– Жаль, что пропал такой превосходный эль. – Перешагнув через осколки стекла и лужу эля, он направился прямо в спальню.

Она ответила столь же безразличным голосом:

– Мне показалось, для такого пойла это самое подходящее употребление. Что могло быть лучше, чем выплеснуть его на скотину?

Леонора увидела, как он нахмурился, и с удовлетворением отметила, что ее замечание попало в точку.

Она продолжала стоять совершенно недвижимо, изо всех сил стараясь унять бешено колотившееся сердце. Неужели всего несколько мгновений назад она испытала столь властный зов желания? Неужели она не только позволила этому мужлану так вольно обойтись с ней, но и сама поддалась ему?

Сгорая от жгучего стыда, она приподняла юбки и перешагнула через осколки графина и лужу эля. Всю эту бесконечно долгую ночь ей придется быть настороже. Ее похититель опасен… намного опаснее, чем ей казалось с самого начала.

Глава девятая

Леонора остановилась на пороге спальни, гневно скрестив на груди руки.

Не обращая на нее никакого внимания, Диллон присел на стул и скинул сапоги. Затем он поднялся и через голову стянул рубашку, после чего снял с себя почти все за исключением панталон, плотно, словно вторая кожа, облегавших его ноги.

После только что имевшей место любовной сцены Леонора крайне обостренно воспринимала его именно как мужчину. Она попыталась не смотреть на его широкие плечи, на мускулы, перекатывавшиеся на спине, когда он нагнулся к груде дров для камина.

Он пересек комнату и подбросил в огонь тяжелое полено, затем присел на пятки и подождал, пока дерево не загорелось и не начало шипеть и потрескивать в пламени.

По-прежнему стоя у дверей, Леонора не упустила ни одного из его плавных, ловких движений. Его сила вызывала у нее нечто вроде благоговейного трепета – как легко он поднял бревно, с которым с трудом справились бы и несколько человек!

Он встал, отерев руки о панталоны, и потушил все свечи, так что теперь лишь пламя камина озаряло комнату.

И повернулся к Леоноре. В неровном свете она заметила, как блестят его глаза – это напомнило ей хищного зверя, которого они видели в лесу.

– Ложитесь! – приказал он, указывая на постель.

Она не шевельнулась.

С решительным видом он пересек комнату, взял ее за руку и, подведя к постели, резко бросил:

– Женщина, не испытывай мое терпение. Я слишком устал. Ложись.

Стараясь закутаться в разорванное платье, словно это была королевская мантия, помогавшая ей сохранить достоинство, Леонора неуверенно устроилась на краешке постели.

Диллон почувствовал, как она вздрогнула, словно от боли, когда он лег возле нее. Потянувшись через девушку, он поднял край звериной шкуры и натянул ее на них обоих. На какое-то мгновение его рука коснулась ее груди, и он вновь почувствовал, как она содрогнулась, словно он ударил ее.

Невыносимое напряжение повисло в комнате… Казалось, оба они вот-вот задохнутся от него. У обоих нервы были натянуты как струна. Однако ничего нельзя было поделать. Диллон выругался и повернулся на бок, тщательно стараясь не прикасаться к женщине, что лежала возле него.

Леонора зажмурилась и попыталась сосредоточиться на звуке тихого и ровного дыхания Диллона. Каждую секунду она была готова к тому, что он сорвет с нее одежду и примется насиловать… Это ожидание и страх казались еще ужаснее, чем само злодеяние. По крайней мере, если он проявит свою грубую, предательскую натуру, она сможет бороться и сопротивляться. Но это невыносимое ожидание было худшей из возможных пыток. Во рту у нее скопилась слюна, и она, наконец, храбро сглотнула, с шумом, от которого у нее чуть не лопнули уши. Кулачки ее были сжаты так крепко, что ногти вонзились в нежные ладони до крови.

Пресвятые небеса, как же только она выдержит ночь бок о бок с этим горцем, зная, что в любую минуту он может наброситься на нее? Она не смела расслабиться и уснуть, боясь, что именно тогда он и воспользуется ее беззащитностью.

Дорогое лицо отца встало у нее перед глазами, и девушка почувствовала комок в горле. Как, должно быть, он страдает, зная, что вынуждена терпеть его любимая дочь. А Мойра… Наверное, добрая старушка сама не своя от горя и раздумывает сейчас, вернется ли когда-нибудь к ней ее питомица и будет ли она невредима…

Слезы подступили к глазам Леоноры. Совершенно неожиданно для самой себя она начала тихо всхлипывать. Чтобы заглушить рыдания, она крепко закрыла лицо руками.

Лежа рядом с ней, Диллон услышал плач и почувствовал, как вздрагивает тело девушки. Он догадывался, каких невероятных усилий стоит ей сдерживаться.

Первым его побуждением было обнять ее и успокоить, убедив, что он ничего ей не сделает. Но ему пришлось напомнить себе, что это – война. Девушка – его пленница, и он дал ей слово, что ее судьба будет такой же, как и судьба его братьев. Утверждать сейчас что-либо, противоречащее этому заявлению, равносильно катастрофе. Англичанка должна понять, что ее безопасность всецело зависит от благополучного возвращения домой Саттона и Шо.

Хотя слушать рыдания женщины было почти непосильным подвигом для его до предела натянутых нервов, он отказался от первоначального намерения успокоить ее в своих объятиях. Ожесточив сердце, он молча лежал подле нее. Постепенно плач начал затихать, и дыхание Леоноры выровнялось. Сон овладел ею против ее воли.

Солнечные лучи, косо падавшие сквозь окно, согрели две фигуры, сжавшиеся под звериной шкурой. Диллон проснулся и удивился, до чего же крепко он спал – словно его опоили чем-то. Резко сев на постели, он откинул одеяло и застыл, увидев спавшую рядом женщину.

Она лежала на боку, подложив руку под голову. Дыхание ее было ровным и почти неслышным. Корсаж разорванного платья распахнулся, приоткрыв глубокую ложбинку на белоснежной груди.

Мгновение Диллон рассматривал ее в мягком свете утра. Темные, как ночь, ресницы резко контрастировали с бледной, полупрозрачной кожей. Носик был слегка вздернут, полные, четко очерченные губы слегка припухли. Губы, созданные для поцелуев. Воспоминание о вчерашнем поцелуе обдало его таким жаром, что он вздрогнул. Тихо выскользнув из-под одеяла, он пересек комнату и пошевелил поленья в камине, затем вышел в гостиную и позвал слуг.

Леонору разбудили приглушенные голоса. Плохо соображая, где она, минуту девушка лежала неподвижно. Пахло совсем не так, как в ее опочивальне. И кровать казалась совсем не такой мягкой, как у нее дома. Затем воспоминания нахлынули на нее. Она – в неприступной крепости Диллона Кэмпбелла, в самом сердце дикого Нагорья. Пленница.

Леонора села, откидывая с лица растрепавшиеся волосы. В эту минуту дверь распахнулась, и девушка увидела ненавистного горца, за которым шествовали несколько служанок.

Собрав вместе края разорванного корсажа, девушка успела заметить, с каким выражением смотрели служанки на смятую постель, и почувствовала, как румянец жаркой волной пополз по ее щекам и груди.

– Положите вещи миледи сюда, – приказал Диллон. – И оставьте нас.

Служанки подбросили в огонь дров, наполнили водой два таза из нескольких кувшинов и ушли. Молоденькая, сильно прихрамывавшая девушка задержалась в комнате, раскладывая женское платье.

– Может быть, мне помочь миледи? – застенчиво спросила она.

– Нет, Гвиннит, – резко ответил Диллон. – Тебе и без этого хватает работы. Леди вполне может одеться без твоей помощи.

– Но ведь я была служанкой у настоящей леди. Даме благородного происхождения трудно одеваться самой.

– Ты слишком добра, Гвиннит. Миледи придется управляться со своим туалетом без чужой помощи.

– Да, милорд. – Присев, девушка вышла из комнаты, передвигаясь неровной, затрудненной походкой.

– И помни, что, пока миледи находится в Кинлох-хаусе, – добавил Диллон, – с ней надлежит обращаться как с пленницей.

Девушка бросила взгляд на Леонору, затем снова посмотрела на Диллона. Она кивнула, прежде чем выйти и закрыть за собой дверь.