Сегодня помыл белье, хотя и в холодной воде, но ничего, хорошо. Вечером артиллерийский офицер передал нам, что ночью предполагается наступление, и потому, в 3 часа ночи орудия начнут стрелять. Нам было приказано не спать с 12 часов. Когда стемнело, мы развели в землянке уютный огонек и, сидя вокруг его, спели несколько песен и молитв.

Ночью стреляла наша артиллерия. Выстрелы следовали один за другим редко, но команду было слышно на версту. Видимо командир батареи не столько стрелял по немцам, сколько учил в первый раз стреляющую по неприятелю батарею{14}. Со стороны противника долго не было ответа, а потом начался обстрел сначало окопов, а потом батареи. Попаданий было мало. Стреляли немцы долго, но с таким же результатом.

Около обеда заходил к нам командир полка. Командир поздоровался с нами, осмотрел аммуницию и ружья, и пожелав нам всего хорошего, ушел. На вид командир полка очень симпатичный господин, полный сил и энергии, повидимому, не из трусливых. Совсем еще молодой.

Возвращаясь обратно, он подтянул артиллерийского офицера за то, что батарея не стреляла. Но стрелять они не могли – не было еще наблюдательного пункта. Скоро два орудия уехали, и выяснилось, что вечером наши войска отойдут на заранее подготовленную позицию. Мы пошли лесом вслед за орудиями.

Пришли в одну деревню, где нам выдали пищу, сахар, табак и сухарей, а затем прошли далее на другую деревню, где и расположились на ночлег. Нашего взвода два отделения пошли в заставу.

9 августа.

Разбудили в 4 часа утра, а затем повели в лес, где приказали рыть окопы. После обеда наше отделение пошло к своему взводу, в деревню. Там, попив чаю, я уснул. Проснувшись, получил свой хлеб. Ночью рыли окопы, а я стоял дневальным.

Утром сменился с дневальства и немного уснул, потом разбудили и приказали быть готовыми. Скатал шинель и опять уснул. Около обеда принесли письмо от жены. Она пишет, что мой милый сынок Павлуша начал ползать, вокруг комода ходит.

Сегодня противник по всем направлениям обстреливал нас орудийным огнем. Сегодня меня назначили дневальным, а взвод пошел делать козырки. Через час прискакал конный разведчик и приказал немедленно идти взводу к роте{15}. А мне было приказано остаться здесь, ожидая дозора, и держать связь с 8-м полком. [152]

Дозоры долго не приходили и я не знал, что делать: ожидать ли или идти. Скоро я увидел одного товарища: стали ждать вместе, но так как дозоры все еще не шли, мы решили идти вместе в роту. Но куда идти, мы не знали, так как роты уже ушли. Долго блуждали мы лесом, пока случайно не встретили конного разведчика, который сказал, что полк ушел уже далеко. Ни наших не было, ни немцев. Оглядываясь на лес, мы ожидали с минуты на минуту немецкие раз'езды, но никто не показывался. Скоро мы нагнали два отделения нашей роты, служившие прикрытием артиллерии. Тут мы узнали, что полк отступил так поспешно, что не успели снять многих постов и секретов{16}, хотя немцы не думали нас преследовать. В Вилькомире мы нагнали свою роту и пошли дальше. Шли всю ночь.

11 августа.

Шли все утро непрерывно по направлению к Вильно. Изрядно промочил дождь. По дороге обедали. Вечером пришли в деревушку, где нашу роту поместили в сараях. Вскипятили чаю и уснули очень хорошо на сене. Хотя ротный командир и сказал, что простоим здесь два дня, но утром разбудили рано и приказали тотчас же приготовиться к выступлению. Вчера получил жалование за четыре месяца 3 руб. 60 коп, за медаль 4 р. 50 коп. и за табак 89 коп.

Наскоро выпил две кружки чаю и надев аммуницию, пошли. В местечке Монтеголишках(?) остановились на обед. Около 4 часов наш полк выступил из местечка и, отойдя верст шесть, остановился около небольшой деревушки.

Роты пошли выбирать позицию, наша была назначена в батальонный резерв и встала под горкой, причем нам было приказано вырыть одиночные окопы. Выполнив эту задачу, поужинали.

Батальонный командир, видимо, сильно трусил{17}, то и дело звонил в штаб по телефону и не был уверен, что мы здесь устоим. Действительно, вскоре пришло приказание отходить к штабу полка. Здесь стояли и очень зябли, так как шинели были скатаны; потом натаскали соломы и улеглись. [153] Скоро нас подняли и, отведя на несколько саженей, приказали рыть окопы и землянку ротному командиру.

13 августа.

На рассвете закончили землянку и вскипятили чаю. Вскоре проснулся ротный командир и приказал окапываться, но лишь только приступили к работе, как приказали собираться идти вперед. Вперед прошли немного, но, очевидно, ротным командир затруднялся выбором дороги, долго водил с места на место{18}.

Мы пришли к месту расположения сотни казаков, и, продвинувшись дальше ползком, залегли. Наше отделение выдвинулось на опушку леса.

Оттуда мы стали замечать перебежки немецких цепей и каваллерийские раз'езды. Последние мы рассматривали и не могли открыть огонь, так как не знали наши или немецкие. Подпрапорщик и взводный командир ушли на другую сторону окопов и оттуда что-то сильно кричали. Наконец они приказали, чтобы мы отходили и сами быстро побежали вперед.

Лишь только мы их догнали, с левой стороны показались на горе два всадника, по которым мы несколько раз выстрелили.Подпрапорщик нашему отделению приказал тихо отходить отстреливаясь, а сам со взводным во все лапатки побежал в тыл.

Не зная, куда нам идти, мы поспешили за подпрапорщиком и встретили по дороге казаков. Тогда пошли тихо, понимая, что в лесу нам не страшна каваллерия противника.

Один больной татарин не мог идти дальше и, конечно, попал в руки немцев. Шли мы без отдыха и страшно устали. По пути нам встретился старичок – местный житель, которому отделенный приказал идти обратно, несмотря на его уверения, что он вел нашего полкового командира{19} и тот заплатил ему 5 рубл. Старик не мог идти, один стрелок погонял его прикладом. По дороге отделенный ударил одного прикладом просто за здорово живешь. Наконец, мы вышли на поляну, откуда виднелись наши окопы. Здесь мы посидели, при чем я сильно поспорил с отделенным из-за стрелка, которого он ударил. Когда пришли в деревню, наша рота обедала и нам мало осталось борща и немного хлеба. Едва успели поесть, как приказали собираться. Водили нас с места на место, но привели сюда же порядочно измучив. Здесь в овраге думали лечь, но нам приказали рыть одиночные окопы. [154] Недолго поработали, как разрешили спать. Но не успели уснуть, как приехала кухня, роздали обед и потом послали за лесом.

14 августа.

Утром строили убежища. Мы скоро справились с этим делом. Часов в 5 утра приказали одеваться и быть готовыми к выступлению, в это. время подыхал командир бригады и спросил, зачемъ выстроилась рота.

Вскоре выстроились и пошли по оврагу в деревню, окруженную проволочными заграждениями. Там, поблуждав немного, два отделения были отданы в распоряжение 8 роты и оказались в горохе. Прибыл пулемет, но его поставили сзади и нас отвели туда. Начали рыть новые окопы, но пришла связь и приказала отходить. При всех этих передвижениях последних дней чувствовалось отсутствие порядка, дробление рот, ним кроме того не указывали задачи{20}.

С полуночи я стоял дневальным, а другие таскали лес. Выспался хорошо и проснувшись вспомнил, что сегодня праздник Успения Пресвятой Богородицы. Вскоре приказали рыть землянки, а затем выстроили и спросили у кого плохие сапоги и одежда. Вечер прошел в устройстве козырьков для окопов и в рытье землянок.

16 августа.

На рассвете пришли в землянки и улеглись спать. Проснулись уже днем. Потом нас выстроили и вызвали четырех стрелков, уснувших ночью на работе. Их больно избил подпрапорщик, а мы были свидетелями того грустного явления, как били нашего воина-страстотерпца. Очевидно, начальство имело целью устрашить солдат страхом наказания, полагая что таким способом можно поднять боевую дееспособность русского солдата, но как я заметил из настроения и разговоров солдат, результат получается обратный, каждый солдат в битом видел самого себя и, несмотря на старанье честно выполнить свой долг, никто из нас не может сказать, что завтра он не подвергнется той же участи по какой-нибудь случайной провинности.