Кот был велик, килограмм на семь, лоснящаяся густая шерсть длиной сантиметров в восемь представляла собой хаотичное смешение угольно-черных и снежно-белых пятен; на золотоглазой морде животного читалось выражение легкого интеллектуального снобизма, живо напомнившего Саше, как давно он не писал отчеты для «обожаемого» Яна Витальевича - на бродячего котик не тянул, это было понятно даже такому отвлеченному от жизни «ботану», как Глюнов. Но как он здесь, на Объекте, вдруг оказался? Ведь до ближайшего населенного пункта - фермы-фирмы Курезадова - действительно шестьдесят км горной неровной дороги?
Жена доктора Лукина, которая как раз перед появлением «бедняжки-бродяжки» уезжала навещать родственников, клялась, что никаких животных она тайком на Объект не привозила, да и зачем? Евгений Аристархович, печально вздохнула Марина Николаевна, слишком привязан к своим орхидеям, чтоб позволить оставить у нас этого прекрасного котика… По распоряжению Монфиева Петренко бегала к тете Люде, спросить, а не… Не! уперла окорокообразные руки в монументальные крутые бока тетя Люда. Петренко и она друг друга на дух не переносили, и считали долгом поссориться при первом же удобном случае.
Потом Петренко допрашивала Волкова и его подчиненных - Бульфатов приставил к голове кота пистолет, спросил, пристрелить ли, Петренко потребовала не портить ей маникюр, Волчановский велел Бульфатову не валять дурака… Короче, в тот вечер Саша обнаружил кота, прячущегося под его собственным столом в кабинете 101 корпуса А, а Петренко тетя Люда искала весь вечер, угрожая выщипать и без того плешивые кудряшки, если та не перестанет строить глазки чужим мужикам…
На следующее утро кот нагло украл у Глюнова колбасу с бутерброда, забрался на книжный шкаф и там увлеченно урчал и фыркал, поедая украденное под вопли прыгающего и бунтующего аспиранта. Когда надоело прыгать, Саша сурово отругал вредителя, потом сел, открыл пару «окошек», вчитался. Сам не заметил, как котяра подлез, свернулся уютным калачиком на руках, замурлыкал что-то домашнее, приятное…
И тут внезапно объявился Атропин.
Ян Витальевич вдруг вспомнил об аспиранте - чего не делал аж с середины ноября. Должно быть, просил очередную партию сложных приборов у Монфиева да и решил заглянуть по дороге в кабинет 101; Бэлмо презрительно посмотрел на разложенную по экрану колоду (что, ну что? Петренко велела набрать 1900 очков, а то ей некогда!) и напомнил, что неплохо бы летом сдать кандидатский минимум. А, английский Анна Никаноровна у вас уже приняла? Хорошо, скажем ей спасибо. А какую оценку получили за реферат по философии? Как это «я не говорил про реферат»? Говорил, - противно завел нотацию Атропин. Сдавайте, и побыстрее! Вам еще минимум по специальности сдавать, а вы тут прохлаждаетесь!
Сашка фыркнул - видимо, научившись у своего питомца. Питомец, будто понимал, что обсуждают между собой люди, нагло подал голос:
- Уммняяуу…
- Аааапчи! - расчихался профессор. - Откуда у вас это животное?! На Объекте нельзя держать посторонних животных!
- Да это ж кот, - возразил по глупости Глюнов. - Вот, прибежал откуда-то. Не выгонять же беднягу - кругом горы и степь, еще с голоду подохнет…
Атропин, зажав нос платком, смерил гадливым взглядом большого пушистого черно-белого кота, велел отнести приблудыша в подвал, генетикам на забаву и утилизацию. Глюнов весь вечер сочинял речь в защиту черно-белого бедняги, намереваясь подать на отчисление, если вдруг его гринписовские взгляды не будут уважены.
Утром петиция не понадобилась: Атропина, визжащего, как девчонка, увезли в областной центр - ночью он как-то очень хитро упал с кровати, сломав при этом ногу в двух местах, а локоть - по четырем костям (и как умудрился?). Потом от Бэлмо пришел е-мейл: дескать, учение аспирантов - дело рук самих аспирантов, не горюйте, буду зимой, а сейчас лечусь в санатории.
Вернувшаяся после проведенных с Волчановским выходных Петренко на кота умилилась противным голосом «Ах ты, пушистик!», и продолжала сюсюкаться «с хорошей кисой» по сей день, а тот писал ей на важные документы. Правда, Анна Никаноровна всё без разбору запирала в огромный монструозно-надежный шкаф, и за два месяца пребывания кота на Объекте еще ни разу этот шкаф не проверяла. Сашка терпеливо ждал, чем же история кончится, и зачеркивал на календаре еще один день, когда Петренко снова ничего не почуяла.
Монфиев кота видел, мельком - Глюнов очень вовремя сделал умный вид, засверкал очками и шепотом, с придыханием произнес, что котейка - «сюрприз от Курезадова, а остальное уже в вашем холодильнике», на том официальный интерес к животному завершился.
А неофициальный… Журчаков, после того, как Ленка дала ему отворот поворот, однажды прибегал к Сашке жаловаться на женское коварство. По профессиональной привычке ухватил кота поперек живота и принялся исследовать насчет блох, состояния здоровья и своей любимой генетики. Кот зло зарычал, вонзил в Журчакова все имевшиеся в наличии клыки и когти, вырвался, потеряв клок шерсти, и сбежал на распределительный щит. Журчаков, по-детски, с досадой и наплевательством к бактериям, облизывая царапины, прошелся насчет сходства женщин и кошек; унес шерстку кота к себе в подвал, и три дня издевался над Глюновым, прося объяснить, почему генные спирали с черных шерстинок не идентичны белым образцам с того же подопытного объекта, и как может быть обыкновенной фелициа доместика - триста шестьдесят лет???
Глюнов обиделся и перестал с шутником разговаривать; на нелестный отзыв о Журчакове обиделась Ленка и перестала разговаривать - теперь уже с Сашкой. Но после того, как с Журчаковым случился небольшой нервный срыв - он психанул, когда утром обнаружил следы возгорания вокруг любимого компа, плюс вдобавок к замыканию по лаборатории и особо ценным чашкам Петри прошлась разбрызгиваемая с потолка противопожарная пена, - Лена упросила Лукина назначить ей пост у постели больного жениха, и Евгений Аристархович, расплывшись морщинами вокруг улыбки, поспорил с Глюновым, что через месяц у них на Объекте будет свадьба.
Сашка поставил на три недели - судя по шуткам Галочки, Лена собиралась Журчакова терапить с особой настойчивостью.
За два месяца Сашка перепробовал почти полсотни кличек для черно-белого приблудыша. Васька, Степка, Сёмка, Кузька, Кузькин кот, Сукин сын, Мурзик, Тишка, Плутишка, Сволочь, Барин (это предложила Галя), Пузран Пузраныч, Лисистрат… «Вообще-то, - исправил Журчаков Ленино предложение, - в Греции жила Лисистрата, и как-то раз уговорила подружек продинамить целое стадо мужиков. Вот стерва!» И кот проходил Стервецом целый день. После чего нежно и ласково подкатил к поварихе.
Тетя Люда торжественно усыновила черно-белого и назвала Флаффи. Дескать, видела в кино, у очередной Марианны Санта-Барбского разлива, был такой солидный котик, носил брильянтовый ошейник, спал на бархатной подушечке и отзывался на имя Флаффи. И почти три дня Саша радовался гармонии и полному взаимопониманию, царившему между дородной молодящейся поварихой и барствующим, вальяжным, самодовольным черно-белым котом.
А потом была ночь Ножей и Тупых.
Посреди полночной тьмы вдруг сработала охранная сигнализация, общепитский блок засвиристел сиренами и засиял красно-желто-синими огнями. Сашка, помнится, вскочил и со страху прыгнул обеими ногами в одну штанину, судорожно вспоминая, где по распорядку ему следует быть в чрезвычайных ситуациях. Пока вспомнил, пока выпутался из петли взбесившегося со страха противогаза (хотя точно помнил, что противогаз ему выдавали новой конструкции, без шланга; и вообще, он ведь не чешуйчатым на ощупь должен быть, разве нет?), пока выбежал на плац… Возле общепита уже стояли, держа автоматы на взводе и гранатометы (или что?) на плече, ребята Волкова. Сам «штабс-капитан», в пятнистом сером камуфляже, с раскрашенным черными полосами лицом, командовал операцией.