Что же помогало стране Армянской, чем спаслась она, благодаря чему уцелела? Когда и чем спасется она в непрекращающейся борьбе от постоянно заливающих ее потоков крови? А теперь еще и это, величайшее из испытаний!.. Чем оно кончится? Что предпринять, чтоб предупредить удар?..

Вардан припомнил арташатское собрание, данный там обет, народное восстание, свои военные меры и возложенные на князя Амазаспа тяжелые обязанности. Мелькнула мысль, что час испытания наступил ранее, чем его ожидали, и вот он несет гибель и армянскому народу и ему – спарапету народа. А что, если уже поздно? Но вгдь он не имел возможности действовать раньше! А теперь дракон тесно сдавил их своими кольцами, и он не может пробиться в Зарехаван, чтобы подготовито ответный удар. Но ведь и сил для этого удара пока еше нет; да он и сам не знает, какие силы для этого потребуются… Вести о народных восстаниях радовали и обнадеживали Вардана. Как воин он видел, что это стихийное движение имеет и свои слабые стороны: им трудно было руководить, трудно было бы заставить повстанцев подчиняться правилам ведения боя, и организованные военные силы герсов легко разгромили бы их.

Вардан давно и не раз задумывался над участью родной страны. Теперь же казьлось, сама жизнь поставила перед ним задачу – решить судьбу армянского народа. Пора бы покончить с этим состоянием длившейся веками агонии Вардан вышел из шатра, стал у входа. В десяти-пятнадцати шагах безмятежно похрустывали кони и били копытом. Спали воины персидского отряда Ветер доносил снизу, из долины, журчание и прохладу речки.

Вардан отошел от шатра. И тотчас же рядом вырос Арцви.

– Спарапет?

– Следуй за мной.

Громко заливались цикады, наполняя воздух ликующим стрекотанием.

Вардан подошел к холму. Внизу шумела речка. Напротив виднелась церковь; окна и двери ее светились, – там служили вечернюю обедню. Перед глазами Вардана сновь возник по арташатское собрание, принесение обега католикосом, пастырями, нахарарами и народом, чтение ответного послания Акерту. Казалось, все это било во сне… Мог ли он представить себе, что когда-нибудь ему придется тайком и издали наблюдать церковную службу, во время которой народ, возможно, вынесет решите против него!..

Горячая волна стыда залила лицо Вардана. Где же подвижничество? Где обет, дангнй «перед лицом бога и народа»? Народ готот выполнить свой обет, не задумываясь над тем, сможет ли он противостоять вражескому войску, не взвешивая своих сил, не учитывая своих возможностей, пе заботясь о том, останется ли он жив, пли бесследно погибнет… Нет! Народ поднялся, чтобы держать ответ «перед богом и людьми» мужественно и прямо, без двоедушия… Но разумна ли подобная отвага? Не приведет ли она иарод к гибели?

Печальная улыбка пробежала по лицу Вардана. Что было бы, если б в Персии он оказал сопротивление и принял мученический конец? Была бы в этом хоть капля надежды на спасение народа? Принесло бы это пользу народу? Над этим он и задумался.

– Так ли это?.. – вполголоса выговорил он. Сердце его билось, как если б он сделал важное открытие. Арцви выступил вперед:

– Что, Спарапет?..

Вардан не отозвался. Всеми силами души ухватился он за это подобие надежды. Неужели впервые почувствовал он ее? Нет, конечно, нет! Она яплялась ему и раньше не раз на протяжении всей его жизни. Но в эту ночь, в этот критический для страны час, когда его душа достигла крайней степэни отчаяния, надежда вспыхнула подобно яркому факелу. Это была надежда на то, что и после гибели воина-подвижника останется нетленным и живым нечто равноценное его жизни, и останется оно не в загробном, потустороннем мире, а в мире живых… В этом и заключается высший смысл подвижничества!

Вардан мысленно вернулся к темнице Азкерта, в которой он хотел принять мученическую смерть. Его товарищи сочли неразумным это желание, уверенные в том, что с их гибелью погибнет и весь народ, что даже если б погиб один только Спарапет, и то гибель угрожала бы всему народу. Была ли истина в этом Мнении? Теперь Вардан ясно видел то, что тогда постигал с трудом: истины в этом не было! Разве может народ погибнуть? Нет! Народ остался бы жить, он бы продолжал борьбу. Именно так и жил армянский народ. Жизнь народа – это жизнь в веках. Из поколения в поколение жил бы народ, борясь, проносил бы он с собой стремление к свободе и когда-нибудь, где-нибудь дошел бы до ее пристанища. И счастливые поколения, спасенные ценой подвижничества своих далеких предков, жили бы свободными. Вот жизнь народа, вот ее смысл!

Во тьме черной громадой высился Масис, хмуро погруженный в свои вечные думы. О чем он думал? О вечности? Только Масис мог думать о ней, в ней была его сила… То, что преходяще, то, что подвержено смерти, не имеет отношения к этой древней горе!

Вардан задумчиво смотрел на Масис, как бы пытаясь разглядеть лампаду, которая, по преданию, незримо подвешена к небу над его вершиной. Он вспомнил слышанный в детстве рассказ няни о том, что пока горит над Масисом эта неугасимая лампада – будет жить и армянский народ. Чудом была эта не поддерживаемая ничем лампада, но не чудом ли был и этот маленький народ, который жил и живет без могучей поддержки? Да, великий смысл таится в этой древней горе! Именно у подножия Масиса открыл свои глаза народ, на него смотрел и у него учился мудрости. Из века в век этот мудрый исполин вдохновлял глядевший на него народ. Он, этот исполин, вознесся ввысь из земли так же, как и народ Нет! Не надо опасаться за жизнь народа!.. Он будет жить!

«Нужно решительно поднять его на войну, – говорил Вардан сам с собой. – И пусть борется! Он не погибнет…» И если сам Вардан не сможет очиститься от грязи, которую взял на себя, находясь среди врaгов; если напрасны будут его попытки и никто не сможет счгчмь несовершившимся совершенное – пусть, по крайней мере, народ останется чист и чистым пойдет на подвижничество!

– Если бы я мог искупить мой грех спасением народа! – пробормотал Вардан.

Трудно, невероятно трудно спасти армянский народ. В подвижничестве его спасение, в подвижничестве непрерывном, из поколения в поколение, – до тех пор, пока не откроется перед ним дверь свободы!

Тяжелой была ночь и для Васака. Он решил приступить к действиям в Згрехаване, сделать там первый шаг, раскрыть карты перед Вардашы и, оставив свою двусмысленную политику, действовать открыто и решительно. Ведь на него глядели Азкерт, Михрнерсэ, жрецы, приверженцы и вся страна!.. Но куда вел избранный им путь? Ведь то, что он задумал, называлось изменой. Именно так называлось в стране Армянской то дело, которому он решил себя посвятить. Но что представляло собой это дело в действительности?

Сейчас, когда Васак сделал окончательный выбор, он еще раз задал себе этот вопрос и принялся обдумывать его.

В шатре трепетал огонь масляного светильника, тень колебалась снизу вверх и слева направо. Уставив глаза в одну точку, Васак думал. Что же было его конечной целью? Создание сильной армянской провинции в составе персидской державы, как он однажды сказал в беседе с Гадишо? Пустое! Этим необдуманным словом он обмолвился только для того, чтобы скрыть свою истинную мысль. «Сильная провинция» не спасет положения. Сильная провинция может ослабеть и потом снова окрепнуть, но и в том и в другом случае она будет зависеть от произвола большой державы. Не какую-то «сильную провинцию», а независимое, сильное армянское государство – вот что надо поставить себе целью и задачей!

– Независимое, сильное мое государство… – прошептал он едва слышно даже для самого себя.

За выпуклым лбом рождались мысли одна другой смелее, Умные проницательные глаза Васака под нависшими бархатистыми бровями, не мигая, устремлены были в ночную даль; на горизонте, выставив горбы, тянулся к западу караван гор Армянского нагорья. На торжественно раскинувшемся небе пылали, точно пламенные мысли, яркие звезды. Это была вселенная, задумавшаяся над своей исполинской тайной.

А внизу перед Васаком раскинулась страна, которую природа, по крутой и беспощадной своей воле, точно изрубила мечом: суровые утесы и ущелья, в которых чувствовалась упрямая сила.