Леонора была в восторге.

– Подумать только, как они доверяют тебе, – тихо проговорила она.

– Да, миледи… – В голосе юноши слышалось почти благоговение.

Диллон, стоявший рядом с Леонорой, недовольно поморщился. Доверие. Если бы только он мог доверять этой женщине… Но доверие возникает лишь из взаимного уважения. Видимо, горцу и английской аристократке нечего и мечтать о таком доверии.

– Тебе понадобилось много времени, чтобы заслужить подобную привязанность, Руперт?

– Да. Но ради этого стоило потрудиться. – Он поднял ладонь с сидящей на ней голубкой к лицу, и птица осторожно прикоснулась клювом к губам юноши. – Ведь я для них – и мать, и отец, и друг. Как бы далеко они ни улетали, они всегда возвращаются ко мне. И, как бы долго они ни отсутствовали, я знаю, что они никогда не забудут меня.

– Тогда это больше, чем привязанность. Это настоящая любовь.

Диллон почувствовал, как дрожь пробежала по его телу при этих словах девушки. Юноша повернулся к Леоноре:

– Хотите подержать голубя, миледи?

– Ах, конечно. – Она возбужденно сжала руки. – А они позволят мне потрогать их?

– Да, если вы будете вести себя правильно. Не делайте резких движений, миледи. Стойте совсем неподвижно и дайте им познакомиться с вами.

Он взял ее руку и посадил на ее палец одного из голубей. Светло-серая птичка внимательно рассматривала Леонору, пока та осторожно подносила руку к лицу. Тихим, нежным голосом она начала что-то ласково говорить птичке. Словно загипнотизированная, голубка заворковала в ответ.

Диллон отступил на шаг, настороженно наблюдая за англичанкой. Как ласково обращается она с птицей. Как они спелись с этим большим и неуклюжим, но таким добродушным парнем. И когда только эти столь непохожие друг на друга, такие разные люди успели так странно сдружиться?

Взгляд его переместился на голубку. Нежно воркуя, птица успокоилась, полностью доверившись девушке.

Руперт протянул Леоноре несколько семян, которые она предложила птичке. Сперва поколебавшись, голубка, наконец, начала клевать. При первом прикосновении ее клювика Леонора невольно отдернула руку.

– Не бойтесь, миледи, это совсем не больно, – заверил ее Руперт.

Леонора разжала ладонь, и, когда птичка схватила зернышко, она уже не отдергивала руку. Когда же голубка склевала все зерна, девушка радостно рассмеялась.

– Ах, Руперт, какие же они замечательные! Теперь я понимаю, почему они доставляют тебе такое наслаждение!

Юноша счастливо улыбнулся, услышав ее слова.

– Многие здесь, в Кинлох-хаусе, считают меня дурачком, потому что я провожу столько времени с голубями. Дескать, от них никакой пользы, они не возят поклажу, как лошади, и не охраняют дом, как собаки.

– Все Божьи твари служат какой-нибудь цели, Руперт. Даже если эта цель – всего лишь делать наш мир прекраснее, чтобы нам радостнее жилось. Мне даже кажется, что они служат самой благородной из всех целей. Они привносят свет и красоту в нашу невеселую жизнь.

При этих словах Диллон повернул голову, внимательнее глянув на девушку.

– Да, миледи. Именно это голуби привнесли и в мою жизнь. Свет и красоту. Но другие ничего такого не понимают.

– Это потому, что они не видели тебя рядом с голубями. Если бы им довелось увидеть то, что только что видела я, они бы не только поняли, но и разделили бы твою любовь к этим прекрасным созданиям.

Он поднял руки, и стая голубей взвилась в воздух, громко хлопая крыльями. Долго-долго они кружили в небе. Затем, повинуясь короткой команде Руперта, птицы слетелись к нему, снова усаживаясь на голове и плечах хозяина.

Понимая, что юноше необходимо побыть одному со своими голубями после столь долгой разлуки с ними, Леонора сказала:

– Спасибо, что позволил мне посмотреть на голубей, Руперт. Теперь я оставлю тебя.

Она повернулась и пошла следом за Диллоном, возвращаясь в башню. Выглянув из бойницы, она увидела, что Руперт все еще окружен своими любимыми птицами. Лицо его сияло счастливой улыбкой.

Диллон пошел впереди Леоноры вниз, направляясь по темной лестнице к своим комнатам. Однако думал он не об окружавшем его мраке, а о свете и красоте, которые внесла в его жизнь эта непонятная женщина.

Глава одиннадцатая

Леонора мерила шагами комнату. Взад и вперед, взад и вперед. На ходу она невольно поморщила носик, ощутив затхлый запах, исходивший от пола. Она подняла глаза на Руперта, который стоял на посту у дверей, и поинтересовалась:

– Как давно настелили этот камыш? Парень пожал плечами.

– Я сам помогал срезать его – это было с год назад, а может, и того больше.

– Год назад… – Она нагнулась и взяла в руки горсть высохшего и ставшего трухлявым тростника. – Он уже никуда не годится. Все это необходимо собрать и сжечь, а на пол настелить новый.

– Миледи, у нас нет никого, кто мог бы заняться подобной работой. Сейчас все руки заняты подготовкой к осаде.

– А чем же занимались слуги весь этот год? Или тоже готовились к осадам? Кажется, у вас все только этим и заняты? Войны и сражения, да? Что же, ни у кого нет времени сделать дом более уютным? Или никто не занимается хозяйством в крепости?

Парень залился краской так, что у него покраснела даже шея.

– Диллон поручил Флэйм руководить всем своим хозяйством. Но девочка предпочитает скакать по холмам с деревенскими ребятами, а не заводить в доме новые порядки, так что все остается по-прежнему. Флэйм считает работу по дому тяжелой и нудной.

– Ах, вот как, тяжелой и нудной? Тогда я скажу, что занималась этой тяжелой и нудной работой с того момента, как мать перестала кормить меня молоком. Мне кажется, поскольку нам с тобой совершенно нечем заняться и заполнить эти бесконечно длинные дни, Руперт, мы могли бы помочь мистрис Маккэллум и выполнить часть этой тяжелой и нудной работы. По крайней мере, в пределах этих комнат. – Леонора закатала рукава и принялась собирать камыш в кучи. Наконец-то она нашла способ сорвать на чем-нибудь весь свой гнев и все раздражение. Утомительная работа всегда помогала ей успокоиться. – Я никогда не могла сидеть сложа руки. Особенно если есть неотложные дела, подобные этому.

Парень изумленно наблюдал за тем, как высокородная английская леди собрала целую охапку камыша, вынесла его на галерею и бросила вниз. Леонора почувствовала удовлетворение, услышав, как возмущенно выругался стоявший внизу часовой, когда грязный камыш посыпался ему на голову.

– Но, миледи, кто же нарежет свежий тростник?

– Мы с тобой достаточно молоды и сильны.

– Но вам нельзя покидать эти комнаты. И я должен оставаться тут и караулить вас.

Неужели ничто на свете не может поколебать этого юношу? Ну ладно, по крайней мере, она попыталась. Она улыбнулась, посылая парню самую невинную из своих улыбок.

– Тогда, похоже, Флэйм и мистрис Маккэллум придется послать одного из слуг заняться этим делом. Что же касается меня… – Она нагнулась, собрала еще охапку тростника, вынесла его на галерею и снова бросила вниз. – Я не желаю проводить еще одну ночь в помещении, которое больше подходит не людям, а скотине.

Молодой охранник беспомощно стоял у дверей, пока Леонора собирала камыш с пола. Когда в комнатах не осталось ни одного стебля, она сказала:

– Ты бы лучше послал за кем-нибудь из слуг, Руперт. – Увидев, что парень колеблется, она добавила: – Диллон Кэмпбелл ничего не говорил о том, что мне нельзя убираться в его комнатах. Он просто приказал следить за тем, чтобы я никуда не выходила отсюда.

– Да, миледи. – Юноша неохотно выглянул в коридор, окликнул проходившую мимо служанку и велел ей позвать мистрис Маккэллум.

Спустя несколько минут полная домоправительница, переваливаясь с боку на бок и обливаясь потом, появилась на пороге комнаты. Было совершенно ясно, что подъем по крутой лестнице утомил ее, отнюдь не улучшив ее и без того неважное настроение. Едва она заметила, что на полу не осталось тростника, как тут же с грозным видом повернулась к Руперту: