— Удивляюсь я вам, Хаим, — ответил он тогда Мудрецу. — Отчего вы не засчитываете в счет отпуска и те минуты, а течение которых мне удается поспать в процессе задания? Случается ведь и такое, что я выкраиваю часок-другой в неделю на то, чтобы тут и там прикрыть веки. Имею, представьте себе, такую непозволительную наглость.

Старик обиженно засопел.

— Вам бы все шуточки шутить, молодой человек, — сказал он, переходя на «вы». — Послушать вас, так мы только и думаем о том, как бы посильнее ущемить вашу драгоценную персону. Хотите отпуск — пожалуйста. Думаю, что и мне будет полезно отдохнуть от вас целых три дня.

— Семь дней, — поправил его Берл. — Ваш склероз определенно прогрессирует, Хаим. В неделе семь дней, а не три. И предупреждаю вас — даже не пробуйте меня разыскивать. Пейджер я отключу. Отпуск — так отпуск.

Мудрец покачал головой и уставился на Берла, блестя толстыми стеклами очков. Зрачки его метались в роговой оправе, как две сумасшедшие белки.

— Ты ведь не планируешь какую-нибудь очередную глупость, а, Береле? Если тебе нужна моя помощь, то почему бы…

— Нет-нет, спасибо, — перебил старика Берл. — Ничего особенного. Да не сходите вы с ума, Хаим, ничего со мной не случится. Скорее всего, мне и из Страны выезжать не придется. Так, личные дела местного значения…

Мудрец снова покачал головой. Вообще говоря, его сомнения можно было понять — обычно у Берла никаких «личных дел» не имелось. Тем более, таких, которые требовали бы недельного отпуска. Но и отказать своему безотказному сотруднику старик не мог. И вот, пожалуйста, факт налицо! Берл с наслаждением отхлебнул крохотный глоток и языком размазал коньяк по небу. Мм-м… И вот он сидит здесь, в лобби «Хилтона», потягивает «мартель» из правильного бокала, а пейджер не только отключен, но и надежно заперт дома в нижнем ящике стола. Что и говорить, настоящий отпуск!

Самое же ценное заключалось в том, что ему предстояло провести таким образом целую неделю, семь дней без малого. И не просто провести, но отдать, наконец, должок, исполнить обещание, данное им странному парню по имени Колька Еремеев. Бог свидетель, это было нелегко. Проще сыскать иголку в стоге сена, чем следы девушки, вывезенной четырнадцать лет назад из Волгограда в Боснию торговцами живым товаром. Сначала Берл искал именно ее, Гелю. Задача осложнялась еще и тем, что его собственный отдел имел дело исключительно с террористами, а криминалом занималась смежная группа. Спасибо Мудрецу — помог, замолвил словечко. Несколько месяцев поиска по всей Европе не дали никакого результата, и тогда Берл сделал то, с чего следовало начинать: переключился на поиски торговца, умыкнувшего Колькину невесту.

Как это часто бывает, перерыли целый континент, а след обнаружился прямо под носом. На прошлой неделе Берлу позвонил Стив из криминального отдела. Боснийский торговец женщинами по имени Рашид действительно существовал, более того, существовал в Израиле, и до совсем недавнего времени успешно занимался своим прибыльным ремеслом. Попал он сюда давно, в разгар последней балканской войны, в составе группы в несколько сотен боснийских беженцев-мусульман. Их завез тогда в Страну некий депутат кнессета — перед выборами, в расчете получить голоса арабских избирателей. Голосов-то он не получил, но криминала добавил. Как это обычно и происходит, гуманитарная помощь в первую очередь досталась бандитам и прохвостам, а вовсе не тем, кому она предназначалась на самом деле. В числе прочих Рашид получил вид на жительство, осмотрелся месяц-другой и вернулся к прежнему бизнесу.

В ту пору торговля людьми была намного безопаснее, чем в позапрошлом веке, когда англичане, поймав работорговцев в море, без лишних разговоров вздергивали их на рее. Но лет пять назад в кнессете наконец зашевелились, приняли соответствующие законы, и у полиции впервые появилась легальная возможность брать подонков за жабры. В этот момент многие из них решили сменить специализацию. Рашид тоже довольно быстро исчез с рынка. По мнению Стива, теперь он занимался игорным делом, примкнув к одной из крупнейших мафиозных семей Израиля. Где именно следовало его искать, Стив не знал, но мог дать несколько хороших советов.

Берл советы выслушал, поблагодарил и набрал номер Колькиной автостоянки. Конечно, Берлу не составило бы никакого труда решить вопрос самостоятельно, но как можно было лишить Кольку права на участие в столь важной для него охоте?

Берл снова отхлебнул коньяку и взглянул на часы. Четверть пятого. Время еще есть. Пусть парень передохнет после перелета, примет душ и все такое… Колька приехал в «Хилтон» в половине четвертого, зарегистрировался и сразу поднялся в номер. Берла он, конечно, заметил, но виду не подал, прошел мимо, не моргнув глазом. Молодец он все-таки, этот Колька. Не то чтобы надо было от кого-то прятаться, но вся суть тут в принципе: делай только то, что сказано, не умничай. Ведь сказано было что? — сразу по прилете взять такси и прибыть в гостиницу. А насчет того, чтобы в гостиничном лобби бросаться на шею к Берлу с криком «здрасте, я приехал», не говорилось ровным счетом ничего. И в этой безоговорочной Колькиной точности чувствовалось редкое сочетание такта, профессионализма и уважения к партнеру. Отпуск определенно обещал быть удачным.

Берл допил коньяк и пошел к лифту. Дверь Колькиного номера оказалась незапертой. Берл постучал.

— Открыто!

Колька сидел на краешке кровати. Неразвязанный рюкзак лежал у его ног. «Черт! — подумал Берл. — Какой там душ… парень тут с ума сходит, а ты коньяки распиваешь…» Колька поднял на него спокойные голубые глаза.

— Привет, Кацо, — сказал он, пожимая Берлу руку. — Я думал, что ты уже никогда не поднимешься. Где Рашид?

— Погоди, Коля, — улыбнулся Берл. — Не так быстро.

Они ехали на север по береговой магистрали. Стоял самый что ни на есть час пик, и на переполненном шоссе яблоку негде было упасть без того, чтобы немедленно попасть под колесо. Тесная колонна автомобилей терпеливо продвигалась вперед, покорно замирая перед светофорами, неохотно уплотняясь и с готовностью разреживаясь на восьмерках путевых развязок. «Конечно, надо было выехать попозже, — подумал Берл. — Да разве этого удержишь…» Он покосился на молчащего Кольку. Тот явно не стал разговорчивей за прошедший год. В течение последнего часа они ухитрились не обменяться ни единым словцом. Хорошо хоть радио выручало, с успехом тараторя за десятерых.

После Нетании движение поредело, и Берл облегченно вздохнул. Но радость его оказалась преждевременной: не доезжая до Ольги, они уперлись в глухую, стоячую пробку.

— Ну вот, приехали… — с досадой сказал Берл. — Теперь надолго. Говорил я тебе — рано? Говорил — в пробках настоимся? Сидели бы сейчас в гостинице, коньячок попивали…

Колька покачал головой:

— Не боись. Это ненадолго. Один перекур, максимум два.

— А ты-то откуда знаешь? — удивился Берл. — Ты здесь без году полдня.

— А чего тут знать… Ментуры на дорогах, что грязи. Я, когда из аэропорта ехал, видел, как они этих ребят лупили. У них тут прямо война какая-то.

— Каких ребят?

— Ну, этих… оранжевых.

Берл удивился еще больше. Вот так Колька! Не в бровь, а в глаз… А впрочем, что тут такого странного? Насильственная депортация поселенцев из Газы должна была начаться со дня на день, страна бурлила, разделившись на два лагеря, несанкционированные протесты подавлялись быстро и безжалостно. Скорее, трудно этого не заметить, даже стороннему наблюдателю. Так что и поражаться особенно нечему.

Берл тряхнул головой, отгоняя непрошенные мысли. Как и любой израильтянин, он давно выработал в себе спасительное умение отключаться от невозможной реальности постоянной вялотекущей войны. В конце концов, отпуск у него или не отпуск? Но веселое утреннее настроение никак не возвращалось.

Вздохнув, Берл поискал помощи у радио, но радио, как назло, пропикало шесть и сменило музыку на депрессивные последние известия, причем на всех станциях одновременно. Он поскорее убрал звук. Надо было взять с собой пару-тройку хороших дисков, да где ж там, не подумал вовремя… вот теперь и мучайся, стоя в пробке в этом паршивом арендованном «фокусе» — без музыки и с глухо молчащим Колькой на соседнем сиденье. И если бы еще просто молчал, а то ведь время от времени открывает рот — для того лишь, чтобы напомнить о какой-нибудь местной пакости.