И в Климентинах есть общее указание на Досифея вместе с Симоном, как на приверженцев саддукейства: о них сказано, что и хулили Бога, отвергали воскресение мертвых и религиозное значение Иерусалима переносили на Хоразин.

Началом выступления Досифея в роли мессии Климентины считают год смерти Иоанна Крестителя; тогда, замечает автор, злой враг, дьявол, узнал из древних пророчеств, что наступило время для него произвести смуты, чтобы задержать распространение веры в грядущего Мессию (т. е. Иисуса Христа). Начало своему расколу Досифей положил избранием 30 учеников и женщины, названной Еленою. В одной Самарянской хронике, на арабском языке, сказано, что досфане бросили астрономические таблицы сихемского первосвященника и каждый месяц стали считать в 30 дней. Тридцать учеников Досифея изображали это именно число лунного обращения. Какое значение имело присоединение Досифеем к ученикам своим еще женщины? Как образ богини луны, Астарты, имевшей обширный храм в Сидоне, на финикийских монетах изображалось полнолуние. Царице неба, Астарте, во время пророка Иеремии израильтяне приносили жертвы. В виде прекрасной женщины эта самая богиня луны, или царица неба, перешла в народное представление. Поэтому Досифей нашел в женщине живой образ богини луны.

В числе тридцати учеников Досифея находился и Симон. Вот как представляют Климентины его поступление в ученики к Досифею. Когда Досифей стоял во главе своих тридцати учеников с Еленою, приходит к нему Симон и умоляет его, в случае смерти кого-нибудь из 30 учеников, принять его, Симона, к себе в ученики. Случай представляется, и Симон вступает в общество учеников Досифея. Скоро однако же добрые отношения между учителем и новым учеником изменяются. Симон начал унижать Досифея в глазах других, говоря, будто он не учит истине не потому, что не хочет другим давать то, что сам имеет, но потому, что он не знает лучшего. Услышал об этом Досифей и для восстановления к себе уважения взялся за палку, но в ту самую минуту, когда палка должна была пройти по спине непочтительного ученика, он превращается в приведение. Изумленный учитель спрашивает: «В призрачном ли теле вижу тебя? скажи, чтобы почтить мне тебя! — Да, это я, «стоящий» перед тобой, как призрак!» Тогда пал ниц Досифей, поклонился и уступил место свое Симону, а сам сделался его учеником. Все-таки хладнокровно не мог Досифей перенести такого позора, из учителя стать учеником, и скоро умер.

Что бы ни лежало в основании этого рассказа Климентин, все равно. Дело в том, что Симон был признан за Мессию, как «стоящий», или предстоящий; потому что выражение это указывает на мессианское достоинство великого пророка, предсказанного Моисеем. Выражение «стоять», «предстоять» пред Богом часто встречается в книгах Моисея; оно употреблено и в самом пророчестве о имеющем явиться пророке: пророка от братии твоея яко же мене восставит тебе Господь. В псалмах Мессия представляется сидящим одесную Бога; у пророков также; в целом Новом Завете только один раз употреблено «стоять», именно в книге деяний ап. сказано о Стефане, что он увидел небо отверстым и Иисуса, стоящим одесную Бога. В иудео-христианской теософии и у Филона особенно Логос, Сын Божий, называется стоящим, т. е. выше других божеских сил. У самарян пророческие книги и псалмы не признавались богодухновенными, и потому о мессианском достоинстве Симона волхва, в кругу ближайших его приверженцев, сказано, что он стал «стоящим», — выражение, заимствованное из книг Моисея и иудейской теософии, которую изучил Симон в Александрии.

Симон, став во главе тридцати учеников Досифея (так продолжают рассказ Климентины), влюбился в женщину, изображавшую в обществе учеников Досифея богиню луны, Елену, и называвшуюся этим же именем.

Заняв место Досифея, Симон взял Елену к себе и жил с нею, а чернь уверял, что Елена — праматерь мудрости, низшедшая на землю в виде женщины, — та самая Елена, за образ которой некогда дрались троянцы и греки и которая очаровала старцев у ворот Трои; сам же Симон — высочайшая сила Божия, превосходящая достоинством иудейского Бога, Творца мира.

Эти два положения составляли основу Симоновой ереси. Предосудительное отношение свое к Елене он возвел на степень догмата. Немало нужно было умения, чтобы таким мечтательным представлением завоевать силу господства над человеческим смыслом. Симон хорошо понимал, на кого он действует, чем и как действует. Суеверие и ожидающее настроение религиозного чувства потомков Иакова служили главной пружиной, через которую он думал действовать, чтобы завоевать себе мессианское достоинство; склонность к александрийской мечтательности избавляла его от насмешек, а магическое искусство во всех его разветвлениях представляло ему как бы сеть для ловления людей.

Когда Симон волхв выступил в роли мессии? Время открытого выступления его приходится между 31-46 годами по Р. X., когда Спаситель уже вышел на общественное служение. От времени выхода Спасителя и до времени открытого гонения на апостолов в Иерусалиме, Симон, по известию Климентин, находился в Самарии; здесь он приготовлялся к мессианской деятельности между своими соотечественниками. Из книги Деяний видно, что, еще до прихода Филиппа, Иоанна и Петра в Самарию, Симон слыл «великою силою Божию» между своими соотечественниками. Более точно определяет это время Иосиф Флавий. «Весною 36 года или зимою 36-37, — говорит иудейский историк, — вышел между самарянами фокусник, который увлек за собою народ; он просил показать ему пещеру на горе, где первоначально Моисей закопал книгу закона. Положено было в определенный день выкопать и объявить народу эту книгу, чтобы под предводительством пророка или мессии, предсказанного Моисеем, он начал новую жизнь. У деревни Тирифана, или Тирибафа, при подошве горы, уже собрались народные массы, когда правитель страны, Пилат, живо помнивший печальную судьбу мнимого иудейского царя в Иерусалиме (т. е. Спасителя), со всех сторон окружил гору войсками. Бунтовщики против власти кесаря были строго наказаны; многие легли на месте, многие рассеялись, а самые жаркие приверженцы бунта поплатились жизнью, были казнены». Может статься, что лжепророк, имени которого не упоминает Иосиф Флавий, содержался в числе пленных, а потом получил свободу, когда народное волнение успокоилось. Таким образом патриотическая затея самарянского мессии кончилась тем же, чем кончилось восстание известного Февды при апостолах и Бар-Кохбы (прежде раввина) при Адриане, или египетского лжепророка, который, с четырьмя тысячами человек, занял Масличную гору, чтобы идти на Иерусалим и взять священный город отцов. О самарянском бунтовщике известно далее, что он еще в год смерти Спасителя выдавал себя за самарянского пророка. По мнению одного современного историка иудейства, этот лжепророк и мессия — одно лицо с Симоном волхвом. Первая его мессианская попытка (в год смерти Спасителя) будет таким образом совпадать с ближайшим временем возвращения его из Египта в Самарию; обстоятельства же его отношения к Досифею и досифеевой школе приходятся между этим возвращением и несчастным случаем, на который указано выше со слов Иосифа Флавия.

Главное действующее лицо в этих событиях называется двумя именами: волхвом-фокусником и лжепророком-лжемессией. Оба эти названия одинаково хорошо идут к Симону. Цель его деятельности была чисто мессианская. Магия имела в его руках, как сказано выше, значение средства или орудия опутывать людей. Утвердить свое мессианство между обольщенными — в этом заключалось его искусство. Нельзя не согласиться, что волхв близко изучил наклонности людей, на которых думал действовать. Вера в магическое искусство царствовала тогда не в одной черни; в силу его верили даже образованные люди того времени. Плиний Старший, говоря в своей естественной истории о магии, что она возникла из наблюдения над внешней природой, астрологии и из врачебной науки, в которой дано значение врачебного средства и силе религиозных понятий, нимало не сомневается в возможности магической силы. Люди вполне верили магии, потому что она гармонирует с желанием человека — стать выше границ, указанных ему в знании и в действиях, освободиться от строгой подчиненности общей мировой жизни, даже приобрести силу над обыкновенным порядком вещей в природе. К этому стремилась и магия. Этой цели надеялась она достигнуть силой т. наз. магического камня, растений и растительных корней, целительными и проклинательными формулами, поясами, венцами, кольцами, амулетами, магическими узлами, прикосновением тела и пр. Сила магии простиралась на природу, на людей не только живых, но и мертвых и, наконец, даже на самих богов. Павзаний и Афиней рассказывают о магических превращениях воды в вино; магики в состоянии были даже образовать горящую воду. Дыханием отворят двери, освобождаться из уз, делаться невидимым, летать по воздуху, ходить по морю, представлять говорящие статуи, танцующие корзины: все это входило в программу тогдашней магии и всем этим занимались магики при чародейке Медее при Приптоломосе, Аполлонии Тианском, Лукиане, лживом философе и др. Особенную славу магического искусства составляло лечение больных; для этого магики прибегали к натиранию больного маслом, таинственному дуновению на глаза, к заговорам и пр. Лечили магики также слепых, и рассказывают, что во время Веспасиана и Адриана многим они возвращали зрение. В область магии входило и вызывание духов мертвых. Известный Апион заклинал Гомера, и когда явилась тень старика, он спрашивал ее о древней Греции. Аполлоний Тианский вызывал тень Ахиллеса на его могиле. Убийца родителей, Нерон, также импер. Каракалла спрашивали, первый — душу своей матери, этот — брата. Духозаклинанием, с жертвами и заговорами, занимались в Риме Аппий и Фитиний и др. Венцом магического искусства считалось заклинание богов и демонов, к которым принадлежат будто бы и души умерших людей. Иосиф Флавий рассказывает, что видел собственными глазами, как один иудейский чародей, во время иудейской войны, изгнал из бесноватого, в глазах императора Веспасиана, нечистого духа. К этому роду магического занятия относится и мнимое воскрешение мертвых. Эмпедокл пользовался славою бога за воскрешение одной женщины. Прославлены за это же бог здравия Эскулап, чародейка Канидия (при Горации) в Солуни и особенно Аполлоний Тианский, во втором веке по Р. Хр. Центром греко-римской магии во время апостолов был Ефес. Магия существовала и в народе Божием. Это видно из примера аэндорской волшебницы, вызвавшей тень Самуила. Это же самое подтверждают и некоторые языческие писатели. Плиний и Ювенал передают, что в их время между иудеями были магики, которые происхождение своего искусства относили к Моисею, изучившему магию будто в Египте. Волшебница аэндорская, чародей Бар-Иешуа в Пафосе, побежденный ап. Павлом, сыновья Скефы первосвященника были, конечно, не единственные лица, занимавшиеся чародейством. Евангельская история свидетельствует, что именем Господа Спасителя некоторые пользовались для изгнания бесов, такие, которые, однако же, не принадлежали к числу учеников Господа. Клевета фарисеев на Христа, что Он изгоняет бесов силою князя бесовского, указывает на существовавший тогда способ заклинания именем Вельзевула. Сами фарисеи занимались чародейством; им занимались даже богобоязненные ессеи; последние во время болезней прибегали не к врачебным пособиям, а большей частью к заклинаниям по формулам славной магической книги Сефер Рефуод, которую приписывали царю Соломону, считавшемуся в народном представлении специалистом по этой части. Иустин мученик передает, что ессеи исцеляли даже таких бесноватых, которых не в силах были исцелить языческие духозаклинатели.