– Надо будет посоветоваться с Томом, – говорит она. Да, это будет ужасно, ужасно, ужасно длинный вечер.
Иногда мне кажется, что все клиенты Дэвида слеплены из одного теста. Все они богаты и преуспевающи. Успех убил в них потребность слушать кого-то, кроме себя, любимых.
Поглощая hors d'œuvres,[16] салат и суп, этот коротышка сообщает мне все, что он думает о статусе медсестры, который светит его дочери после обучения и в ходе дальнейшей службы. Он тычет в меня пальцем, чтобы подчеркнуть важность своих слов. Я борюсь с искушением укусить его.
В какой-то момент Дэвид опускает под стол руку и похлопывает меня по коленке. Я благодарна ему за такое проявление сочувствия. Остаток вечера теряется в тумане самодовольства по поводу удачного избавления от резко упавших акций и дегустации лучших блюд, которые я когда-либо пробовала в жизни.
Мы поднимаемся на лифте обратно в наш номер, я устало смотрю, как исчезают внизу многочисленные этажи. Дэвид обнимает меня.
– Я очень благодарен тебе, что ты приехала. Я понимаю, что тебе все это очень не нравится.
– Правильно понимаешь. Правда, за исключением еды.
– Ты так любезна с моими клиентами. Ты знаешь, что Том сказал, когда вы с Агги-Лу перед уходом зашли в дамскую комнату?
Я отрицательно мотнула головой.
– Он сказал, что ты подтвердила все его мысли о положении медсестры. Он благодарен, что ты приехала, и теперь он сможет, придя домой, сказать дочери, что ей следует подыскать другую профессию.
– Но я и слова не сказала об этой профессии. Это он рассказывал мне о ней.
– Разумеется. Но он думает, что это ты его просветила. А это в конце концов главное. – Он слегка прижал мою голову к своему плечу. – Давай не будем больше говорить о делах.
От лифта к нашему номеру мы идем, обнявшись, как влюбленные. У Дэвида не возникло проблем с магнитной картой.
Постель была уже разобрана. На каждой из подушек лежит по мятной шоколадной конфетке в темном фантике. Дэвид разворачивает свою и сует ее в рот. Черный шоколад кажется горьким в сравнении с холодком мяты. Он целует меня.
– Спасибо за этот вечер, Лиз.
Потом он молча начинает расстегивать мое платье. Я уверена, что застежка на спине является заговором модельеров, чтобы заставить женщину почувствовать свою беспомощность. Мой муж спускает платье с моих плеч и ласкает мои груди.
– Давай займемся любовью. Это было так давно.
Я соглашаюсь, отвечая на его ласки и подавляя желание сказать «нет». За все годы нашей семейной жизни я ни разу не отказала ему. Лежа в постели с мужем, я чувствую, что изменяю Питеру. Духовное вероломство. Лежа в постели с Питером, я чувствую, что изменяю Дэвиду с точки зрения общественной морали. Не положено считать грехом любовь с мужчиной, за которого ты вышла замуж, но я так считаю.
Его любовные ласки нежны и молчаливы. Не потрясают никаких основ, но и не вызывают неприязни.
– Тебе понравилось? – спрашивает он.
Я отвечаю утвердительно. Он всегда задает мне этот вопрос, и я всегда отвечаю одинаково. Слишком поздно начинать говорить с ним начистоту. Моя ложь превращает его в жертву. Интересно, как бы повернулась наша жизнь, если бы на первый его вопрос я ответила, что ничего особенного не почувствовала.
Вместо того чтобы, как обычно, откатиться на свою половину, он прижимается ко мне, его рука лежит на моем бедре. Такое с ним случилось впервые за восемь лет.
Если что-то и может сейчас усилить мое смущение, так это воскресение прежнего Дэвида, который существовал до того, как его поймал в ловушку запах власти и денег. Я с печалью вспоминаю те давние дни, когда он держал в узде свои деловые амбиции, отдавая должное нашей семейной жизни.
В первый год нашей совместной жизни мы жевали попкорн в постели и смотрели ужастики. Мы играли в снежки, убирая снег во дворе. Может, такие бестолковые воспоминания отчасти и удерживали меня рядом с ним. А кроме того, жизненное благополучие не является основательной причиной развода для массачусетского суда, не говоря уже о моих родственниках. На мгновение я представляю себе лицо матери, после того как скажу ей: «Знаешь, я развожусь с Дэвидом, потому что он слишком преуспевающий».
На следующий день в семь утра услужливый стук в дверь немилосердно выдирает меня из сна. Не открывая глаз, я слышу, как Дэвид впускает официанта. Скрипучая тележка подъезжает к кровати. Я прячусь под одеяло, пока он дает официанту чаевые. Я слышу, как звенит его мелочь, и вслед за этим закрывается дверь.
Приоткрыв глаза, я вижу на расстоянии вытянутой руки от моей головы серебряную розетку с круассанами. На розовой льняной салфетке, покрывающей тележку, алеет в вазочке красная роза. Серебряный кофейник отлично сочетается с подобными ему сахарницей и сливочником.
Я выбираю круассан, сок и наливаю чашечку кофе. Откинувшись на подушки, я вяло покусываю круассан, борясь с приступами тошноты. Кусочки круассана приживаются во мне не лучше, чем кусочки крекера, хотя я ожидала, что они воспримутся легче.
Дэвид поглядывает на меня от стола, где уже вовсю трудится за своим ноутбуком.
– У меня сегодня весь день деловые совещания. Почему бы тебе не побродить по магазинам на Пичтри-стрит? Мы могли бы встретиться около шести и перекусить где-нибудь, а потом ты полетишь домой, а я отправлюсь в Калифорнию.
– Я не люблю магазины, – говорю я.
– Но тебе ведь надо закончить рождественские покупки. Обычно к этому времени у тебя уже бывал полный комплект.
Я не говорю ему, что еще даже не начинала. В сентябре меня буквально завалили каталогами со всевозможными товарами, но я отложила их в сторону, вместо того чтобы внимательно изучить и заказать все необходимое, не двигаясь с места. Дэвид никогда не спрашивает меня, как я покупаю подарки для его клиентов, сотрудников и семьи его сестры. Его понимание в данном случае ограничивается выдачей мне энной суммы. А дальнейшее уже моя забота.
– Поступай, как знаешь. Но если пойдешь по магазинам, не забудь про Сильвию.
Вялость, которую я испытываю при мысли о необходимости покупок, основана на том, что меня не волнует, что именно Дэвид будет дарить партнерам или секретарше. Это не означает, что мне несимпатична бедняжка Сильвия. Дэвид уже подумывал заменить ее человеком, который не будет постоянно бегать туда-сюда с целью потерять калории и будет носить пиджачную пару вместо юбок и свитеров. Удерживало его от такой замены только то, что он пока не мог определиться в выборе.
Он печатает еще минут пять и, не поворачиваясь ко мне, говорит:
– А может, ты предпочтешь провести выходные со мной? Вылетишь ночным рейсом и вернешься в понедельник прямо на занятия?
Когда-то я с радостью ухватилась бы за такое предложение. Поначалу, когда я путешествовала вместе с ним, мы стремились облазать все интересные объекты в местах наших поездок, но когда он стал важной шишкой в своей фирме, то работа захватила его целиком, и мне уже приходилось либо одной слоняться по улицам, либо торчать в номере отеля, почитывая книги.
– Мне надо подготовиться к лекциям, – говорю я.
– Отлично. Мое дело предложить. Последние следы прежнего, молодого Дэвида постепенно исчезают, пока он пьет кофе и, сделав пару телефонных звонков, складывает бумаги в портфель. Спустя несколько минут он исчезает, его и дух простыл. Возможно, он не попрощался со мной, потому что мои глаза закрыты.
Вытянувшись на постели, я думаю о том, как Скарлет О'Хара улыбалась утром Рэту Батлеру, после того как он отнес ее на руках вверх по лестнице. Только у них все было по-другому, ведь я знаю, что не люблю своего мужа. Я даже не уверена, что вообще любила его.
Открыв ящик прикроватной тумбочки, я обнаруживаю «Путеводитель по Атланте», который сообщает мне, что изваяния Каменной Горы воздают честь южным генералам.[17] Я подумываю, не съездить ли посмотреть на них, взяв напрокат машину. Но меня больше привлекает идея остаться в постели. Воспользовавшись дистанционным управлением, я включаю телевизор и обнаруживаю, что по платному каналу показывают «Милю лунного света». В полудреме я посматриваю на экран. Хоффман и Сарандон, как обычно, удивительно хороши. Молодые, незнакомые мне актеры играют довольно бесцветно. Вот если бы сейчас со мной был Питер, мы обсудили бы то, что можно было бы изменить.