет “нет”… Как прежде.

Анри медленно кивнул:

— Я понимать.

— Вот что мне сейчас пришло в голову, капитан Яабек, — обратился к норвежцу Элан. — После прихода в порт были ли вы с Анри в департаменте по делам иммиграции и обращались ли туда с просьбой об официальном рассмотрении его просьбы о разрешении на въезд?

— Представитель иммиграционной службы был у меня на судне…

— Я о другом, — настаивал Элан. — Вы сами водили Анри в иммиграционную службу, чтобы потребовать официального разбора его просьбы?

— А что толку? — капитан пожал плечами. — У них всегда один ответ. К тому же в порту постоянно не хватает времени, а дел у меня на судне по горло. Это вот сегодня праздник. Только поэтому я и могу почитать Достоевского.

— Иначе говоря, — сдержанно повторил Элан, — вы с Анри не были в иммиграционной службе и с просьбой о разбирательстве туда не обращались потому, что были очень заняты. Правильно?

Элан старался, чтобы голос его звучал обыденно и ничем не выдал волнения, хотя у него и появилась не вполне оформившаяся еще идея.

— Все так, — подтвердил капитан Яабек. — Конечно, если бы знать, что от этого будет хотя бы какая-то польза…

— Ладно, сейчас об этом больше не будем, — попросил его Элан. Возникшая у него мысль была пока расплывчатой и неясной и могла в конечном итоге оказаться бесплодной. Как бы то ни было, ему потребуется время, чтобы внимательно перечитать все иммиграционное законодательство. Внезапно он резко сменил тему.

— Анри, — обратился Элан к Дювалю. — Теперь я бы хотел, чтобы вы рассказали мне все, что с вами приключилось, с самого начала, с самого раннего момента, который вы помните. Я понимаю, многое из этого уже напечатано в газете, но кое-что они могли опустить, а может быть, и вы что-нибудь еще припомнили. Давайте начнем с самого начала. Самое первое, что вы помните.

— Мама, — ответил Дюваль.

— Что больше всего вам в ней запомнилось?

— Добрая, — сказал Анри с подкупающей простотой. — После того как она умирать, больше никто добрый — пока не это судно.

Капитан Яабек неожиданно встал из кресла и повернулся спиной к Анри Дювалю. Просыпая табак, начал медленно набивать трубку.

— Расскажите о вашей матушке, Анри, — предложил Элан. — Как она выглядела, о чем говорила, чем вы с ней занимались.

— Моя мама красивый. Когда я маленький, она держать меня на руках, она много петь, я слушать, — юноша говорил медленно, произнося слова так осторожно, словно прошлое было настолько хрупким, что могло исчезнуть от резкого звука. — Другое время она говорить, когда-нибудь мы садиться пароход и находить новый дом. Мы двое отправляться вместе… — в какие-то моменты запинаясь и умолкая, в другие — обретая большую уверенность в своих словах, Анри продолжал невеселый рассказ.

Его мать, как он считал, происходила из французской семьи, которая вернулась во Францию еще до его рождения. По каким причинам оборвались ее связи с семьей, можно было только гадать. Может быть, из-за его отца, который (так рассказывала мать), недолго пожив с ней в Джибути, оставил ее и ушел в море..

В основном повествование Анри полностью совпадало с тем, что он рассказывал Дану Орлиффу два дня назад. Элан слушал его с неослабевающим вниманием, помогая иногда Анри найти нужное слово, вставляя вопросы или возвращаясь к какому-нибудь эпизоду, казавшемуся непонятным. Но главным образом он пристально следил за лицом Анри Дюваля. Его лицо убеждало — оно то вспыхивало радостью, то омрачалось отчаянием по мере того, как он вспоминал подробности своей жизни. Иногда оно искажалось болью и страданием, а в один момент на глазах Анри заблестели слезы — когда юноша рассказывал о смерти матери. “Если бы он выступал свидетелем в суде, — признался себе Элан, — я бы поверил каждому его слову”.

Наконец Элан задал последний вопрос:

— Почему вы хотите остаться здесь? Почему именно в Канаде?

“Сейчас он сфальшивит, — мелькнула у Элана мысль, — скорее всего заявит, что Канада — самая чудесная страна в мире и он всегда мечтал жить только здесь”.