– Меня зовут Ричард. Не хотите присоединиться? – Не очень отчетливо произнесенные слова были едва слышны.

– Нет, спасибо.

– Ник, – Ричард повернулся к своему другу, – похоже, этот парень не хочет к нам присоединиться. По-моему, он считает, что он сам себе хозяин.

– Я не любитель государственных защитников. – Алкоголь развязал Тиму язык, и он тут же вспомнил, почему старался редко пить.

– Не понимаю, почему. Нам платят копейки, мы сгораем молодыми и представляем по большей части достойных порицания ублюдков. Симпатичный наборчик, не правда ли?

– Был я по другую сторону баррикад, видел, как выходят на свободу те, кто не должен выйти.

– Дай-ка догадаюсь. Ты коп. – Ричард пьяным жестом отдал честь. – Ну, офицер, я тебе вот что скажу. Сколько бы ты ни видел плачевных финалов, мы с Ником видели больше. У меня сегодня был парень…

– Меня это не интересует.

– Когда этому парню было шестнадцать, он залез в дом к своему кузену, чтобы украсть видак. – Он поднял палец. – Удар первый: он идет на футбольный матч старшеклассников, затевает перепалку, говорит сыну учительницы, что из него котлету сделает, если еще раз увидит, как тот разговаривает с его подружкой. Удар второй: непосредственная угроза нападения с целью нанесения ТТП. Это тяжкие телесные повреждения.

– Я знаю, что такое ТТП.

– Теперь удар третий, третий удар, мой друг, – это тяжкое уголовное преступление. Парнишка идет в аптеку и крадет держатель для туалетной бумаги – какой-то жалкий держатель для туалетной бумаги. Это статья 666, мелкая кража с предварительным умыслом. Незначительное правонарушение, но они квалифицируют его как тяжкое уголовное преступление. Третий удар. От двадцати пяти лет до пожизненного. Ни переговоров, ни апелляций, ничего. Это фашизм.

– Ну да. Отец его бил. А он на самом деле не хотел перестрелять всех в школе, – протянул Тим.

Ричард вздохнул:

– Не так просто. Все-таки нужно рассматривать каждого конкретного человека. Тогда можно измерить углы и расстояния между ним и его окружением. Из этого возникает перспектива. А перспектива – это именно то, что нужно, чтобы составить мнение о действиях личности, – учитывая количество выпитого спиртного, Ричард выражался последовательно. Пьянчуга с опытом.

– Как насчет мнения о самой личности?

– Оставь это Богу. Или Аллаху. Или карме. Или Великой Тыкве. В конце концов, не важно, плохой ли кто-то. Важно, что он совершил и как нам с этим быть.

– Но ведь приходится составлять мнение о людях.

– Конечно. Но что определяет строгость наказания? Что его невозможно искупить? Что преступник не раскаивается? Что он не способен участвовать в жизни общества? Никто не стал рассматривать эти факторы в деле моего клиента. Этому малышу крышка. За вонючий держатель для туалетной бумаги ему придется всю жизнь служить на зоне игрушкой какого-нибудь извращенца, – у Ричарда дрогнул голос: – Это и есть повод нашей маленькой вечеринки, приятель, – он поднял бокал. – Чествуем систему!

– Есть и обратная сторона, – сказал Тим. – Я видел, как действительно плохие парни уходили через дыры в законе. Процедура задержания. Судебные ходатайства. Обыск и захват. Это не правосудие. Это полная хрень.

Ричард сказал:

– Действительно, хрень. Ну почему у нас не может быть нормальной процедуры и правосудия? Суд подвергает полицейского публичному осуждению за… – Он замялся в поисках формулировки, – незаконный обыск и захват, или еще за какую-нибудь ерунду, и в следующий раз полицейский правильно выполняет свою работу, с полным уважением к гражданским правам и свободам. Суд проходит чисто. Парень осужден, ему выносят приговор, и все хорошо.

Ник упал вперед, стукнувшись головой о стойку. Тим подумал было, что это шутка, но Ник лежал неподвижно. Ричард этого не заметил. Он наклонился к Тиму, дохнув на него тошнотворной смесью ментолового освежителя и текилы:

– Я открою тебе маленький секрет. Государственным защитникам обычно не нравятся их клиенты. Мы не хотим, чтобы их отпустили на свободу. Мы хотим, чтобы их осудили. Однако также мы хотим, чтобы крутые полицейские вроде тебя, недолюбливающие государственных защитников, уважали конституцию, уголовный кодекс и Билль о правах. А от них, от этих прав, все отхряпывают куски – потихоньку, раз за разом. Детективы, прокуроры, судьи. Но не мы. Мы – приверженцы конституции. И мы защищаем… защищаем этот абстрактный кусок бумаги, несмотря на мерзавцев, которых представляем, и на те преступления, которые они совершили или могут совершить, когда мы их отмажем. И все потому, что какой-то осел-полицейский не заявил о своем намерении обыскать квартиру после того, как постучал в дверь и показал ордер, и тем самым поставил нас в положение, когда мы вынуждены на это указать и позволить какому-нибудь извращенцу выйти на свободу.

Ричард попытался встать, но упал на стул. Ник фыркал, лежа на стойке.

– Нужно выпить. Еще выпить.

– Хочешь побить рекорд?

– А ты что, собираешься меня арестовать?

– Если я решу это сделать, непременно зачитаю тебе твои права.

– Смешно, – Ричард громко рассмеялся. – А ты парень что надо. Ты мне нравишься. Не особенно разговорчив, но парень ты хороший. Ну, для полицейского. – Он тяжело навалился на стойку, рукав его рубашки намок от пролитого спиртного. – Я тебе открою еще один секрет. Я ухожу с работы. Переезжаю через улицу, к федералам, но – хочешь верь, хочешь нет – федеральные приговоры еще более драконовские. Башку бы себе разбил от радости.

– Зачем же ты это делаешь? Если так сильно ненавидишь?

Ник поднял голову; он выглядел на удивление трезвым:

– Мы боимся, что больше никто не станет это делать.

Ричард побарабанил пальцами по стойке:

– Мы непопулярны. Раньше у нас были легендарные, великие государственные защитники. А сейчас государственный защитник – это просто трясущаяся мямля. Мальчик для битья.

– И слабак, – подхватил Ник. – Мы слабаки.

– Мне вот кажется, что парни вроде вас правят бал, – сказал Тим.

– Шутишь? – Ричард крутанулся на стуле и икнул. – Ты смотрел новости? Все это мщение… оно находит широкую общественную поддержку.

– А почему мы должны верить в систему? Почему не попробовать взять дело в свои руки?

Ричард сжал руку Тима, и его голос зазвучал мягко и надтреснуто:

– Потому что в этом такая безнадежность.

Он нагнулся, и его вырвало на собственные ботинки.

Девушка рядом с ним взглянула на свои забрызганные туфли и завизжала. От лужи поднимался тухлый запашок. Ричард усмехнулся; его подбородок был испачкан блевотиной.

Барменша материлась как сапожник, накачанный секьюрити что-то лаял в рацию. Вышибала снаружи пробился сквозь толпу и схватил Ричарда.

– Эй, ублюдок, я говорил тебе: еще раз нажрешься в моем клубе, и тебе конец.

Другой парень оттащил от стойки Ника.

– Спокойно, – вмешался Тим. Вышибала треснул Ричарда об стойку. Тим резко выбросил руку вперед, схватил вышибалу за толстую шею и большим пальцем надавил на солнечное сплетение. Тот издал какой-то сдавленный звук и застыл.

– Это была не просьба, – сказал Тим.

Он подождал, пока вышибала выпустит Ричарда. Другой парень отпустил Ника и сделал широкий шаг, глядя на Тима: искал угол для удара. Несколько человек смотрели на них.

Тим убрал руки и поднял их в успокаивающем жесте. Вышибала быстро отступил назад.

Тим сказал:

– Я не люблю драться. В любом случае вы надерете мне задницу. Поэтому давайте решим все просто и спокойно? Эти ребята заплатят за выпивку… – Он кивнул Нику, который вытащил из кармана несколько банкнот и бросил их на стойку. – Я уведу их отсюда, и вы больше никогда о нас не услышите. Хорошо?

Вышибала бросил на него сердитый взгляд.

– Хорошо.

Тим подхватил Ричарда и потащил его к двери. Ник быстро следовал за ними.

– Скотина, – запинаясь, бормотал Ричард, потирая плечо. – Почему ты его не арестовал?