2

Кейт хотела отметить мое недавнее повышение и решила устроить званый ужин в мою честь. Она наняла повара, которая уже успела подготовить несколько вечеринок для ее друзей.

Я не хотел праздновать повышение. Обстоятельства были слишком неприятными. Но, похоже, для Кейт это было очень важно. Думаю, ей хотелось наконец показать друзьям, что я тоже кое-чего стою. Поэтому я согласился.

Если бы повар пришла в наш старый домик, чтобы приготовить торжественный ужин, она бы с воплями убежала обратно, едва завидев нашу кухню издали. Но кухня в новом доме на Хиллард Стрит была просторной и современной – столешницы, конечно, покрыты не бетоном, а французской плиткой. Кухня была расположена в виде острова и оборудована всей необходимой техникой. Повар и ее помощники, все сплошь женщины, начали готовить телятину на гриле с ароматной корочкой из трав, соусом из лисичек и мадейры и морковь, глазурованную в карамельном соусе из тростникового сахара.

Или, возможно, это телятина была в карамельном соусе из тростникового сахара, а морковь была глазурована в мадейре. Какая разница?

Между тем мы с Кейт поднялись наверх переодеться. Я принес ей полбокала холодного белого вина. Она всегда любила выпить немного вина до того, как появятся гости, и врач уверил ее, что немного вина не повредит. В конце концов, говорила она, посмотри на всех этих итальянок и француженок, которые пьют вино в течение всей беременности. Маленькие французы и итальянцы получаются ничуть не хуже остальных детей. Если не принимать во внимание тот факт, что они совершенно не говорят по-английски.

Кейт сидела на антикварной кушетке и наблюдала, как я раздеваюсь.

– Знаешь, а у тебя роскошное тело.

– Ты что, пытаешься завлечь меня, женщина?

– Нет, правда-правда. Посмотри, как ты похудел. У тебя появились грудные мышцы, бицепсы и все такое прочее. Ты теперь выглядишь очень секси.

– Что ж, спасибо.

– И не говори мне, что я тоже хорошо выгляжу. Я жирная. У меня толстые лодыжки.

– Ты беременна. И ты прекрасна. Да, действительно, твои лодыжки заметно потолстели, но в этом нет ничего ужасного. Лодыжки никогда меня особенно не интересовали.

– Ты рад, что у нас будет ребенок? – она задавала мне этот вопрос каждые сорок восемь часов.

– Конечно, я очень рад. – Я был в ужасе. Это настоящий кошмар. Пока ребенок был лишь теоретической вероятностью, не было на свете более мечтающего о ребенке отца. Но теперь я стал старшим вице-президентом по продажам американского подразделения Entronics в США, и через несколько месяцев у нас дома будет новорожденный ребенок. Нам придется позабыть, что такое сон, и я не представлял, как справлюсь с этим. Или меня выгонят с работы, и что тогда?

– Мне страшно, – сказала она. – Я очень боюсь.

Я подошел к ней и поцеловал:

– Конечно же, ты боишься. И я тоже. Словно бы сейчас в тебе растет что-то новое, другое, что полностью поглотит нас, когда окажется снаружи. Как Чужой.

– Лучше бы ты этого не говорил.

– Прости. Может быть, это больше похоже на… на прыжок с парашютом из истребителя С-141 над Ираком. Ты не знаешь, раскроется ли парашют и не застрелят ли тебя при приземлении.

– Чувствую влияние Курта, – сказала она.

Смущенный, я пожал плечами:

– Он знает кучу замечательных историй. Многое успел пережить в этой жизни.

– Такого, чего тебе бы никогда не хотелось пережить.

– И такого тоже. И… такого, чего ему не следовало бы делать.

– Ммм?

– Например, он читает письма, которые люди отправляют по электронной почте.

– Чьи? Твои?

– Горди.

– Хорошо. В любом случае, по электронной почте не следует отправлять ничего, кроме того, что ты готов был бы написать на рождественской открытке. Разве проверка почты не входит в прямые обязанности отдела безопасности? Он очень предан тебе, Джейсон. Он твой очень хороший друг.

– Может быть, даже слишком хороший.

– Что ты имеешь в виду? Он сделает для тебя все, что бы ты ни попросил.

Я помолчал несколько секунд. Да, именно ВСЕ. Конфиденциальная информация, компромат, который он раздобыл мне на Брайана Борга из Lockwood Hotels и на Джима Летаски, не переходил границ дозволенного, по крайней мере того, что я сам себе разрешал. Мне было просто некомфортно использовать такие методы. Но то, что он сотворил с мониторами Panasonic, было уже своего рода безумием. И, скорее всего, уголовным преступлением, учитывая размер ущерба, который он нанес компании. Но хуже всего то, что этот пример показал, на что он действительно был способен, – на наглость и жестокость. Он был по-настоящему опасен.

А как насчет пьяного представления Горди? Ведь именно Курт принес ему бутылку виски Talisker, о которой тот попросил. Курт подсыпал в нее что-то?

«Этому уроду не сойдет с рук то, что он тебя подставляет», – кажется, так он тогда сказал.

Да, Курт действительно был прав. Это стало концом для Горди.

Я никогда не находил в себе сил признаться Кейт, что именно Курт вознес меня наверх по служебной лестнице. Но теперь он вышел из-под контроля. Его нужно остановить.

Тревор копал все глубже, и рано или поздно он обязательно найдет доказательства причастности Курта ко всем этим событиям. А значит, я тоже с этим связан. И я полечу вниз. Это станет концом моей карьеры.

Я не мог себе этого позволить. Не с этим новым домом, ипотечным кредитом, платежами за автомобильные кредиты и пока еще не рожденным ребенком.

Начать с того, что я совершил ужасную ошибку, когда помог Курту устроиться на работу. Теперь пришло время ее исправить. Я должен поговорить с Дэннисом Сканлоном и выложить ему все начистоту.

Курт должен быть уволен. Другого выхода просто нет.

Я глубоко втянул в себя воздух, раздумывая, сколько из этого всего стоит рассказать Кейт.

Но тут она подняла голову:

– Мне кажется, я слышала звонок в дверь. Ты не мог бы спуститься и пригласить гостей в дом?

3

У меня был утренний рейс на Чикаго – я летел с Вейном Феллоном, одним из наших младших менеджеров по продажам, на короткую утреннюю встречу, чтобы наконец подписать контракт с крупным госпиталем. В переговорной Чикагского пресвитерианского госпиталя меня встречал помощник вице-президента по коммуникациям, парень по имени Барри Улазевиц. Он был лицом, ответственным за всю связь госпиталя с внешним миром – все, от фотографий до спутниковых телеконференций с их телевизионной студией, находилось под его контролем. Мы уже провели не один месяц в дискуссиях о ценах и сроках поставки. Он хотел получить пятидесятидюймовые плазменные панели для сотни операционных, более сотни плазменных панелей и проекторов для конференц-залов и еще кучу всего для комнат ожидания и фойе. Основная задача Вейна заключалась в том, чтобы молча наблюдать, и он с замиранием сердца наблюдал за моим поединком с Улазевицем.

Улазевиц мне не нравился, но это не имело особенного значения, пока я нравился ему. А я, похоже, ему нравился. Встреча началась в десять утра, и нам довелось познакомиться с целой кучей администраторов и технических специалистов. Он даже пригласил для обмена рукопожатиями директора госпиталя.

К часу дня, когда я уже чувствовал себя выжатым как лимон и остро нуждался в достойном обеде и дозе кофеина, Улазевиц неожиданно выложил перед нами предложение, которое он получил от Royal Meisters. Оно было практически точной копией нашего. Единственное отличие заключалось в цене, которая была ниже примерно на десять процентов. Я уже дал ему минимально возможную цену – буквально оставив себя без штанов, – поэтому такой поворот событий привел меня в ярость. Ко всему прочему Улазевиц устроил целое представление, размахивая предложением у нас перед носом, прежде чем передать его нам. Это было достойно захудалого уездного театра, который поставил спектакль про Эркюля Пуаро.

Он рассчитывал, что мы прогнемся еще больше. Просто потому, что я уже потратил на него многие месяцы и прилетел сегодня в Чикаго. Думал, что мы обо всем уже договорились. Что я уже почти поймал механического кролика за хвост. Улазевиц был уверен, что на этом этапе я сделаю все, что возможно, только бы спасти сделку.