Единственные, кто был лишен такой возможности, — защитники Ленинграда. В первые недели ноября, грохоча по мерзлой земле, 3-я танковая группа пробилась с боями через Чудово к южным берегам Ладоги. 4-я танковая группа, усиленная 2-й танковой дивизией из резерва ОКХ, перла вдоль Финского залива по направлению к городу. Финны, вдохновленные падением Москвы, отбросили свои колебания на предмет перехода границы. Они прошли до западного берега Ладоги, встретились с танками Гота и тем самым убили последнюю надежду ленинградцев использовать замерзшее Ладожское озеро в качестве «дороги жизни». К 13 ноября город был полностью отрезан от остальной части Советского Союза.

С этим 18-я армия перешла в наступление на Ленинград, намереваясь истребить непокорных русских. Однако это оказалось ни быстрым, ни легким делом. Ленинград был обречен, но его жители не собирались выкидывать белый флаг. Это вам была не Москва — это была «колыбель революции». О капитуляции речь не шла.

В течение трех месяцев 18-я армия пробивалась в город с тяжелыми боями. Улица за улицей, дом за домом — духовный центр советского коммунизма отчаянно сражался. Специальные подразделения атаковали военно-морскую базу Кронштадт по льду. Потери были ужасающими. Согласно исследованию профессора Ходила «Ленинград: смерть города» более половины 18-й армии было убито или ранено за 11 недель боев. Потери среди защитников также были чрезвычайно высоки. Мало кто не знал о судьбе, постигшей «выживших» в ленинградской бойне. Город и его обитатели погибли, но цена, которую заплатили немцы, чтобы уничтожить наследников Ленина, Троцкого и Зиновьева, была огромной.

Южнее Москвы дела вермахта обстояли куда лучше. Две советские армии в районе Брянска не успели отступить вовремя и были пойманы в клещи корпусом Макензена и группы «Фитингоф». Еще южнее 11-я армия взломала советскую оборону на Перекопском перешейке и заняла весь Крым, за исключением хорошо укрепленной крепости Севастополь. В центральной части Украины основные силы Клейста прорвались к Обояни и устремились к югу за Харьковом. К началу ноября танки уверенно шли правым берегом Дона в направлении района Донбасса. Только на р. Миус передовые части, ослабленные погодными условиями, постоянными поломками и растянутыми сверх всякой меры путями снабжения, были остановлены свежими красноармейцами-сибиряками.

Немецкое военное командование пребывало в отличном настроении. К тому времени, как очнется фюрер, им будет, что ему показать. Москва и Украина пали, Ленинград ожидала та же судьба. Согласно предварительным подсчетам, около 60 % советской промышленности было разрушено. Половина населения СССР теперь жило под сенью свастики. Красная Армия была практически разгромлена.

Возможно, русского Компьена[12] и не будет, не будет мягкого вагона, в котором завоевания и смерти превратятся в те холодные слова, которые так любят политики. Но это, собственно, было и не важно. Немецкие войска устраивались на зиму, большинство в относительном тепле оккупированных ими крупных советских городов. Бедной СССР будет положен конец, раз и навсегда. На призывы к сопротивлению, доносившиеся из Горького, внимания обращали мало — пустая риторика никого не затрагивает.

Черчилль был более оптимистичен. 9 октября он выступил в палате общин:

На улицах русской столицы сейчас развеваются кривые кресты. Однако, несмотря на это, было бы величайшей глупостью считать, что Россия побеждена. Возможно, нацистские лидеры холодными берлинскими ночами, под звуки разрывающихся британских бомб, вспомнят с тревогой, что Наполеон тоже вошел в Москву накануне зимы…

Сталин выжимал из параллелей с Наполеоном все, что можно. 17 октября он выступил с обращением к советскому народу, в первый раз после падения Москвы. Люди слушали этот медленный невыразительный голос, в котором грузинский акцент был заметен более обычного, сухо описывающий трагическую ситуацию в СССР, и такое спокойствие было страшнее всего. Сталин говорил об огромных потерях, но заявлял, что потери врага еще больше. Он соглашался, что враг захватил большие пространства, но напоминал слушателям, что гораздо большие пространства остались непокоренными. Он обращался к национальной гордости, вспоминая великих деятелей из прошлого России, которых Троцкий однажды направил «на свалку истории». Он цитировал депешу Кутузова к царю в 1812 году:

Потеря Москвы не означает потерю России. Я считаю своим долгом спасти мою армию от уничтожения, сберечь ее жизненные силы и быть уверенным в неизбежном поражении неприятеля, даже если для этого придется оставить Москву. Поэтому мои намерения: отступить через Москву по Рязанской дороге.

«Мы пошли тем же путем», — сказал Сталин, что было малость неточно. Вне сомнения, это будет долгий и трудный путь. Но с этим врагом — тут он процитировал несколько типичных немецких высказываний о русских унтерменшей[13] — не может быть никаких соглашений. Мир придет только вместе с победой.

Глава 2

Непродуманный крестовый поход

Вечером 16 сентября 1941 года три итальянских скоростных океанских лайнера выскользнули из гавани Таранто. На борту находились свежие войска и вооружение для армий «оси»[14] в Северной Африке. Кораблям предстоял пятисотмильный переход, прежде чем они войдут в безопасный порт Триполи.

Отплытие лайнеров засекла британская субмарина — она наблюдала за портом Таранто. Информация была немедленно передана в штаб ВМС на Мальте. Ранним утром 17 сентября подводная лодка «Приверженец», успешно миновав эсминцы охранения, пустила на дно два из этих транспортников. Союзники еще раз жестоко указали Роммелю на его просчеты на средиземноморских путях снабжения.

Для осени 1941 года это был рядовой случай — еще один в череде подобных, но для адмирала Вейхольда, представителя Берлина при итальянском Штабе ВМС в Риме, это была та самая пресловутая соломинка, переломившая хребет верблюду. Морские потери начали превышать все мыслимые пределы, однако начальство адмирала не хотело либо же не могло предпринять никаких мер по исправлению ситуации. В отчаянной попытке добиться хоть какого-то ответа Вейхольд подправил статистику потерь, добавил свои комментарии и отослал меморандум Верховному командованию ВМС (Oberkommando der Kriegsmarine, или ОКМ). Доклад лег на стол гроссадмиралу Редеру утром в среду, 24 сентября. Более подходящего момента было не найти — на следующий день Редер должен был присутствовать на совещании высших военачальников рейха. Совещание назначил исполняющий обязанности фюрера Геринг с тем, чтобы определиться с дальнейшей немецкой стратегией.

Совещание проходило в Каринхалле, резиденции Геринга, в Восточной Германии. Рейхсмаршал явно наслаждался своим положением верховного главнокомандующего и не собирался встречаться со своими коллегами на условиях, которые бы предложили они. В плане психологического преимущества перед остальными высшими руководителями баронская роскошь Каринхалла и огромное собрание сокровищ, награбленных со всей Европы, должны были работать на Геринга.

Утром 25 сентября руководство рейха прибыло на аэродром в десяти милях от поместья. Дорога к Каринхаллу шла через лес, по берегу маленького озера Вукерзее. Йодль и Паулюс представляли ОКВ, Браухич и Гальдер — ОКХ, Редер — флот, ВВС — заместитель Геринга Ганс Ешоннек. Также присутствовал министр вооружений доктор Тодт. В приемной Геринга, где все стены в буквальном смысле слова были покрыты картинами, им подали кофе, препроводили в обеденный зал, где должно было состояться совещание.

Несмотря на то, что практически все присутствующие имели друг к другу определенные счеты, общая атмосфера, царившая на совещании, была достаточно «рабочей». Гальдер с присущей ему жесткостью позже записал в своем дневнике, что «настрой совещания был более повернут в сторону первостепенных задач, нежели на то, что окружало совещавшихся». Но Гальдер всегда был кем-то вроде иностранца по отношению к настоящему рейху, воплощение которого, включавшее в себя феодализм, вульгарность nouveau riche[15] и техническое совершенство, достигло своего пика именно в Каринхалле. Снаружи Каринхалла покой совещавшихся охраняла эсэсовская стража, расположенная среди прудов, на которых в изобилии цвели кувшинки.