Я стиснула зубы.

— Предполагалось, что ты будешь напоминать обо мне, а не сбивать его с толку.

Она снова пожала плечами:

— Мужчину легче привлечь, чем оттолкнуть.

— Интересно знать, — начала я. Хорошо бы слова стали кинжалами, метнуть бы их прямо в ее самодовольную рожу. — Если судить по подаркам, ты в самом деле привлекла его внимание. Ты фаворитка короля.

Она кивнула. Точь-в-точь как довольная кошка, душный аромат похоти, казалось, висел в воздухе.

— Понятно, тебе наплевать, что он мой признанный любовник.

— Мне велели, — нагло ответила Анна.

— Тебе же не велели вытеснять меня!

Пожала плечами, на вид — сама невинность.

— Что я могу поделать, если он мечтает обо мне? — произнесла кротко. — Двор полон мужчин, мечтающих о том же. Разве я их поощряю? Нет.

— Ты же со мной говоришь, не забудь. Не с одним из твоих идиотов. Я-то знаю, ты поощряешь всех подряд.

Опять эта ее вкрадчивая улыбка.

— Чего ты добиваешься, сестренка? Хочешь стать его любовницей? Вытеснить меня?

Внезапно выражение самодовольства ушло с ее лица. Казалось, она глубоко задумалась.

— Может, и так. Но тут есть риск.

— Какой риск?

— Если он меня добьется, может потерять интерес. Его трудно удержать.

— Мне — не так уж трудно. — Очко в мою пользу.

— Да чего ты добилась? Он выдал Бесси Блаунт замуж, когда все было кончено. И что она выиграла?

Я до крови прикусила язык.

— Если ты так думаешь, Анна…

— Я смогла бы его удержать до тех пор, пока он не поймет — я не Бесси Блаунт и не Мария Болейн. Я — птица другого полета. Если бы удержать его, пока он не догадается сделать мне одно предложение, великое предложение…

— Если ты о Генрихе Перси, так его не вернуть. Король на это никогда не пойдет.

В два прыжка она перемахнула комнату и схватила меня за руки, так что ногти вонзились в кожу.

— Не смей упоминать его имя, — прошипела она. — Никогда.

Я вырвалась и сгребла ее за плечи.

— Буду говорить все, что заблагорассудится. Ты же болтаешь все, что хочешь. Ты отвратительна, Анна. Потеряла свою истинную любовь и теперь хочешь отнять чужую. Ты всегда зарилась на мое, только потому что это мое.

Она вывернулась из-под моих рук и рывком распахнула дверь:

— Убирайся!

— Ты можешь идти, — поправила я. — Не забудь, это моя комната.

Минуту мы стояли и смотрели друг на друга как два упрямых барана. Нас переполняли взаимные обиды и куда более темные чувства, извечные чувства сестер — в мире нет места для обоих. Любая ссора — не на жизнь, а на смерть.

Я отступила первая:

— Все-таки мы на одной стороне.

Анна захлопнула дверь:

— И это наша общая комната.

Теперь все ясно. С самого детства нас мучил вопрос — какая из сестер Болейн лучше, и сейчас наше девическое соперничество разыгрывалось на величайшей сцене страны. К концу лета одна из нас будет любовницей короля, а другая — ее служанкой, помощницей, а может, и шутом.

У меня не было никаких шансов на победу. Можно строить планы, но что поделаешь без союзников, без сил. Никто из родни не видит вреда в том, что король держит меня в объятьях ночью, а ее — днем. Идеальная ситуация: умная сестра — компаньон и советчик, плодовитая сестра — любовница.

Лишь я знала, чего ей это стоит. Вечером, после танцев и смеха, непрерывного внимания двора, она садилась перед зеркалом, стягивая чепец, и я видела — она изнурена, измучена до предела.

Георг частенько заходил к нам в комнату, приносил по стакану портвейна. Мы укладывали Анну в постель, натягивали до подбородка простыню. Она медленно опустошала стакан, и на ее лицо постепенно возвращался румянец.

— Бог знает, куда это приведет, — шепнул мне однажды Георг, когда Анна заснула. — Она вскружила голову королю, свела с ума весь двор. На что она надеется?

Анна пошевелилась во сне.

— Ш-ш-ш. — Я задернула занавески вокруг кровати. — Не разбуди ее. Я больше не в силах ее выносить, честное слово.

— Так плохо? — Георг подмигнул.

— Она заняла мое место.

— Бедняжка!

Я отвернулась.

— Она отнимает все, что у меня есть. — Голос у меня дрожит от обиды.

— Но ты не любишь его так сильно, как прежде, правда?

— Это не значит, что я уступлю Анне.

Георг обнял меня за талию, довел до двери, рука лениво покоится на моем бедре. Пылко поцеловал прямо в губы.

— Ты же у нас самая сладкая.

Я улыбнулась:

— Конечно, как женщина, я лучше. Она просто честолюбивая ледышка. Лучше увидит тебя на виселице, чем умерит свое честолюбие. А я люблю короля ради него самого. Но Анна ослепила его, ослепила весь двор, даже тебя.

— Только не меня, — мягко возразил брат.

— Дядя любит ее больше. — В голосе у меня опять звучит обида.

— Дядя никого не любит. Но ему интересно, как далеко она может зайти.

— Всем интересно. И какую цену ей придется заплатить. Особенно если платить буду я.

— Непростую игру она ведет, — согласился Георг.

— Ненавижу ее! Приятно будет посмотреть, как она лопнет от тщеславия.

Двор намеревался посетить принцессу Марию в замке Ладлоу, и все лето мы двигались в западном направлении. Принцессе только десять, а учат ее как взрослую. Девочке дают образование в суровой официальной манере, принятой при испанском дворе. В Уэльсе при ней священник, несколько учителей, дама-компаньонка, собственный двор — ведь она принцесса Уэльская. Мы ожидали увидеть полную достоинства маленькую хозяйку, девушку, почти ставшую женщиной.

Но увидели мы совсем другое.

Она появилась в главной зале, когда король сидел за обедом, ей предстояло нелегкое испытание — пройти от двери до главного стола под множеством устремленных на нее взглядов. Такая маленькая, как шестилетняя, крошечная куколка, темные волосы выбиваются из-под чепчика, печальное бледное личико. Так же изящна, как ее мать когда-то, когда только приехала в Англию, но еще совсем ребенок.

Король нежно приветствовал дочь, но я видела его разочарование. Он надеялся, что девочка выросла, расцвела, что через год ее можно будет выдать замуж, а года через два-три ждать детей. Ничего подобного — перед ним всего лишь дитя — бледное, худенькое, застенчивое дитя.

Он поцеловал дочь, усадил справа от себя за главным столом. Она видела — все взгляды устремлены на нее, и почти ничего не ела, совсем ничего не пила. Если король с ней заговаривал, отвечала односложно и шепотом. Несомненно, она прекрасно образованна, учителя один за другим уверяли короля, что принцесса говорит по-гречески и по-латыни, складывает числа в уме, знает географию Уэльса и всей страны, легко и грациозно танцует. Но она отнюдь не производит впечатления крепкой, полной сил, способной иметь детей. Казалось — она просто тихонько угаснет, умрет от ничтожной простуды. И это единственная наследница трона, недостаточно сильная, чтобы удержать скипетр.

Георг зашел за мной поздно вечером, предупредил — король в ужасном настроении.

Анна пошевелилась в постели:

— Не в восторге от своей маленькой карлицы?

— Просто поразительно, Анна, даже во сне ты источаешь яд. Собирайся, Мария, не заставляй его ждать.

Генрих стоял у огня, ногой подталкивал полено в самый жар. Едва взглянул на меня, властно протянул руку, и я поспешила в его объятия.

— Какой удар, — шепнул он. — Думал, она выросла и уже почти женщина. Думал выдать ее за Франциска, может даже за его сына, скрепить наш союз с Францией. А девчонка никуда не годится. Зачем нужна дочь, которую нельзя выдать замуж?

Замолчал, отвернулся, сердито зашагал по комнате. На столе после неоконченной игры валялись рубашкой вверх карты. Резким движением король смахнул карты, опрокинув при этом стол. В ответ на шум раздался голос стражника из-за двери:

— Ваше величество?

— Оставь меня в покое! — зарычал король. Повернулся ко мне. — Почему Бог посылает мне все это? За что? Сына нет, а дочь — дунь на нее, улетит. Нет наследника. Кто останется после меня? Почему Бог так жесток ко мне?