— Советую не терять времени на эту чепуху! — произнес Рэгби. — Капитан — один в своем роде, второго такого вы не сыщите, доживите хоть до старости! Вы пойдете со мной! Прошу прощения, сэр, но если вы хотите уехать, вам лучше бы повидать сперва полковника.

— Я собираюсь к нему сейчас же, — кивнул Гидеон. — Не дай этому парню проскользнуть у тебя между пальцами!

— У кого, у меня? — воскликнул Рэгби, оскорбленный. — Я не с такими молодцами справлялся, сэр!

Потом он потащил за собой мистера Ливерседжа по узкой, расшатанной лестнице в кухню, усадил на деревянный стул и, сообщив ему, что он — болван, если осмелился затевать ссору с таким отчаянным парнем, как капитан, поздравил его с избавлением от чуть было не постигшей его смерти от удушения. Мистер Ливерседж, никогда не упускавший своих возможностей, сделал несколько бесхитростных попыток убедить его, что он получит огромную выгоду, если станет союзником своего пленника, но Рэгби, с насмешливым восхищением выслушав его, сказал, что очень уж он хитер, но если хочет поужинать, то лучше ему прекратить болтовню. Мистер Ливерседж, приняв это за лучшее, придвинул стул к столу. Капитан Вейр, несмотря на то, что у него был необычный повод, легко убедил полковника предоставить ему отпуск. Полковник не только считал Гидеона одним из самых лучших офицеров, но он питал величайшую неприязнь к скандалам вокруг членов его полка. Как только он узнал, что Гидеон отправляется на поиски родственника, так сразу же сказал, что очень рад это слышать, и уверен что он не вернется в город без исчезнувшего кузена.

Оставив полковника, Гидеон подумал о том, чтобы нанести визит отцу, но потом решил, что будет лучше написать ему. У него не было желания быть втянутым в долгие объяснения, и еще меньше он хотел, чтобы лорд Лайонел стал еще одним пассажиром в его экипаже. К этому времени было уже слишком поздно для дружеского обеда в клубе «Дэффи», даже если бы он не был так обеспокоен положением Джилли. Вместо этого он пошел в гостиницу Стивена, на Бонд-стрит, и поскольку он был известным лицом и, кроме того, принадлежал к военному сословию, то его с почетом проводили к свободному столику в ресторане. Обед, который ему подали, был хорошо приготовлен, но капитан почти ничего не съел. Если бы это было осуществимо, он бы предпочел уехать из города в этот же вечер. Он не боялся того, что сообщники мистера Ливерседжа убьют герцога, но ему была отвратительна мысль о том, что Джилли находится в руках негодяев, которые могут грубо с ним обращаться или держать взаперти в какой-нибудь дыре. Как он очутился в таком положении, Гидеон не мог себе представить, хотя подозревал, что приключение, на которое он намекал, имело какое-то отношение к мистеру Ливерседжу. Он никак не предполагал, что с Джилли что-нибудь случится серьезное, и шантаж мистера Ливерседжа явился для него потрясением, которое принесло с собой полную перемену в чувствах. Теперь он осознал, каким был глупцом, когда воображал, что Джилли, такой неопытный, сможет постоять за себя вне привычного круга жизни. Если бы у него была хоть крупица здравого смысла, он бы обратился за отпуском неделей раньше и присоединился бы к Джилли в его приключениях. Потом он вспомнил озорной огонек в глазах Джилли, когда видел его в последний раз, его отказ назвать конечный пункт своего путешествия и цель его отъезда из Лондона. Джилли вовсе не хотел, чтобы кузен сопровождал его, и уже одно только это должно было заставить нормального человека насторожиться. Капитан Вейр, по мере того, как понижался уровень вина в бутылке, начинал чувствовать себя едва ли лучше, чем убийца. Его разгоряченное воображение рисовало картины настоящего положения Джилли, и только большим усилием он мог противостоять желанию сорваться с места и выбежать из гостиницы. Оставаться в бездействии в то время, как Джилли мог остро нуждаться в нем, было невыносимо, и если бы в этот день было полнолуние, он бы немедленно отправился в путешествие. Он старался утешить себя мыслью, что если Джилли знал, куда уехал мистер Ливерседж, он мог бы также знать, что его старший кузен быстро кинется к нему на помощь; но с другой стороны, едва ли мистер Ливерседж доложил ему, о своих планах, и в этом случае, он должен был быть готов к самому худшему.

Когда Гидеон вернулся в свою квартиру, он обнаружил, что Рэгби, исполняя свое задание, как он заявил, дал своему подопечному порядочную порцию выпивки, и сейчас тот спал прямо на кухонном полу.

— Какая трата хорошего джина! — заметил Гидеон.

— Ах, но это не был хороший джин! — отозвался его слуга.

Гидеон пошел в свою гостиную и сел писать короткую записку своему отцу. Он сообщил ему только, что нашел ключ к местонахождению Джилли и собирался уехать из города, чтобы найти его. После этого он пошел спать, предупредив Рэгби быть готовым к раннему подъему следующим утром. Рэгби сказал, что с этим не будет никаких трудностей, разве только им придется нести мистера Ливерседжа на руках к повозке, раз он, без всяких сомнений, будет все еще пьян в доску — после того, как вылакал столько плохого джина.

Глава 17

Герцог приходил в себя медленно и мучительно. Пока повозка, в которой его везли около пять миль до «Синицы в руках», тряслась по неровной дороге, которую предпочел мистер Шифнел, какое-то время он провел без сознания, последнюю же милю находился в странно полуобморочном состоянии. Ему казалось, что он переживает ночной кошмар. Ему было больно поворачивать голову, и его веки налились свинцом. Когда он попытался открыть их, в них будто вонзились иглы. В какие-то моменты он сознавал движение, даже чувствовал руки, ощупывающие его лоб и запястья, а иногда слышал знакомый голос, доносившийся откуда-то издалека; но на долгие периоды он погружался в тревожное забытье. Повозка подскакивала на ухабах, каждый толчок причинял ему острые мучения, потому что дубинка мистера Ливерседжа ударила его так тяжело, что болела не только голова, но шея и позвоночник. Он находился в одном из глубоких обмороков, когда его вынесли из повозки и через заднюю дверь внесли в «Синицу в руках», так что он ничего не знал о неистовой перебранке, которая разразилась над его головой, или о катастрофе, которую предсказал мистер Миммз.

Когда он стал приходить в сознание, ему все еще было больно открывать глаза или поворачивать голову, но он обрел контроль над собой и захотел, чтобы эта слабость была преодолена. Он заставил себя открыть веки, но вздрогнул, когда в его больные глаза ударил свет. Что-то холодное и влажное лежало у него на лбу; кто-то сказал ободряюще:

— Вот это здорово! Ну-ка, давай! Открывай пасть! Ничто не поставит человека на ноги лучше, чем стаканчик грома-и-молнии! — Рука скользнула ему под голову, приподнимая ее. Герцог издал невольный стон и непроизвольно глотнул огненного зелья, которое приставили к его губам. Потом он поднял дрожащую руку, чтобы оттолкнуть стакан. — Глотни еще раз, и почувствуешь, будто только что родился!

Герцог знал по опыту, что ничто так не усугубляло его периодические головные боли, как крепкие напитки. Сейчас, когда в голове у него был туман, он полагал, что это у него один из периодических приступов, причем очень сильный. Он прошептал:

— Нет.

— Черт меня возьми, если ты еще не слишком зелен, чтобы знать, что для тебя лучше! — заметил мистер Шифнел, снова его опуская.

— Воды! — выговорил герцог.

— Ну, можно и воды, если хочешь, — сказал мистер Шифнел. — Но я никогда не видел, чтобы вода принесла кому-нибудь пользу. Больше того, мне придется выпить это, если ты хочешь получить воду в стакане.

Он без труда справился с этой задачей, налил немного воды в стакан и еще раз поднял голову герцога. Когда он снова позволил ему опуститься на грязный матрас, который расстелили на полу специально для него, хозяин поднял свечу и получше рассмотрел лицо узника.

— Должен признать, что ты похож на покойника, — проговорил он. — Однако, что тебе нужно, так это закрыть свои гляделки и заснуть.