Рука об руку мы возвратились домой, где нас ждал свадебный завтрак — свежий домашний хлеб и окорок, который Уильям закоптил собственноручно.

— Надо и мне всему научиться. — Я беспомощно подняла взгляд на стропила, с которых свисали три оставшиеся свиные ноги.

— Ничего тут нет трудного, — рассмеялся Уильям. — И мы обязательно наймем служанку, а когда пойдут ребятишки, меньше чем двумя женщинами не обойтись.

— Ребятишки? — Моя первая мысль о Екатерине и Генрихе.

— Наши дети, — улыбаясь, объяснил мой муж. — Наполним дом маленькими Стаффордами, разве нет?

На следующий день мы выехали обратно в Вестминстер. Я сразу же отослала брату письмецо с лодочником, заклиная его сообщить Анне и дядюшке — я заболела, испугалась, что это горячка, и поэтому покинула двор, никому ничего не говоря, и уехала в Гевер, пока не поправлюсь. Ложь, столь неумелая и запоздалая, вряд ли могла кого-нибудь обмануть, но в связи с замужеством и беременностью моей сестрицы всем, конечно, не до меня.

Мы вернулись в Лондон на барке, погрузив туда же двух лошадей. Я ехала с тяжелой душой, мне куда больше хотелось оставить двор, жить с Уильямом в деревне, не пришлось бы нарушать его планы, отрывать от фермы. Но Уильям настроен решительно.

— Ты не сможешь без детей. Не хочу брать грех на душу.

— Очень благородно, — бросила я в сердцах.

— Несчастная жена — последнее дело, — подбодрил он меня. — Не забудь, я провожал тебя из Гевера в Лондон. Знаю, какой несчастной ты можешь быть.

Мы доплыли быстро — помогли прилив и попутный ветер. Пристали к ступеням Вестминстера, я сошла на берег, а Уильям повернул к пристани, чтобы выгрузить лошадей. Условились встретиться возле главной залы через час, а пока надо узнать все новости.

Пошла прямо к Георгу. Странно, дверь заперта. Постучалась условным болейновским стуком, подождала ответа. Послышалась какая-то возня, потом дверь приоткрылась.

— А, это ты! — сказал Георг.

Франциск Уэстон поправлял камзол.

— О! — Я сделала шаг назад.

— Франциск упал с лошади, — объяснил брат. — Ты уже можешь ходить?

— Да, но лучше мне отдохнуть.

Он отвесил поклон и вышел, сделав вид, что не замечает, в каком виде мое платье и накидка — непрерывная носка и стирка кое-как даром не проходят.

Дверь закрылась, я повернулась к брату.

— Прости, Георг, но мне необходимо было уехать. Можешь солгать ради меня?

— Уильям Стаффорд?

Я кивнула.

— Так я и думал. Боже, какие мы оба идиоты!

— Почему оба? — спросила с опаской.

— Каждый на свой лад. Поехала и получила его?

— Да. — Я не осмеливалась довериться даже брату, с новостями о нашем браке лучше повременить. — Мы вернулись вместе. Найдешь ему место при короле? Он не может снова пойти к дяде на службу.

— Надо подумать. Подыщем что-нибудь, Говарды сейчас в силе. Но что вам делать при дворе? Вас сразу же разоблачат.

— Георг, пожалуйста, я же ничего никогда не просила. Все получили от Анны должности, земли, деньги, только я никогда ничего не хотела, кроме своих детей, а она отняла у меня сына. Это моя первая просьба.

— Вас поймают, — предупредил брат. — Тебя ждет бесчестье.

— У всех свои тайны. Даже у Анны. Я храню ее секреты, я храню твои, прошу тебя, сделай то же самое для меня.

— Да ладно тебе. — Брат не слишком доволен. — Только, пожалуйста, будь благоразумна. Больше никаких верховых прогулок наедине, и умоляю: не забеременей. Если дядя подыщет тебе мужа, придется покориться, любовь там или нет.

— Зачем заранее волноваться? Найдешь ему место?

— Может, королевский церемониймейстер? Но пусть помнит — это я ему помог, пусть держит глаза и уши открытыми и действует в моих интересах. Отныне он мой человек.

— Ничего подобного. — Я лукаво улыбнулась. — Он мой.

— Боже милостивый, ну ты и бесстыдница! — Брат рассмеялся и обнял меня.

— А что со мной? Поверили, что я в Гевере?

— Никто до вечера тебя не хватился, утром меня спросили, уж не я ли отвез тебя в Гевер без разрешения, и мне показалось безопаснее подтвердить, пока не узнаю, куда ты подевалась. Сказал — волнуешься за здоровье детей. Потом пришла твоя записка, но, раз солгав, я уже держался сказанного. Все думают — ты сбежала в Гевер, а я тебя проводил. Ложь неплохо сработала.

— Спасибо тебе. Пойду переоденусь, не хочу никому показываться на глаза в таком виде.

— Это платье можно выкидывать. Ты настоящая сорвиголова, Марианна. Не ожидал от тебя такого. Это ведь Анна у нас всегда настаивает на своем, а ты делаешь, что велят.

— Только не сейчас! — Уходя, послала ему воздушный поцелуй.

Встретилась с Уильямом, как обещала. Странно стоять возле него на расстоянии вытянутой руки и говорить как с посторонним. Почему он не обнимет меня, не поцелует в волосы?

— Георг уже соврал ради нас, так что все в порядке. Он сможет устроить тебя на должность королевского церемониймейстера.

— Какая честь! — язвительно заметил Уильям. — Так я и знал, это выгодный брак. Вчера фермер, а сегодня уже церемониймейстер!

— А завтра плаха, если не будешь держать язык за зубами.

Рассмеялся, поцеловал мне руку.

— Надо подыскать жилье в городе, чтобы мы могли проводить ночи вместе, даже если дни придется проводить врозь.

— Вот это дело.

— Ты моя жена. Теперь я тебя из рук не выпущу.

Анну я обнаружила в покоях королевы, за вышиванием. Придворные дамы взялись за огромную престольную пелену. Все это так напоминало королеву Екатерину, что я даже моргнула, чтобы прогнать наваждение. Потом я поняла, в чем разница — все дамы или из семьи Говардов, или наши избранные фаворитки. Самая хорошенькая, вне всякого сомнения, — кузина Мадж Шелтон, новая молоденькая представительница семьи Говардов при дворе, а самая богатая и влиятельная — Джейн Паркер, жена Георга. Да и вся атмосфера совсем другая — при королеве Екатерине одна из нас читала вслух Библию или сборник проповедей, а у Анны звучит музыка. Четверо музыкантов играют, а одна из девушек, не прерывая работы, поет.

К тому же в комнате мужчины. Королева Екатерина, воспитанная в строгом уединении испанского королевского двора, всегда держалась строгих правил, даже после стольких лет, проведенных в Англии. Джентльмены наносили визит вместе с королем, их встречали радушно, по-королевски угощали, но обычно они не задерживались. Ухаживания допускались только там, где не было надзора — в садах, на охоте.

При Анне стало куда веселей. В комнате немало кавалеров — сэр Уильям Брертон помогает Мадж подобрать по цвету шелк для вышивания, сэр Франциск Уэстон заглядывает Анне через плечо, восхваляя ее работу, а в углу Джеймс Уайвил что-то нашептывает Джейн Паркер.

Анна едва взглянула на меня:

— Вернулась? Ну как дети?

— Все в порядке, у них просто насморк.

— В Гевере сейчас красиво, — говорит от окна сэр Томас Уайетт. — Нарциссы, наверно, уже цветут?

— Да, — отвечаю наобум и тут же поправляюсь: — То есть распускаются.

— Но прекраснейший цветок Гевера здесь! — Он глаз не отрывает от Анны.

Она глядит на него поверх вышивания, замечает с вызовом:

— Мой цветок тоже распускается.

Смотрю то на Анну, то на сэра Томаса и ничего не понимаю. Как она может даже намекать на свою беременность, особенно при мужчинах.

— Хотел бы я быть пчелкой среди лепестков, — продолжает сэр Томас словесный поединок.

— И обнаружили бы, что лепестки плотно сжаты.

Джейн Паркер вертит головой от одного к другому, будто за игрой в теннис наблюдает.

Галантная игра вдруг представляется мне просто потерей времени, которое можно провести с Уильямом, еще одним маскарадом бесконечного придворного притворства, а я так изголодалась по настоящей любви.

— Когда мы выезжаем? — Я вмешиваюсь в любовную беседу. — Когда отправляемся в путешествие?

— На следующей неделе, — равнодушно отвечает Анна, обрезая нитку. — Думаю, едем в Гринвич. А почему ты спрашиваешь?