Нам было известно, что Роберт Мэрфи[8], генеральный консул в Алжире, был вдохновителем "специальной" деятельности, которую вело во Франции американское посольство, консульство и секретные службы. Мэрфи, человек способный и решительный, в течение долгого времени вращавшийся в светских кругах и, по-видимому, склонный верить, что Франция - это те самые люди, с которыми он встречается в салонах, организовал в Северной Африке заговор с целью помочь операциям по высадке. Он попытался также вызвать в самом Виши дворцовый переворот. В этой связи Мэрфи сначала оказал поддержку генералу де Лалоранси, который по возвращении из Парижа рассчитывал взять Сопротивление под свою эгиду, чтобы оказать нажим на Петена и вступить в правительство. "А де Голль?" - спрашивали его. "Ну что ж, мы его амнистируем". Одновременно Мэрфи подговаривал некоторых офицеров из окружения Вейгана вовлечь последнего в своего рода пронунциаменто с целью занять место Лаваля. Но поскольку Лалоранси не имел сторонников, а Вейган отказывался восстать против Петена, Мэрфи вошел в контакт с генералом Жиро[9], бежавшим из плена и жаждавшим вновь начать борьбу. Мэрфи полагал, что Жиро способен повести за собой африканскую армию, для чего ему достаточно лишь предстать перед ней собственной персоной.

Со своей стороны я старался завязать сношения с генералом Жиро. Еще в мае 1942 во время одной пресс-конференции я отозвался о нем наилучшим образом. В июне и в июле некоторые мои корреспонденты неоднократно виделись с ним и выражали надежду, что мы сможем объединиться. Этот крупный военный деятель, весьма мною уважаемый, командуя в 1940 7-й армией, не сумел тогда добиться успеха. Поставленный во главе 9-й армии, находившейся в состоянии полного расстройства, он был разгромлен противником и взят в плен, прежде чем успел что-либо сделать. Тем не менее мы полагали, что, получив возможность действовать при других обстоятельствах, он сможет взять реванш за свои неудачи. И вот такой случай представился в связи с его великолепным побегом из немецкой крепости. Его переход на сторону Сопротивления должен был стать, на мой взгляд, немаловажным событием. Так как я придавал большое значение возрождению Северной Африки в качестве силы, участвующей в войне, я думал, что Жиро сможет сыграть большую роль в привлечении этой силы, и был готов помочь ему в этом в меру моих возможностей, лишь бы он сделал это без всяких оглядок на Виши или на заграницу. После чего он совершенно закономерно возглавил бы в предстоявшей битве за освобождение воссоединенную французскую армию. Я поручил сообщить ему об открывающихся перед ним перспективах. Я надеялся, что он даст мне тот или иной ответ и секретным образом обратится к нам, чтобы воздать должное тем, кто в течение двух лет не склонял знамени перед врагом. Но ничего подобного не произошло. Все мои лестные предложения генералу Жиро были встречены полным молчанием. Но так как он был столь же многословен в своем окружении, сколь сдержан в отношении меня, я не преминул вскоре узнать, каковы его действительные настроения.

Никаких иных проблем, кроме военных, для него не существовало. Стоит только, полагал он, вновь появиться на поле битвы более или менее внушительным французским войскам, и все прочие вопросы отпадут как несущественные. Вся моральная и политическая сторона нашей национальной драмы представлялась ему делом второстепенным. Он полагал, что, взяв в свои руки командование количественно преобладающей силой, он уже благодаря одному этому фактически получит власть. Он не сомневался в том, что его военный чин и его авторитет обеспечат ему покорность всех, кто уже мобилизован и кто может быть мобилизован, а также почтительное сотрудничество союзных штабов. С того момента, как он, Жиро, возглавил армию, а тем самым и страну, он будет обращаться с маршалом как с почтеннейшим старцем, которого при случае можно будет освободить, но который вправе претендовать только на монумент. Что касается генерала де Голля, то ему останется лишь одно - перейти в подчинение вышестоящему. Тем самым национальное единство будет восстановлено на базе его отождествления с военной иерархией.

Воззрения, которых придерживался генерал Жиро, не могли не беспокоить меня. Дело не только в том, что он несколько упрощенно представлял себе взаимодействие двух этих сфер - военной и политической, - и не только в том, что его концепция явно порождалась иллюзиями насчет законного авторитета, который генерал приписывал своей персоне; я видел тут прежде всего источник возможных раздоров внутри страны и посягательств извне. Ибо в своей массе французское Сопротивление, конечно, не приняло бы власти, основанной единственно на карьере воина, как бы она ни была блестяща. С другой стороны, Петен наверняка осудил бы его. Наконец, союзники, несомненно, использовали бы неизбежную зависимость этого правительства, лишенного почвы, во зло Франции.

Правда, генерал Жиро считал, что он может предоставить в распоряжение коалиции капитальное преимущество. Донесения, прибывшие в Лондон, говорили о том, что у Жиро есть свой оригинальный план. По его мнению, предмостное укрепление уже существовало реально. Таковым якобы являлась так называемая свободная зона. Пусть только англичане и американцы высадятся там в условленный день - сам Жиро брался обеспечить прикрытие англо-американской высадки с помощью армии перемирия. Ее должен был возглавить все тот же Жиро, а роль подкрепления должны были сыграть кадры движения Сопротивления. Но проект этот, с моей точки зрения, не имел шансов на успех. Если еще можно было представить себе, что отдельные части "свободной зоны" кое-где пойдут за Жиро вопреки приказам и проклятиям, которыми разразится маршал, было более чем сомнительно, что при крайней бедности их вооружения эти рассеянные островки смогут устоять против натиска вермахта и ударов немецкой авиации. Помимо всего, союзники вряд ли одобрят план, который и для них тоже был сопряжен с величайшим риском. Успех этой высадки и последующих операций предполагал привлечение авиации и флота в весьма внушительных масштабах - значит, нужно было использовать многочисленные и расположенные далеко друг от друга пункты на суше и порты побережья. Между тем, если бы союзники высадились на юге, не утвердившись предварительно в Северной Африке, у них в качестве баз оказались бы лишь Гибралтар и Мальта, незначительные по территории, лишенные ресурсов и оторванные от мира. И, наконец, как повел бы себя в этом случае флот в Тулоне? Ясно, что в исходный момент он выполнял бы приказы только Петена и Дарлана и ничьи больше. А ведь стоило бы этому флоту оказать в той или иной мере сопротивление союзникам, и все предприятие становилось еще более проблематичным.

В конце июля я ясно почувствовал, что произойдет. Хотя от нас всячески скрывали все планы действия, мне представлялось весьма вероятным, что американцы в нынешнем году не пойдут дальше захвата Северной Африки, что англичане охотно с этим смирятся, что оба союзника используют генерала Жиро, что меня будут держать в стороне от дела и что, таким образом, эти первые подготовительные этапы освобождения, даже если им будет сопутствовать удача, вызовут для нас, французов, немалые внутренние осложнения, а это значит, что национальное единство натолкнется на новые препятствия.

В этих условиях я считал, что, поскольку другие партнеры заботятся лишь о своей игре, мой долг играть только в интересах Франции. Я считал, что прежде всего нужно укрепить единство Сражающейся Франции, дабы при любых перипетиях она могла быть прочной основой всеобщего согласия. Я знал, что такая концентрация сил требует жесткой и непоколебимой линии поведения, и сознательно шел на это. С этой целью я, используя период интермедии, решил вновь объехать территорию Ближнего Востока и Свободной Французской Африки, а также и наши войска, занятые на Востоке и в районе Чад. Еще в мае союзники решительно воспротивились этому и позже отговаривали меня от этой поездки, ссылаясь на близкое открытие второго фронта. Но на этот раз они не стали мешать моему путешествию, что, впрочем, позволяло заключить, что подготовляется операция, к которой я не буду причастен. С другой стороны, заботясь об укреплении наших внутренних связей в остающейся части заморских владений и в остающихся частях армии, я в то же время старался ускорить процесс объединения всех сил Сопротивления во Франции. Как раз в это время оттуда прибыл Андре Филип[10], и я назначил его 27 июля национальным комиссаром по внутренним делам, поручив ему поддержать всеми имеющимися в нашем распоряжении средствами - как материальным оснащением и кадрами, так и пропагандистскими выступлениями - миссию, возложенную на Жана Мулэна. Одновременно я возложил руководство комиссариатом информации на Жака Сустеля. Я вызвал в Лондон руководителей групп "Комбат", "Либерасьон" и "Фран-тирер" - Френэ, д'Астье, Жана-Пьера Леви - с целью добиться объединения их действий. Нужно было также ускорить слияние военизированных элементов, в связи с чем я остановился на кандидатуре генерала Делестрэна в качестве руководителя будущей тайной армии. Наконец, желая придать больший вес нашей организации, я предложил примкнуть к нам ряду видных деятелей Вьено, Массигли[11], генералу д'Астье де ла Вижери, генералу Коше и другим. На долю Пасси выпало наладить связь и сообщение между Францией и Англией, так чтобы я мог по возвращении из Африки и с Востока точно определить функции каждого.