Это был удар не в бровь, а в глаз.

Лицо Бенсона оставалось безмятежным, но он уклонился от прямого ответа:

— Не совсем, миледи.

— Бенсон!

— Уверяю вас, миледи, я имел в виду, что лорд Брейс, как и вы, всегда желанные гости в Крэнли. Особенно учитывая утренний визит вашего сына — десятого виконта. Сэр Генри провел с ним несколько часов.

Следует напомнить и подчеркнуть, что обычно проницательный Мастерс в настоящее время не был самим собой, узнав, что ему придется иметь дело с очередной запертой комнатой.

— Господи, мисс! — воскликнул он с ужасом. — Старого черта и близко нельзя подпускать к вашему невинному ребенку!

— Но почему? — удивленно спросила Вирджиния.

— Мисс, вы не слышали и о половине его выходок! Он дает детям сигары и поощряет их делать ставки на собачьих бегах! Мне это точно известно!

На секунду Вирджиния отвернулась — несомненно, чтобы скрыть материнскую тревогу. Ее плечи вздрагивали.

— Бенсон! — снова обратилась она к дворецкому. — Томми не причинили никакого вреда?

Бенсон покачал головой:

— Нет, миледи. Сэр Генри всего лишь дал десятому виконту вполне безобидный урок стрельбы из лука.

— Стрельбы из лука! — повторил Мастерс. — Господи, он стал еще безумнее, чем раньше! Слушайте, Бенсон, если старик помешался на уроках пения, чего ради ему возиться с луком и стрелами?

Дворецкий задумчиво нахмурился:

— Думаю, сэр, это из-за одного замечания, сделанного десятым виконтом в разговоре с сэром Генри. По какой-то непонятной мне причине дедушка юного джентльмена — отец ее милости — кажется, питает страсть ко всему американскому. Вроде бы он говорил десятому виконту, что величайшими лучниками всех времен были индейцы и белые разведчики, о которых повествуют «Истории о Кожаном Чулке» покойного Дж. Фенимора Купера.

— Да, — согласилась Вирджиния. — Это похоже на папу. Ну и что?

— Сэр Генри решительно возразил против этого замечания, миледи. Он информировал десятого виконта, что все выдающиеся лучники, о которых сообщает история, были англичанами и что величайшим из них был полулегендарный персонаж, известный как Робин Гуд.

— Продолжайте, Бенсон!

— Продолжать особенно нечего, миледи. Демонстрируя использование сорокафунтового лука, сэр Генри рассказал десятому виконту несколько увлекательных историй о Робин Гуде и злокозненном шерифе Ноттингемском, которые юный джентльмен слушал с напряженным вниманием.

— Ну и что в этом плохого?

— Ничего, миледи. Кроме того, что впечатлительный юный ум эти истории могут слегка ввести в заблуждение.

— Ввести в заблуждение?

— Да, миледи. У меня сложилось определенное впечатление, что они связаны не столько с приключениями Робин Гуда, сколько являются несколько приукрашенными описаниями подвигов, совершенных в молодости самим сэром Генри Мерривейлом.

Мастерс снова встрепенулся:

— Предупреждаю вас, миледи, вы сами будете виноваты, если не примете меры! Имейте в виду, что любой ребенок при одном взгляде на физиономию сэра Генри с визгом побежит прочь…

— Неужели он настолько страшен?

— Страшнее, чем вы думаете.

— Быть не может! Как бы то ни было, я никогда его не встречала.

— Но по какой-то причине этого не происходит, — продолжал Мастерс. — Не могу объяснить почему, но детей он привораживает, как Гаммельнский Крысолов.[10] Хорошо, что у него нет своего внука, иначе нам пришлось бы держать наготове Борстал[11] для двенадцатилетнего парня, а Уормвуд-Скрабс[12] или Дартмур[13] — для восемнадцатилетнего.

— Думаю, вы преувеличиваете, мистер Мастерс. В любом случае, Бенсон, вы не ответили на мой вопрос. — Вирджиния слегка надула губки. — Вы позволите нам повидать сэра Генри?

Бенсон тяжко вздохнул:

— Если это вопрос вашего личного счастья, миледи, и как-то связан с… э-э… еще одним случаем таинственного исчезновения на глазах у свидетелей или из запертой комнаты…

— Так оно и есть! Пожалуйста, не расстраивайтесь, мистер Мастерс. По-моему, у вас подскочило давление.

Подумав, Бенсон кивнул.

— Не будете ли любезны, миледи и вы, старший инспектор, последовать за мной?

Он повел их через просторный, но с низким потолком холл. Солнечный свет, проникающий сквозь освинцованные окна, играл на коричневой дубовой мебели, пахнущей возрастом и политурой.

Для человека со столь отпугивающим характером и внешним видом Г. М. обладал весьма впечатляющей вереницей предков. Над камином висел портрет леди кисти Питера Лели, а на правой стене — еще больший портрет работы Гейнсборо.

Мастерс видел, что с каждой комнатой, через которые вел их Бенсон, Вирджиния становится все более очарованной обстановкой. Хотя они в любой момент ожидали услышать голос старого людоеда, упражняющегося в пении, в доме царила мертвая тишина, когда Бенсон направился к закрытой двери в конце короткого коридора.

— Стоп! — тихо произнес Мастерс, кивнув в сторону двери. — Он сейчас здесь?

— Да, сэр, — терпеливо отозвался Бенсон. — Это Серый кабинет, выходящий окнами в елизаветинский сад. Сэр Генри велел установить там рояль.

— Знаете, мисс, — проворчал внезапно смутившийся Мастерс, — я не уверен, что вам следует вообще входить туда.

— Почему? — спросила Вирджиния.

— Потому что, мисс, старый негодяй может запеть что-нибудь, не предназначенное для ушей симпатичной молодой леди вроде вас… Погодите! — Мастерс повернулся к Бенсону. — Вы сказали, что у него итальянский учитель музыки?

— Да, сэр. Знаменитый маэстро, синьор Луиджи Равиоли.

— Ну, что бы ни говорили об итальянцах, в музыке они знают толк. Не может этот парень убедить старика петь что-нибудь приличное, если ему вообще необходимо петь?

Взгляд Бенсона устремился в потолок.

— Действительно, сэр, синьор Равиоли часто упрекал сэра Генри за его песенный репертуар.

— Значит, синьор Рави… итальянец сумеет его уговорить! Я не позволю оскорблять слух молодой леди…

— Я ценю вашу заботу, мистер Мастерс, — искренне поблагодарила Вирджиния. — Но в конце концов, я замужняя женщина. И вы сами сказали, что сэр Генри постарел и изменился.

— Я был достаточно глуп, чтобы этому поверить, — буркнул Мастерс.

— Вы сказали, что он собирает марки или керамику и что о нем ничего не было слышно…

Вирджиния внезапно умолкла. Из-за двери послышались звуки рояля, играющего вступительные такты песни. Но не они заставили ее умолкнуть, поднеся руку ко рту.

— Черт возьми! — прошептал Мастерс, несмотря на все старания следить за своим языком в присутствии дамы.

Когда за закрытой дверью зазвучал basso profundo, Мастерс и Вирджиния приготовились к чему-то очень скверному. Но они не ожидали самого худшего. Ужасные звуки напоминали взрыв бомбы без предваряющего его свиста.

Только Бенсон оставался невозмутимым. Знакомый со своеобразным чувством юмора дворецкого сказал бы, что он даже выглядит довольным. Приложив палец к губам, он бесшумно распахнул дверь, и взору Вирджинии представилась самая впечатляющая сцена из всех, какие ей доводилось лицезреть.

Модернизированные окна просторной квадратной комнаты с серыми оштукатуренными стенами и картинами в рамах выходили в большой разноцветный сад с фонтаном, в центре которого женская фигура из зеленоватой бронзы купалась в сверкающих струях воды.

В самой комнате, между дверью и окнами, стоял рояль, обращенный клавиатурой к двери. У рояля сидел спиной к входящим маленький полноватый человечек с длинными черными волосами, трепетавшими при каждом движении.

Певец — крупный, толстый, бочкообразный джентльмен в белом костюме из шерсти альпаки — также находился спиной к гостям. Его лысина сверкала на солнце. Он стоял у рояля, выпятив объемистый зад. Его правая рука небрежно покоилась на инструменте, а левая была поднята в сугубо оперном жесте, напоминающем пластику Марселя Журне.[14]