Винсент встряхнул свои уставшие жабры. На адаптацию к низкому уровню кислорода на океанском дне могли уйти месяцы. Ему советовали не торопиться, постепенно привыкать к своему новому дому, но не из-за этого он постоянно засыпал.

Его мучило одиночество. А собственная нерешительность истощала последние силы.

Винсент ощутил в правом боку что-то странное. Нечто большее, чем просто приступ боли. Пропустив заряд через нижний электродиск, он обнаружил под кожей неожиданное сопротивление.

Создатели Винсента оставили место в жировом слое, чтобы он мог прятать руки в тепле, защищая их от холода чужого океанского дна. Он держал их там, когда спал, и сейчас достал их, чтобы ощупать свое тело. Толстая кожа, сделанная на основе ДНК акулы и моржа, скользила под пальцами. Ничего необычного, лишь тонкий слой водорослей – неудачная попытка генетиков позаботиться о его гигиене. А вот над ребрами обнаружился комок, которого не было еще месяц назад.

На протяжении последнего месяца он погружался на дно. На разных глубинах магнитное поле смещалось и слегка изменяло свою силу и направление. Он не успевал привыкнуть к какой-либо из этих конфигураций настолько, чтобы заметить в себе перемены. До сегодняшнего дня. Движение закончилось на тридцатый день. Он же – первый день на дне, частичка бесконечной ночи. Ощущение собственной трусости снова начало расти.

Он инстинктивно попытался нахмуриться, но плотная, пятнисто-серая кожа его черепа не давала неадекватным мышцам двигаться. Винсент повернул голову, чтобы рассмотреть свою покрытую жиром грудную клетку, но ничего не увидел.

Несмотря на то, что их тела разработали специально для жизни на океанском дне, какой-нибудь орган все равно мог деформироваться из-за перепадов давления. Винсент потянулся: развел в стороны толстые руки, закинул назад приплюснутую голову, выпрямил хвостовой плавник и широко распахнул жабры. Винсент прекрасно понимал, что он – монстр, но ему все равно не хватало смелости.

Он много думал о людях, чьи решения, поколение за поколением, в итоге привели его на дно океана, в мир, который они называли Слезой Инди. Винсент не мог понять, как все эти решения, казавшиеся такими правильными, привели к результату, который он считал аморальным. Где они оступились? Он, кажется, знал, кого в этом винить, но разве это имело значение?

Винсент считал колонистов, покинувших Землю, сумасшедшими, но вряд ли они перешагнули какую-либо этическую черту. С Земли запустили множество колониальных кораблей. Тот, что отправился на Эпсилон Инди, безусловно, относился к одним из самых амбициозных, но они верили в свои навыки и технологии. Этот риск он счел приемлемым. Этические принципы Винсента позволяли согласиться даже с тем, что все их потомки оказались навсегда отрезанными от Земли. Путешествие длиной в тысячу лет – это в любом случае путешествие в один конец. Большинство колонистов умерло от старости еще до того, как корабль покинул Солнечную систему.

Тем не менее их внуки и правнуки, пусть даже они лишились возможности снова увидеть Землю, все еще оставались людьми. Винсент чувствовал тяжесть этого выбора, но считал его разумным. Он понимал, что каждая колонизированная планета увеличивала вероятность выживания человечества как вида, его культуры и цивилизации.

Дверь скрылась в стене, и Винсент покинул комнату. Вода, настолько холодная, что замерзнуть ей не позволяло только давление, вызвала у него шок. Винсент вздрогнул всем телом, проталкивая себя в темноту лагеря. Свет не горел, значит, Ренальд и Аманда еще не пробудились. Не удивительно – слишком рано.

Винсент все равно не нуждался в свете. Он ориентировался как электрический угорь, по искажениям магнитного поля планеты, которые создавались оборудованием лагеря. Винсент скользнул над порошкообразным осадком на дне океана и вытащил из кучи коробок фонарь. Не зажигая его, Винсент устремился вверх, оставляя позади убежища и контейнеры.

Жабры сжимались от ледяной воды, в которой почти отсутствовал кислород, но гиперактивный гемоглобин Винсента захватывал даже эти крохи. Вода содержала запахи. Он ощущал опостылевший, несвежий привкус песка, смешанный с углекислым газом, вонь разлагающейся органики и слабый оттенок серы, который усиливался по мере того, как он приближался к коптильщику.

Почувствовав, что вода становится теплее, Винсент включил свет. Из темноты вынырнула белизна океанского дна и бугристая красновато-черная труба, каменистые залежи минералов, выступавшие на пять метров из песка. Эту трубу и называли коптильщиком. Изнутри тянулись провода. На вершине вода нагревалась до ста пятнадцати градусов и выгорала, создавая волны в темном глубоководном мире. Турбина, находившаяся в коптильщике, давала электричество для их поселения. Для постройки полноценной геотермальной электростанции им потребовались бы месяцы, если не годы.

В перегретой воде копошились роботы, отбирая червяков, моллюсков и маленьких рачков. Эта процедура требовала тщательной обработки, удаления токсичных минералов и тяжелых металлов, а получающаяся жижа становилась основным блюдом их глубоководной диеты. Когда у них появится достаточно электричества, они смогут выращивать модифицированный планктон в подводных парниках. Раньше Винсент не мог представить себе пищу более отвратительную, чем та, которой его кормили в детстве. Теперь, однако, он не прибегал к помощи воображения. Винсент двинулся дальше, продолжая скользить сквозь толщу воды.

Он оставил свет включенным, продолжая двигаться над угнетающе бесконечным песком. Впереди он увидел слабое свечение и почувствовал электрические колебания. Наживка. На песчаных холмах стояла дюжина клеток. Внутри каждой из них висел скрученный металлический экран, покрытый светящимися микроорганизмами. Они светились размыто, в основном голубым, но кое-где цвет смещался к лимонно-желтому. На самом деле цвет не играл никакой роли. Любой свет привлечет глубоководную рыбу.

Две ловушки стояли закрытыми. Из первой на Винсента поверх зазубренных костяных губ оценивающе смотрели черные глаза, похожие на его собственные. В клетке, реагируя на свет фонаря, билось худое и колючее чешуйчатое тело, покрытое волокнами какой-то грибковой инфекции. Вторая ловушка поймала прозрачный шар, покрытый нитями.

Оба животных являлись коренными и, к сожалению, съедобными обитателями Слезы Инди. Съедобными в том смысле, что ими нельзя отравиться, но их нельзя и полностью переварить. Некоторые аминокислоты животных и растений Слезы Инди совпадали с аминокислотами в теле Винсента. Другие отличались от них, но оставались удобоваримыми. А кроме них существовало еще множество неусваиваемых аминокислот, из-за которых каждый прием пищи обещал тошноту и спазмы.

Винсент отнес добычу в лагерь, но в конце путешествия он уже задыхался. Его большие жабры тряслись, втягивая ледяную воду и выбирая из нее кислород. На дне океана никогда не будет больше кислорода, чем сейчас, и Винсент понимал, что его тело не привыкнет к этому, пока его не заставят. Удушье усиливалось. Сердцебиение участилось, и он почувствовал головокружение.

Винсент ждал, но в конце концов все же подплыл к стене главного здания и всунул лицо в специальную полость. Из аварийной станции вылился поток наполненной кислородом воды, и давление в груди постепенно спало. Винсент подумал, что сегодня ему, возможно, все-таки хватит смелости.

Он предполагал, что существа, прибывшие к звезде Эпсилон Инди после путешествия, длившегося одиннадцать веков, все еще оставались людьми. Тысячелетие изоляции – слишком короткий срок, чтобы породить новые биологические виды. Но человечество – это нечто большее, чем биологическая совместимость. Что общего могли иметь колонисты с жителями Земли, если на протяжении тридцати семи поколений они находились в стальном цилиндре, не видя ни Луны, ни Солнца, ни разу не почувствовав прикосновения ветра?

Винсент жалел этих колонистов в их металлической оболочке. Он не мог представить себе того ужаса, который они могли испытать, взглянув в телескоп и увидев, как Глаз Инди, планета, к которой они летели, взрывается от столкновения с луной. Они не могли повернуть. Они не могли изменить курс. Они разогнались в Солнечной системе Земли, использовав одноразовые ускорители, и привезли с собой достаточно топлива, чтобы остановиться у пункта назначения одиннадцать столетий спустя.