— Он тебе даже не особо нравится. — Такая глупая мысль могла прийти в голову только любвеобильной мамаше. — Ты с ним и не играешь никогда. Георг больше времени с ним проводит, чем ты.

Анна отвела глаза, посмотрела на реку, как будто хотела набраться терпения у текущей воды и скученных крыш Сити.

— Нет, конечно нет, но я совсем не за тем собираюсь его усыновлять. Сам по себе он мне и задарма не нужен.

Тут постепенно я сообразила, в чем дело.

— Ага, хочешь моего сыночка, сына короля. Хочешь сына, Тюдора по рождению. А когда король на тебе женится, в придачу получит и сына.

Она кивнула.

Я отвернулась, прошла пару шагов. Башмачки для верховой езды скрипнули на смерзшемся гравии. Пыталась найти подходящий ответ.

— Конечно, ты у меня можешь отобрать ребенка. Тогда уж король меня наверняка не захочет. В одно движение ты сделаешься матерью королевского сынка, да и от меня навеки обезопасишься.

Георг прочистил горло, прислонился к стене, руки сложены на груди, на лице полное бесстрастие. Я повернулась к нему:

— Ты, конечно, знал?

Брат пожал плечами:

— Она мне сказала, когда дело уже было сделано. Она сразу взялась за это, как только мы ей сказали, что семья подумывает—не заняться ли тебе снова королем. Она даже отцу с дядюшкой сообщила только после разговора с королем, когда уже все было решено. Дядюшка считает, неплохое вышло дельце.

Я сглотнула. В горле пересохло.

— Неплохое дельце?

— У тебя всего будет в достатке, — быстро сказал Георг. — Твой сын окажется поближе к трону, а у Анны на руках останутся все козыри, хороший план.

— Но это мой сын! — пробормотала я, задыхаясь. — Он не продается. Он вам не рождественский гусь на базаре.

Георг поднялся на ноги, обнял меня за плечи, развернул к себе.

— Никто его и продает, просто из него делают принца. У него тогда будут все права. Кто знает, не станет ли он следующим королем Англии. Ты должна гордиться такой возможностью.

Я закрыла глаза, похолодевшую кожу обвевал прибрежный ветерок. Мне даже показалось, сейчас в обморок упаду или стошнит меня. Как же мне хотелось свалиться замертво в тяжелой болезни, тогда им придется отвести меня в Гевер и оставить меня и детей в покое.

— А Екатерина? Что станется с моей дочуркой?

— Можешь оставить ее себе, — резко ответила Анна. — Кому нужна эта девчонка.

— А если я откажусь? — Я взглянула в честные глаза брата. Я все еще доверяла Георгу, хотя он меня и не предупредил.

Он покачал головой:

— Не можешь ты отказаться. Она уже все устроила. Подписано по закону, и печать поставлена. И дело с концом.

— Георг, — шепнула я. — Это мой мальчик, мой малыш. Сам знаешь — он для меня вся моя жизнь.

— Ты сможешь с ним видеться, — постарался утешить меня брат. — Будешь ему теткой.

Меня будто ударили. Я споткнулась на ходу, не смогла удержаться на ногах, пришлось опереться на руку брата. Повернулась к молчащей, ласково улыбающейся самой что ни на есть хитренькой улыбочкой Анне.

— Все, все тебе, да? — Слова мои источали ненависть. — Тебе все нужно. Мало тебе короля Англии у ног, еще и мой сын понадобился. Словно кукушонок, всех остальных птенцов в гнезде готова сожрать. Что еще нам надо сделать, чтобы твоему честолюбию было довольно? Всех ты нас погубишь, Анна.

Она отвернулась, не в силах вынести написанной на моем лице ненависти.

— Хочу стать королевой, — только и сказала она. — А вам всем придется мне помогать. Твой сынок Генрих может в этом деле поспособствовать, а потом мы ему отплатим добром за добро. Ты знаешь, как это делается. Только дурак лезет на рожон, как кости лягут, туда и надо идти.

— Когда мы с тобой играем, у тебя кости со свинцом. Я этого тебе не забуду, Анна. На смертном одре твоем припомню тебе, как ты у меня отобрала сыночка. Потому что боишься — своего не будет.

— Почему не будет? — Сестра по-настоящему уязвлена. — Ты родила, так отчего и мне не родить.

Я удовлетворенно расхохоталась, выплевывая слова ей в лицо:

— Потому что дни идут, а ты моложе не становишься. И король тоже не молодеет. Кто знает, будет ли у вас сынок? Я-то от него двух деток зачала, одного за другим, такого прекрасного мальчишку, Генриха моего, Бог лучше на землю не посылал. Тебе ни в жизнь не родить такого второго. Нутром чую, тебе ни за что не родить такого красавчика. Только и можешь, что украсть моего, — сама знаешь, у тебя своего никогда не будет.

Она побелела так, будто на нее снова напала горячка.

— Прекратите, — вмешался Георг, — прекратите, вы обе!

— Не смей этого больше повторять, — шипела сестра. — Не смей меня проклинать. Если я упаду, то и тебя за собой утяну, Мария. И Георга, и всех остальных. Не смей такого повторять, а не то сошлю в монастырь и вовек своих детей не увидишь.

Она вскочила на ноги, бросилась бежать, только мелькала отороченная мехом накидка. Я смотрела, как она несется по тропинке ко дворцу, и думала — опасней врага не сыскать. Теперь она помчится прямиком к дядюшке Говарду, а то и к самому королю. Анну сейчас все слушаются, все, кто имеет власть надо мной. И если она пожелает моего сыночка или даже самой моей жизни, ей достаточно только слово сказать.

Георг накрыл ладонью мою руку.

— Прости, сестренка, — неловко произнес он. — По крайней мере, дети останутся в Гевере, и ты сможешь с ними видеться.

— Она все себе берет, — выдохнула я. — Она всегда все брала. Но этого я ей вовек не забуду.

Весна 1529

И вот мы с Анной в монастыре Черных Братьев, прячемся за занавесями в самом дальнем углу. Не можем мы пропустить такого случая. Никто не может, всяк ищет хоть малейшего повода прийти сюда. Такого в Англии еще не случалось. Сегодня здесь будет слушаться дело о браке короля и королевы Англии, самое необычайное судебное разбирательство, необыкновенное событие.

Двор находится в Брайдуэльском дворце — прямо рядом с монастырем. Каждый вечер король с королевой будут восседать рядом за пиршественным столом во дворце, а по утрам отправляться в монастырь, где собирается суд, чтобы решить — а был ли брак в действительности, можно признать ли законными эти двадцать долгих лет их любви.

Что за ужасный день! Королева в самом лучшем наряде, она, очевидно, решила не обращать внимания на постановление суда, предписывающее ей не одеваться слишком роскошно. На ней новое красного бархата платье с накидкой, отороченной золотым шитьем. На рукавах и подоле — опушка из черного соболя. Темно-красный чепец обрамляет лицо, на котором ни усталости, ни грусти. Вот уже два года старается она не показать своих чувств, оживленная, пылкая, готовая бороться до конца.

Когда короля просят выступить перед судом, он подымается и объявляет собранию, что его всегда мучили сомнения о законности этого брака, с самого начала. Королева прерывает его — никто еще в целом свете не осмелился прервать английского короля, — говорит спокойно и рассудительно, указывает на то, как долго он позволил дремать своим сомнениям. Король, теперь уже на слегка повышенных тонах, продолжает читать заранее подготовленную речь, но видно — он смущен.

Он говорит, что пытался забыть о сомнениях ради горячей любви к королеве, но больше уже не в силах не обращать на них внимания. Я чувствую — Анна рядом со мной дрожит, как молодая кобылка перед охотой. „Что за чепуха“, — страстно шепчет она.

Суд вызывает королеву — ей предстоит держать ответную речь. Судебный глашатай выкликает ее имя — один раз, второй, третий, но она делает вид, что не слышит, хотя глашатай стоит прямо рядом с троном и кричит на весь зал. Она поднимается, идет по залу, голова высоко поднята, направляется прямо к Генриху, сидящему на своем троне. Опускается перед ним на колени. Анна выглядывает из-за занавеса, шепчет: „Что она себе позволяет? Не может она это сделать“.

Я прекрасно слышу слова королевы, хотя мы прячемся в самом дальнем углу. Каждое слово доносится отчетливо, только легкий иностранный акцент заметнее обыкновенного.