СРЕДИ ПОТОКА САМОТЕКА

Убедившись в том, что я ничего не умею делать, я начал писать рассказы.

Я посылал их во все журналы и везде получал отказы.

Но это меня не останавливало. Многие писатели начинали таким же образом, можно вспомнить Джека Лондона. Он тоже не сразу пробился, не сразу стал великим писателем. Мысль, что я не умею писать рассказы, мне даже в голову не приходила. Невозможно же, в самом деле, даже рассказы писать не уметь!

Глядя на портрет Джека Лондона, я улыбался и говорил:

— Вот так-то, коллега, не сразу нас с тобой поняли! И вдруг я получаю приятное письмо из солидного журнала за подписью консультанта. Он пишет: «…среди потока самотека я обратил внимание на ваш рассказ «Яблоки из Гурзуфа», который не кажется мне неинтересным…» Дальше мне предлагалось зайти.

«Среди потока самотека рассказ ваш взволновал глубоко…» — с радостью насвистываю и напеваю.

Письмо наклеил на картонку. Чтобы раньше времени не истрепалось. Согнул пополам. И в карман. Чтобы те, кто во мне сомневался, изменили свое мнение, когда им ткнут в нос.

Никто до этого не предлагал мне зайти в редакцию. Наоборот: советовали не заходить и даже не писать. А тут колесо фортуны, как говорится, повернулось в обратную сторону. Точь-в-точь как у Джека Лондона в его романе «Мартин Идеи».

Помчался в редакцию, нашел в конце коридора в темном углу консультанта за столиком.

— Это я, — говорю, — написал «Яблоки из Гурзуфа». — И показываю ему письмо, наклеенное на картонку.

Он свой почерк узнал, а рассказ не мог вспомнить.

Мы вместе вспоминали, а потом искали рукопись; она у него куда-то запропастилась, попала не в ту папку. Он все папки перерыл, но рассказа не нашел.

На другой день приношу второй экземпляр «Яблок из Гурзуфа».

Он рассказ прочел и говорит:

— Ну как же, помню! Сразу видно, что вы были в Гурзуфе и все это видели своими глазами. Очень точно сказано про жару. Жара там действительно есть. У вас очень хорошо написано: «жжет». Она именно — жжет. А вы не были в Кушке?

Я перепугался, вдруг это обстоятельство может повлиять на судьбу моего рассказа.

И я сказал, что был в Кушке, хотя там никогда не был.

— Вы помните Кушку? — спросил консультант.

— Еще как!

— Я служил там, — сказал консультант. — Вот где жара!

— В Гурзуфе тоже жарко! — испугался я.

— Нет, в Кушке жарче… Там жжет… — сказал он задумчиво.

— Значит, все в порядке?

— В порядке? Там, в Кушке, осталась моя любовь. Она осталась там, а я уехал. Разве это порядок?..

У меня отлегло от сердца.

— Напишите ей письмо, — сказал я.

— Такая загорелая девка… — сказал он откровенно.

— Позовите ее сюда, — сказал я.

— Слово «жжет» меня покорило в вашем рассказе. Меня всю жизнь что-нибудь жжет. То солнце. То работа. То любовь. Очень емкое слово!

— Старался вовсю, — сказал я. — Специально для этого нелинованную тетрадку купил. Не получается — лист рву безо всякого! Долой! Раз не получается!

— Это очень хорошо… Пойдемте к редактору, я вас ему представлю.

Редактор сказал консультанту:

— В таком случае, милый, не возьметесь ли вы сами редактировать рассказ? Вы открыли нового автора, так будьте для начала его редактором, тем более у нас освобождается штатная единица.

— У него точные слова, — сказал консультант. — У него очень точные слова…

— Тем более у него очень точные слова, — сказал редактор. — Я, правда, не читал рассказа, но я думаю, у него точные слова, раз вы говорите, что они у него точные.

Рассказ был напечатан.

А на следующий день моего нового редактора, бывшего консультанта, уволили.

Не думаю, что за меня. Но в то же время у него ведь не было других авторов…

— Как же я теперь буду жить? — пожаловался он мне. — Я ведь не умею ничего делать…

Я подбодрил его.

— Пишите рассказы, — сказал я, — пишите их побольше, рассылайте во все издательства, как Мартин Идеи. Действуйте, как я. И все будет в порядке.

— Давайте вдвоем, — сказал он, — у меня одного не получится.

— Давайте, давайте, — сказал я, — у меня уже есть литературный опыт, одна голова хорошо, а две лучше!

ДВА МОСТА БЕЗ ТРЕТЬЕГО

На одной стороне он жил, на другой работал — только через Неву. Из дома он видел тот дом, где работал, а из окна на работе — свой дом.

Словно рукой подать через Неву. Да не так. Мосты находились далеко. Как будто нарочно их растащили: один мост влево, другой мост вправо — до каждого нужно тащиться. И оба на расстоянии равном.

Один день он шел по одному мосту, в другой ходил по другому. Но это его не устраивало. И он стал на работу ходить по одному, а с работы шел по другому. Потом переменился мостами и стал ходить по ним наоборот.

То есть: с работы он шел по одному, а на работу ходил по другому.

И это так его закружило, что он перепутал мосты.

ОН САМ НАМ СКАЗАЛ ОБ ЭТОМ

Представляете — пол совершенно чистый. По чистому полу идет человек. А если пол грязный? Что тогда? Человек тогда ходит по грязному полу. Наверняка он не улыбается. У него настроение портится.

Так вот. Один из нас не хотел мыть пол. Он уселся на подоконник. Хихикает. Пол совершенно не моет. Сидит. Пол мыть не хочет. Уселся там. И хихикает.

Мы ему говорим:

— Ты ходить будешь по полу? Он отвечает:

— Ходить все будут.

— А ты?

— И я вместе со всеми.

— А мыть пол будешь?

— Не буду.

— А ходить будешь?

— Буду.

И потихоньку хихикает. Ждет, когда мы вымоем пол. Кривляется. Он ведет себя так отвратительно — просто ужас!

Тогда мы ему говорим:

— Вот ты сидишь? Он говорит:

— Сижу.

Мы ему говорим:

— И сиди. Он говорит:

— И сижу.

Мы ему говорим:

— Но слезать уже не вздумай. Мы тебе не позволим слезть на пол. Двое из нас все фронты прошли. Ни один фронт не пропустили. Мы таких много видали. Ишь какой! Пол мыли мы, а ты пол не мыл, и мы будем ходить по полу, а не ты.

— А как же гулять я пойду? — спросил он.

Он видит, дела его очень плохие. Ему ни за что не позволят слезть на пол. Несмотря на то, что он хочет гулять.

Тогда он что делает?

Он перестает хихикать. Берет в руки тряпку. И начинает мыть пол. Сначала он мыл его возмутительно. Он просто слегка водил тряпкой по полу. Он корчил ужасные рожи. Брезгливо морщился. Как-то странно щурился. На всех косился. Фыркал. Дулся. Специально кашлял. Но постепенно он изменялся в лице. Оно у него прояснялось. Его лицо становилось нормальным. Я бы даже сказал, симпатичным. Он перестал строить рожи. Стал энергично макать в ведро тряпку. На него стало просто приятно смотреть! К концу он спел бравую песню. Попросил даже всех отдохнуть. И закончил сам всю работу.

Потом он гордо выпрямился. Поднял голову. Слегка крякнул. И прошелся по чистому полу.

На душе у него было празднично. Он сам нам сказал об этом.