Такие взгляды, с еще большей последовательностью разрабатывавшиеся и развивавшиеся даже не самим блж. Августином, а рядом его учеников, выглядели весьма спорными для всей восточной традиции, которая – возможно, не сумев разрешить этот вопрос рационально, – восприняла позицию обыкновенного здравого смысла: и Божественная благодать, и человеческая свобода равно необходимы на всех ступенях духовной жизни для общения с Богом и для спасения. На Востоке ветхозаветные праведники – цари, пророки, прародители Христа, – хотя и не затронутые благодатью крещения, литургически почитаются как святые. Таким образом, очевидно, что Церковь признает возможность человеческих достижений в духовной жизни. Ну и, конечно, вся монашеская традиция с уважением относилась к человеку, который не только благодаря благодати, но и благодаря собственным подвижническим усилиям обрел "дерзновение" перед Богом.

Преп. Иоанн Кассиан первым высказал возражения против ряда аргументов блж. Августина, правда, не назвав его по имени. Но вскоре другой леринский монах – Викентий, брат свт. Люпия, епископа города Труа, – также начал скрытую атаку на августинианство, исходя уже из других предпосылок. Справедливо относясь в августинианству как к особому и в высшей степени индивидуальному христианскому учению, он указал на его противоречия с Преданием Вселенской Церкви. В своем знаменитом труде "Commonitorium" он выступил против монополии августинианской мысли, которая, как казалось, просто придавила всех его современников. Как писал Викентий, обязательно для всех лишь то учение, которое держится "повсюду, всегда и всеми" ("quod semper, quod ubique, quod ab omnibus creditum est"). Экзегетическому авторитету блж. Августина Викентий противопоставляет, например, авторитет Оригена. На аргумент, что Августин "развил" догматы, леринский монах возражает, что каждое изменение формулировки "должно воистину быть развитием, а не трансформацией веры. Понимание, знание и мудрость должны расти и развиваться… в тех же догматах, в том же смысле, в том же значении" и всегда соответствовать критериям вселенскости, древности и консенсуса. Очевидно, что Викентий вдохновлялся взглядами на Предание, выраженными во II в. Тертуллианом и св. Иринеем Лионским. Так же как и они, он использует круговой аргумент: Истина – это то, что повсеместно принято, а повсеместное христианское общение и единство невозможны вне истины. Викентий Леринский обличает монополизацию Предания и ссылается на тайну Св. Духа, сохраняющего Церковь на истинном пути. Несомненно, что чувство кафоличности и заботы о вселенском единстве, явленное "марсельскими монахами", может быть объяснено восточными связями, установленными св. Иоанном Кассианом. Конечно, леринцы подчеркивали свое отвержение пелагианства и избегали любой лобовой атаки на самого Августина.

Непосредственные аргументы против предопределения и представления о полной порче человеческой природы вне крещения далее развивались Фаустом, игуменом Леринским, в течение 30 лет (433-462), а затем епископом Риезским (462-485). Отвергнув пелагианство, он тем не менее – совершенно в духе восточного богословия – ссылается на потомков Авеля – праведников и праведниц Ветхого Завета, в которых образ Божий оказался неистребимым и которые использовали свою свободу – даже до пришествия благодати Христовой – для выбора между грехом и праведностью.

Вскоре "марсельские монахи" столкнулись с мощной реакцией августинианцев, которые нашли неожиданных союзников на Востоке. Стремясь защитить природное "добро" человеческого естества от августинианского пессимизма, Фауст употребил выражения, подчеркивающие целостность человеческой природы во Христе и Его подлинные человеческие характеристики и действия. При несколько поверхностном рассмотрении эти выражения могли использоваться для установления параллелизма между главной идеей пелагианства (автономии humanum'а) и строго "дифизитской" мыслью Феодора Мопсуэстийского и Нестория. К этому поверхностному параллелизму – который обходил восточную святоотеческую концепцию "синергии", т.е. сотрудничества между благодатью и свободой – прибегли в Константинополе (в основном для политических целей) скифские монахи, которых возглавлял Иоанн Максентий. Стремясь уничтожить все остатки несторианства и утвердить теопасхитские (т.е. утверждающие страдание Бога) формулы св. Кирилла – "Сын Божий пострадал во плоти", – они искали поддержки Римской Церкви, чей престиж был восстановлен в Византии во время правления императора Иустина I (518-527). Скифские монахи, вначале через посредничество Поссессора – африканского епископа, проживавшего в изгнании в Константинополе, – а затем и сами отправившись в Рим, обратились к папе Гормизде и потратили массу усилий на то, чтобы в умах иерархов как Востока, так и Запада Несторий ассоциировался бы с Пелагием, а Кирилл – с Августином. В свете этого отождествления они потребовали осуждения Фауста Риезского как врага св. Кирилла и блж Августина – двух великих светил богословия Вселенской Церкви.

Папа Гормизда не высказал особого энтузиазма по поводу предложений скифских монахов. Тогда они прибегли к поддержке нескольких африканских епископов, проживавших на Сардинии в изгнании из оккупированного вандалами Карфагена. Африканцы всегда готовы были встать на защиту своего великого богослова – блж. Августина. Один из них – Фульгентий, епископ Руспский – написал монументальное опровержение Фауста, в котором встал на самые крайние августинианские позиции о радикальном растлении падшей человеческой природы и полном бессилии свободной воли, без благодати неспособной ни к какому добру, приятному в очах Господа.

Деятельность скифских монахов и писания Фульгентия – хотя им пока и не удалось склонить Римскую Церковь к принятию теопасхитской формулы – сделали невозможным дальнейшее молчание галльского епископата по вопросу августинианства.

Епископом Арльским в то время был бывший леринской монах свт. Цезарий (503-542). Он полностью восстановил отношения с Римом, и с 514 г. ему был присвоен титул папского викария Галлии и Испании; он также установил регулярное сотрудничество с готскими королями Аларихом II Тулузским (его власть в конце концов будет уничтожена франками) и особенно с Теодорихом (508-526). Последний, проживая в Равенне и контролируя Рим, в то же время поддерживал готскую власть над югом Галлии. При таких благоприятных условиях Цезарий стал широко известен как пастырь и проповедник. На соборе в Арле (506 г.) он провел ряд дисциплинарных реформ в духе Romanitas (римскости, имперскости), которые подтвердили независимость епископов от местной гражданской и юридической властей, провозгласили неотторжимость церковной собственности, ввели дисциплинарные правила для клириков (в том числе и целибат для священства) и утвердили сакраментальные обязательства для мирян (регулярное причащение, условия для брака и т.д.).

Ни сам св. Цезарий, ни римские епископы того времени не обладали достаточной богословской подготовкой для разрешения головоломных дебатов о благодати и свободе воли, начатых полемикой между св. Иоанном Кассианом и блж. Августином. Но авторитет последнего был настолько высок на Западе и так часто поддерживался папскими посланиями, что вопрос не мог быть оставленным без внимания. Собор в Валенсе (528 г.), на котором была высказана критика в адрес августинианства, остался незавершенным. Однако мысль блж. Августина была официально поддержана в канонах собора в Оранже (529 г.). Их подписал св. Цезарий и только 12 других епископов: остальные либо не участвовали в спорах, либо принадлежали к антиавгустиновской оппозиции, поддерживавшей леринские традиции.

С 1-го по 8-й каноны собора в Оранже утверждают истинность августиновского учения о первородном грехе, т.е. что свобода потомков Адама нарушена и что они нуждаются в благодати даже для того, чтобы обрести "начало веры" ("initium fidei") или желание спастись. Сама по себе падшая природа не способна сотворить никакое доброе дело, заслуживающее спасения. В канонах с 9-го по 25-й собраны цитаты из блж. Августина, но также содержится и попытка смягчить крайний августинизм. Августиновские тексты, в которых особенно ясно утверждается предопределение или отрицается любая роль человека в стоянии в добре, в этой подборке не содержатся. Такое умолчание весьма знаменательно.