— Так Вы поняли необоснованность Ваших обвинений?

— Да! Брат Алоимус открыл мне глаза. Я поняла, сколь велика была ваша забота обо мне… — Каролина сжала руками руку епископа и, прижав ее к своей груди, вскинула на него свои большие выразительные глаза: — Вы чувствуете, как бьется мое сердце? Его переполняют раскаяние и желание загладить свою вину… Ваше преосвященство, Вы простите меня?

Епископ заглянул ей прямо в глаза и утонул в бездонной зелени ее глаз. Он ощущал пальцами нежную девичью кожу, видел, как взволнованное вздымается грудь юной герцогини, чувствовал ее прерывистое дыхание и возбужденный стук ее сердца. Голова его закружилась, и он, нервно облизнув губы, осторожно высвободил руку:

— Конечно, если Ваше раскаяние искреннее, то я прощаю Вас, дочь моя.

Он осторожно отстранился и отвел взгляд, пытаясь справиться с нахлынувшими на него чувствами.

— А еще я должна спросить Вашего совета, Ваше преосвященство… — робко продолжила Каролина.

— Я весь во внимании, — епископ старался не смотреть на нее.

— Я тут решила сохранить жизнь сыну колдуна, душа которого не отравлена еще. Мне очень хочется направить мальчика на истинный путь, и заставить его открыть свою душу Господу. Вы благословите меня на это или мне казнить мальчика?

— Это тот, что сопровождал Вас ночью?

— Да. Я взяла его, чтобы проверить, как он отнесется к богомерзкой твари. Он старался помочь мне справится с оборотнем, и я поняла, что Сатана не успел отравить его душу. Поэтому и прошу благословения оставить его подле себя.

— А если не дам?

— Ваше слово я считаю словом Божьим. И если Вы не дадите благословения, я казню мальчика во славу Господа. Вы же знаете, какова я с врагами Христовыми.

В глазах Каролины плескалась открытая готовность принять любое его решение, и епископ решил проявить благодушие, к тому же сын колдуна мог оказаться хорошим аргументом в игре против юной герцогини.

— Я благословляю на то. Попытка обратить к Богу юную душу похвальна и достойна одобрения. Дерзайте, дочь моя. Только контроль в любом случае не ослабляйте… семя колдовства оно трудноискоренимо, и могло оставить ростки даже в столь юной душе.

— Я буду стараться, Ваше преосвященство, — она едва заметно кивнула, а затем испытующе посмотрела на него: — Так я могу надеяться, что Вы действительно не сердитесь на меня?

— Вы сомневаетесь в искренности моего прощения, дочь моя?

— Я не смею верить… моя вина перед Вами столь велика, — не сводящая с него пристального взгляда Каролина поднялась с колен и, вновь взяв его руку, прижала ее к губам.

В ее взгляде читалась такая искренность, чистота и непритворное раскаяние, что епископ не мог не попасть под ее обаяние. Он просто физически почувствовал очарование и притягательную силу, исходящую от нее. Сердце вновь затрепетало в груди, и чувства затопили разум.

— Что я могу сделать, чтобы хоть как-то загладить мою вину? Я выполню любую епитимью… или выкуплю индульгенцию… Только скажите… — продолжила она с возбужденным преддыханием, — я все-все исполню, лишь не держите на меня зла. Я не переживу этого.

И епископ почувствовал, что не может ей ответить. Слова застряли где-то в горле, во рту пересохло, даже дышать стало трудно. Взгляд юной герцогини лишал его способности даже мыслить разумно. Наконец с огромным усилием он сглотнул и едва слышно проговорил:

— Я не держу зла. То не по законам Божеским.

— Так Вы действительно простили? — в ее глазах сверкнуло неподдельная радость, а губы тронула счастливая улыбка. — Вы святой. Воистину святой. А я уж и не надеялась. Я так счастлива, так счастлива, — она выпустила его руку и шагнула к двери. — Так я поеду тогда? Отец будет волноваться, если я поздно вернусь. Брат Алоимус так напугал его с этим оборотнем, что я пообещала ему поздно одна не ездить более по лесу.

Грудь епископа словно сдавило клещами, он почувствовал, что очарование и свет, которые, как оказалось, умела дарить эта прелестная девушка, рассеялось и более уже не вернется, если он сейчас же не остановит ее.

— Я, конечно же, простил Вас, Каролина, — хрипло проговорил он, намереваясь оставить ее на всю ночь молиться под его присмотром, — но для Вашего же блага я должен научить Вас покорности воли Божьей, отсутствие которой Вы так ярко продемонстрировали накануне. Так что не торопитесь.

— Да, конечно, Ваше преосвященство, — она вновь шагнула к нему.

— Не надо столь строго следовать этикету, дочь моя, — епископ нежно взял ее за руку, — я Ваш духовный отец, вот так отныне всегда и обращайтесь.

— Да, отче, конечно, как скажете, — лицо Каролины вновь озарила очаровательная улыбка, а в глазах полыхнуло восторженное почитание, — я с радостью приму любую Вашу волю. Вы мой проводник к Господу, которого я люблю всем сердцем… а значит, я так же должна любить и почитать Вас и исполнять любую Вашу волю как Его. Ведь Ваша воля и есть Его… и я сейчас поняла это как никогда раньше.

— Такое Ваше отношение радует, дочь моя.

Епископ не в силах противостоять искушению притянул ее к себе и нежно прижал.

— О, отче, — Каролина вся подалась к нему, а потом неожиданно резко отшатнулась и, прижав руки к вискам, отбежала к окну. Там, схватившись за штору, она, не поворачиваясь к нему, хрипло выдохнула: — Вы должны меня срочно выгнать, отче… срочно…

— Что случилось? Вы вновь решили проявить непокорность, Каролина?

— Вы не понимаете, отче… я не непокорна… я поняла… поняла, что гнело мою душу все это время… и это ужасно…

— Что ужасно?

— Это чувство… Вы должны выгнать меня, предать анафеме… казнить… может хоть это вырвет это чувство из моей груди, потому что скрывать я его больше не в силах…

— Каролина! Что Вы говорите? Какое чувство? О чем Вы?

— Любовь! — она обернулась к нему, глаза ее сверкали, а грудь возбужденно вздымалась. — У меня нет больше сил это скрывать… Я люблю того, кого не имею права любить… и это сводит меня с ума… не дайте этому чувству овладеть мной, отче, выгоните меня… Я не должна видеть Вас… Я не должна любить и не должна смущать Вас этим чувством, — она раздраженно тряхнула головой, так что ее каштановые кудри взметнулись над плечами. — Я люблю Господа… несказанно люблю… я не хочу нарушать его заповеди… но это чувство смущает меня и несказанной болью рвет душу… Я не должна видеть Вас! Не должна!

В ее глазах заблестели слезы, она рванулась к двери, но епископ преградил ей путь и схватив за плечи, прижал к себе:

— Успокойтесь, Каролина. В Вашем чувстве нет ничего греховного…

— Вы не понимаете… — она уткнулась ему в плечо, и тело ее сотрясли рыдания, — Я почувствовала… я почувствовала, что Вы готовы отозваться на мое чувство… Но если Вы только отзоветесь на него, если предпочтете меня служению Ему… Я не вынесу… Я тогда покончу с собой.

— Что Вы говорите, Каролина? Это смертный грех!

— А предпочесть Богу земные радости не грех? — она чуть отстранилась, и на епископа взглянули ее огромные зеленые глаза полные боли, тоски и отчаяния. — Я не вынесу, если узнаю, что подтолкнула Вас к нему! Получится, что я не только предпочту любовь Господа другой любви, но и сподвигну к смертному греху, того, кого люблю… Если это случится, мое место будет лишь в аду! И я пусть уж тогда меня сразу постигнет эта участь! Я сразу наложу на себя руки!

— Каролина, Каролина, успокойтесь! Вы ничего еще не совершили. О каком грехе Вы толкуете?

— Отче, поклянитесь мне, именем Бога поклянитесь, что никакие мои чувства не позволят Вам переступить со мной ту грань, что позволяет сохранить девственность во взаимоотношениях! — настойчиво потребовала она. — Возможно, тогда я смогу успокоиться и перестану их таить и пытаться облекать в другие формы.

Епископ понял, что попал в затруднительное положение. Сам он не считал, что его обет безбрачия препятствует взаимоотношениям с женщинами, если те, конечно, не смогут его впоследствии опорочить. Поэтому те, кто покладистостью характера не отличался и не считал Божьим благоволением его домогательства, объявлялись колдуньями и еритичками со всеми вытекающими из этого последствиями. Сейчас же девушка, к которой он испытал необыкновенное влечение, признавалась ему в любви, но, считая ее греховной, была готова сама искать смерти. Теперь он понял природу ее безумной храбрости в случае с оборотнем. Дочь герцога, вероятно, подсознательно искала смерти, которую Господь по благости своей отвел от нее. Он надолго замолчал, обдумывая ситуацию.