22

Тим припарковался более чем в километре от усыпанной гравием дорожки, которая вела к гаражу Кинделла. Воздух был резким, с легкой примесью гари и пепла от пожара, случившегося здесь давным-давно и выжегшего подчистую дом, которому и принадлежал гараж. Тим пошел по гравию. Пистолет он прижал к боку; указательный палец лежал вдоль дула за предохранителем. Накренившийся почтовый ящик высился над земляным валом. Пришла ночь и словно укутала все плотным покрывалом, сгладила углы, притупила звуки.

Тим удивился, не увидев свет в окне. Может быть, Кинделл слинял после суда и поселился в темном углу другого города, унеся с собой все воспоминания о той ночи?

Луна была почти полной, ее неровная окружность виднелась сквозь голые ветки эвкалиптов. Тим бесшумно приблизился к дому и застыл, услышав внутри стук. Кто-то ходил. Тим подумал было, что в гараж залез кто-то, но потом услышал, как Кинделл матерится себе под нос, и замер.

Дверь гаража с грохотом распахнулась. Кинделл, спотыкаясь, вышел наружу, дергая незастегнутый спальный мешок, который обернул вокруг себя, как тогу, и тряся гаснущим фонариком.

Тим стоял на самом виду, в нескольких десятках метров от Кинделла. Его скрывала только темнота.

Яростно тряся фонариком, Кинделл открыл покрытую ржавчиной электрическую панель с пробками и начал шуровать внутри. Его вторая рука, сжимавшая края спального мешка на талии, казалась тонкой и нереально бледной.

– Черт возьми, черт возьми, черт возьми. – Кинделл захлопнул крышку панели, стукнул по ней и несколько минут постоял – дрожащий, несчастный, неподвижный, словно парализованный безысходностью. Наконец он потащился внутрь; конец спального мешка волочился за ним, как шлейф платья. Неприятности Кинделла, какими бы незначительными они ни были, пробудили в Тиме чувство невыразимого удовольствия.

Он подождал, пока закроется дверь гаража, и прокрался к окну. Кинделл лежал на диване, свернувшись внутри спального мешка в позе зародыша. Его глаза были закрыты, он дышал глубоко и ровно.

Кинделл разорвал на куски драгоценное тело Джинни и теперь спокойно спал. Правда о последних часах ее жизни была спрятана в его сознании. Ее мольбы, панический страх, крики…

Тим встал в удобную позу, обеими руками взял пистолет и прицелился Кинделлу в голову прямо над ухом. Его палец скользнул вниз, обвил предохранитель и застыл на курке. Он почувствовал, как на него снисходит спокойствие, которое он всегда ощущал перед выстрелом. Тим постоял, глядя сквозь кружок прицела, как голова Кинделла едва заметно поднимается и опускается.

Он мысленно увидел себя со стороны. Фигура, скрытая темнотой; пистолет, нацеленный в грязное окно. В детстве Тим держался за веру – за то единственное, что возвышало человека над плотью и костями. С надеждой и слепой уверенностью он боролся против принципов своего отца – год за годом, изо всех сил. И вот теперь он стоит здесь, охваченный порывом ярости, готовый удовлетворить желание любой ценой. Сын своего отца.

Тим опустил пистолет и пошел прочь. Огромная ответственность, которую решил взвалить на себя Комитет, поражала его. Решать, кто опасен для общества, выносить справедливые приговоры, стать гласом народа – все это требовало непогрешимости. Они должны были действовать согласно закону.

Он поклялся соблюдать этот принцип даже после того, как на стол ляжет последняя папка из сейфа Рейнера, даже после того, как он прочтет бумаги, в которых описаны подробности расчленения тела его дочери. Если он не будет чтить этот принцип – значит, он не лучше, чем Роберт, или Митчелл, или его отец, продающий одиноким вдовам фальшивые, давно выкупленные другими места на кладбище.

Что-то прошелестело в зарослях сорняков. Еще не повернув головы, он успел вскинуть пистолет и прицелиться. Из темноты появилась фигура Дрей, одетая в черные джинсы, черную водолазку и джинсовую куртку. Она подошла, не обращая внимания на направленный на нее пистолет, и села рядом с ним. Еще один призрак в ночи. Сунув руки в карман куртки, она кивнула головой на пистолет, потом на гараж:

– Жалеешь?

– Каждую секунду.

– Видела в новостях дело твоих рук. Ты создаешь большую шумиху, – шепнула Дрей.

– Наша цель – приносить радость, – отшутился он старым рекламным слоганом.

– Смешно. Никогда бы не подумала, что уличное правосудие – твой стиль.

– Не мой. Но мой прежний стиль сочли несостоятельным.

– Ну и как тебе в новом амплуа?

– Немного жмет в плечах, но я надеюсь, что приноровлюсь.

– Ты подгоняешь костюм под себя, а не наоборот. Не замечал?

Он протянул руку и нежно погладил ее по спине. Она даже не пыталась спрятать пистолет, торчавший под водолазкой.

– Что ты здесь делаешь? – спросил Тим.

– Держу руку на пульсе. Люблю быть в курсе событий.

В гараже вспыхнул тусклый фонарик, и тишину нарушил яростный стук.

– Что, черт возьми, там происходит?

– Я переадресовала его почту на несуществующий почтовый адрес. Узнала номера его кредитной карточки, счетов за телефон, газ и свет и отменила все платежи. Это несерьезно и мелко, но мне от этого легче.

Тим протянул кулак, и они ударили друг друга по костяшкам. Так они делали только вне дома, в основном после удачно проведенных операций или игры в софтболл. Дрей легонько прижалась к нему, касаясь его бедра и локтя. Он коснулся губами ее макушки, вдохнул аромат волос. Они немного посидели молча.

– У тебя есть что-нибудь новое по делу? – спросил Тим.

Она покачала головой.

– Я в последнее время особо не копала. Ты добрался до папки с делом?

– Нет, это будет, к сожалению, еще не скоро.

– То есть нам придется ждать. – Ее лицо сморщилось. – Это убивает меня. Ожидание. Рыть носом землю, чтобы узнать что-то еще более ужасное или, может, вообще ничего не узнать.

Несколько секунд они смотрели на гараж. Тим закусил губу.

– Я слышал, Мак ошивается у нас дома.

Она отодвинулась.

– Дом был пуст и полон призраков.

– Ты пытаешься сделать мне больно, Дрей?

– А что, получается?

– Да. Ты не ответила на мой вопрос.

– Веришь ты или нет, но все, что со мной происходит, не имеет к тебе никакого отношения. Мак спит на диване, потому что сейчас я боюсь темноты, как маленькая девочка. Я знаю, что выгляжу жалко, но тебя нет рядом.

– Мака к тебе тянет, Дрей. Всегда тянуло.

– А меня к Маку не тянет. Он просто друг. Не больше. – Она взяла Тима за руку. Ее левая рука была все так же засунута в карман.

Внезапный ужас сжал ему внутренности:

– Вынь руку из кармана, Дрей.

Она нехотя вынула руку. На пальце не было обручального кольца. Глубоко в груди Тима вспыхнула боль и со скоростью шаровой молнии начала распространяться по телу. Он отвернулся.

Губы Дрей еле заметно подрагивали – признак нарастающего гнева, горя и ненависти к себе самой: тройной коктейль, к которому Тим в последнее время привык. Ее лицо, мрачное и жалкое, было совсем не похоже на то, какое он знал.

– Мне кажется, Тимоти, что я тебе больше не нужна.

– Это не правда. – Он заговорил громче.

– Мне слишком тяжело его носить. Я смотрела на него каждое утро, когда просыпалась, и всегда чувствовала благодарность. – В темноте Дрей казалась маленькой и хрупкой. Она обвила руками колени; так же делала Джинни, когда смотрела телевизор. – А сейчас оно только напоминает мне о том, что тебя нет.

Он выдернул из земли сорняк и швырнул его в сторону.

– Я должен с этим разобраться. Добраться до этой папки. Я не могу этого делать, пока живу дома, у всех на виду. В этом случае я слишком сильно рискую. Ты слишком сильно рискуешь. Я должен защитить Джинни хотя бы после смерти, чтобы люди, которые это сделали… – он поднял руку, увидел, что она дрожит, и положил ее обратно на колено, изо всех сил сжав ладонь в кулак.

– Тимоти. – Ее голос был умоляющим. Она потянулась к нему, но отдернула руку.