Ах! рано или поздно, но всем, наконец, принадлежит одинаковый жребий; каждый, по неизбежному определению природы, оставит по себе во гробе истлевшие кости и безобразный, червями объеденный, череп. В сем мрачном жилище гордость уже не существует, злополучная бедность уже не стонет под бременем трудов и бедствия; там нет уже ни гнусной клеветы, ни мести кровожадной, ни подлого обмана, ни алчного корыстолюбия. Все сие смерть зарывает с ними в землю и хранит в ней до того великого дня, когда, снова восставши из гробов, мы предстанем на суд Божий с своими делами. Я прошел уже весьма далекий путь жизни и стою теперь в преддверии гроба.

Не любите мира, ни того, что в мире, избегайте сетей, расставляемых вам исконным врагом и губителем нашего рода. Обратите все желания свои на небо – к вечному Царству, – туда, где чистейшие духи окружают неизреченно светлый престол Триединого Бога. Пусть неведущие Бога, вращаясь, подобно катящемуся шару, обращаются то к тем, то к другим предметам и гоняются за пагубными удовольствиями. Пусть, имея очи, покрытые мраком, они ищут робкою ногою пути и ощупью касаются стен и дверей, растворенных врагом нашим, дабы уловлять несчастных в свои заклепы».

Не ушел бы я с кургана сего даже до смерти своей, но, за неимением пищи, принужден был и не хотя оставить сию духовную кафедру небесного любомудрия. Странствуя здесь между горами и пропастями, по ущельям, дебрям и по горным уступам, в едва проходимых расселинах, провел я не малое время: приходилось ночевать иногда на горной возвышенности, а кругом были равнинные места, и ночью слышалось присутствие безчисленного множества зверей, которые стадами паслись – каждое в своем месте, и особенно от других. Они поражали чрезвычайною своею многочисленностью. И удивительно! Какая несметная сила животных скрывается в горах, питается, размножается и живет, никто про нее не знает, разве какой охотник проникнет сюда, но и, убивши, отсюда вынести не возможет.

Глава 31.

Вид гор осенью, в пустынных дебрях Кавказа, со слов пустынника

Живущу мне в горах далеких и безлюдных и, по силе возможности, внимающу своему внутреннему состоянию, яже ко спасению души, некогда нашло на меня уныние, которое, по признанию святых отцов и опыту каждого пустынника, есть смерть души, состояние нестерпимого томления, скуки и отчаяния. Тогда человек погружается во дно адово и ничем, даже и мало, не может себя успокоить, так что, по словам святых отцов, если бы Господь, в скорости не прекращал сего невыносимого состояния, то непременно бы люди помирали от него.

В такое-то безотрадное время, в тихий час вечера, спустился я с высокого утеса на котором находится моя с послушником келлия – ниже, по склону к речке Куначкир, – и сел на маленькой и прекрасной площадке, уютно лежащей на страшном обрыве над р.Куначкир. Приятная прохлада как от зелени, так и от леса, стоявшего вокруг меня, во все стороны – мелкого и крупного – повеяла на меня отрадою и успокоением.

И смотрю вниз по реке и вверх ее: неизобразимая картина много художной премудрости Божией!…

Суровая и недружелюбная осень уже успела наложить на природу мертвящую руку свою. Листва на деревах потеряла свой естественный цвет и окрасилась оттенками всевозможных цветов, кои в разнообразии своем являют столь дивную и поразительную картину, что налагают молчание на движение мысли, наполняя сердце живейшими чувствами любви и благоговения к великому Художнику и Правителю мира, так очевидно и наглядно проявившему повсюду чудные следы Своего творчества, премудрости, благости и неусыпного промысла, от зрения коих человек действительно приходит в познание Творца своего и Отца природы.

Вот по ближайшему склону горы, покрытому чернолесьем, стоят по всему пространству лиственные деревья в прекрасном разнообразии, они от действия мороза превратили гору в очаровательную картину живописи, которая недоступна кисти ни единого на земле художника, как дело рук Божиих.

Рядом с нею видна котловина, еще более поражающая яркостью всевозможных цветов. Далее – громадный склон горы, спускающийся от вершины шпиля к реке правильными уступами, и тоже, по всему его протяжению, во все стороны, видится чрезвычайное смешение блистающих красок. Каждое дерево, пораженное морозом, изменило свою обычную зеленую листву в краску, свойственную своей природе… И куда не взглянешь – вверх, и вниз, и в стороны – все склоны гор блистают роскошью цветистого убранства неизобразимой красоты. Суровая и мертвящая осень видимо теперь вступила в спор с румяною весною, неистощимою в силе растительности.

И как сия, богатая цветущею красою, прекрасная весна великолепно украшает лицо земли изяществом нарядного убранства, показуя ее, как невесту, убранную к венцу, так и осень явила силу свою, украсивши горы убранством цветистого наряда.

Но великая разница слышится в чувствах сердечных при виде убранства природы красою цветов весною и осенью. Как бы ни были ярки и поразительны краски листвы осенью, пораженных морозом дерев, они кратковременны. Вот пройдет дождь, подует ветер и враз все великолепие пропадет, останутся лишь голые стволы дерев – черные, как скелет мертвеца, а другие бледные, как ланиты его. Этот вид осенней красоты напоминает вдовствующую царицу, украсившую себя пред смертью в венчальное убранство.

Но увы! Оно не принесет радости, а лишь скорбь о невозвратно протекших днях счастливой жизни!…

Так и теперь – скорбное чувство печалит душу о скоротечности красот земных. Все пройдет, а останется лишь одна наша душа и ее дела – добрые и злые, и с ними она пойдет в будущий век, на Божий суд.

Так окончилось на сей раз зрение мною осенней природы, которая, изменивши вид лиственных дерев в красивое разнообразие, хвойные дерева оставила в ненарушимой суровости и в своем обычном виде, который своею мрачностью производил тяжелое впечатление, согласное с осенним временем, а пожалуй и с постоянным настроением души жителя пустыни.

Глава 32.

Вид тех же гор в зимнее время

Совсем другой вид являют горы и вся горная страна во время зимы. Храня свой обычный, величественный вид и мысль о Божием всемогуществе, они – облеклись теперь в белые ризы и стоят, как неусыпные стражи дома Божия, неизменно исполняя свое, назначенное им от Господа, служение Ему. Не воздремлют, ниже уснут они, бодро стоят на своей всегдашней страже, не имея смены и не зная усталости.

Своими высокими вершинами он указует нам наше горнее Отечество; неизменностью своего положения научают нас также верно, усердно (и неуклонно) служить Господу Богу во всю свою жизнь – и ночью и днем. На них теперь не видно нигде и малого признака жизни, а между тем они возбуждают мысль к деятельности размышлением о свойствах Божиих; бытием своим дают свидетельство о Боге, как Творце своем, являя Его всемогущество, вседержавную власть и силу, Его неусыпный промысел о всем сущем, благость и прочее. Правду сказал святой апостол, что невидимые Божии совершенства и Его присносущная сила усматриваются нами в делах Его творения (Рим.1,20). По делу виден художник. Если так дивны, величественны, неизобразимы дела Божии, то каков же должен быть Творец оных? – Безпредельный, неограниченный, всемогущий и вездесущий – Царь царьствующих и Господь господствующих!…