Но когда во время обеда она очутилась лицом к лицу с Жаном де Краоном, ожидавшим ее, стоя под величественным балдахином с гербами, она, вытянув длинную стройную шею изумительной белизны, гордо вскинула голову, увенчанную высоченным чепцом в виде конуса из муслина цвета лазури. Она не хотела, чтобы он заметил, что она плакала. Это проявление гордости понравилось старому сеньору, и он, отечески улыбнувшись, предложил ей руку, чтобы проводить к столу.

– Жиль скоро вернется, милочка, не волнуйтесь! – успокоил он Катрин. – Правда, он никогда не мог противиться своему инстинкту охотника при одном упоминании о стае волков.

За обедом он не спускал с нее глаз. Она была гораздо лучше, чем он думал. Конечно, не красавица, но высокая и тоненькая, скорее элегантная и породистая, чем красивая. У нее были блестящие глаза орехового цвета, белая нежная кожа. Но самым красивым во всем ее облике были мягкие белокурые волосы, заплетенные в тугие толстые косы, которые едва помещались под изощренным головным убором конусообразной формы. Очаровательная и богатая владелица прекрасных земель, Катрин была как раз такой внучкой, о которой он мечтал. И старый Краон улыбнулся, довольный собой.

Катрин прожила в Шантосе совсем немного, когда ей был преподнесен сюрприз, наверное единственный приятный сюрприз за всю ее супружескую жизнь. Через месяц после ее свадьбы она присутствовала на повторном бракосочетании Жана де Краона, недавно овдовевшего с… ее собственной бабушкой, Анной де Сийе, женщиной еще молодой, ласковой и скромной. Увидеть ее воцарение в Шантосе в качестве супруги и хозяйки было для бедной девушки, оторванной от родных корней, возвращением в еще столь недавнее прошлое, обретением тепла домашнего очага. А главное с появлением Анны в доме почувствовалось нежное женское присутствие, так недостававшее этому жилищу, заполненному одними мужчинами, которые, казалось, были сделаны из того же железа, что их доспехи. Такое присутствие вскоре очень пригодилось, когда ей пришлось столкнуться с первыми житейскими невзгодами. Церковь воспротивилась браку, заключенному в спешке, вопреки ее запрету, и объявила его недействительным, потребовав, чтобы молодые супруги расстались в ожидании окончательного приговора. Тем самым они бы показали свое раскаяние и доказали чистоту своих намерений. Официально им пообещали, что брак будет затем заключен вновь по всем правилам и молодые получат благословение. Жиль и его дед повиновались этому решению. Катрин покинула Шантосе и вернулась в Туар самое большое на три месяца, ибо сеньоры Шантосе были слишком беспокойными христианами, чтобы церковники осмелились заставить их ждать хоть на день дольше. Жиль, впрочем, часто ездил навещать жену, по отношению к которой он опять стал пылким возлюбленным. Тем временем эмиссары загоняли коней, скача в Рим и обратно, чтобы получить официальное разрешение Святого отца. Поскольку брак состоялся фактически, а молодые не были прямыми родственниками, в Риме приняли во внимание послушное поведение молодых и без лишних проволочек выдали разрешение на заключение брака. 21 апреля 1421 года вновь состоялось бракосочетание Жиля де Рэ и Катрин де Туар. Венчание прошло на этот раз в торжественной обстановке, венчал их сам епископ Анжера. Затем Катрин вернулась в Шантосе.

– Теперь нас больше никто не сможет разлучить, – сказал Жиль, когда они рука об руку вступили на подъемный мост крепости. – Мы связаны друг с другом навеки, до самой смерти.

Она улыбнулась ему, слишком счастливая от услышанных торжественных слов. Но он произнес их без улыбки, даже не глядя на нее. Это можно было бы принять за клятву в верной любви, если бы не тон, коим слова были произнесены. В нем не было и намека на нежные чувства. Он опять казался таким далеким, отрешенным. Однако этой ночью он любил ее с таким пылом, так неистово, что молодая женщина почувствовала себя совершенно счастливой, хотя разбитой и немного испуганной. Она начала догадываться, что в этом странном красивом юноше таилась какая-то таинственная недобрая сила. Казалось, он пребывал в постоянной раздвоенности. Временами в нем просыпалась грация и обаяние на зависть любому придворному щеголю, а то вдруг будто адское пламя вырывалось из глубин этой спокойной, дремлющей Души, открывая такие бездны садистской жестокости, что становилось страшно. Мало-помалу пылкая любовь Катрин подернулась налетом тревоги и страха.

Поистине среди дам Туара установилась мода на браки! Вслед за Катрин и ее бабушкой, Анной де Сийе, настал черед матери. Вдовевшая год Беатрис де Монжан решилась на повторный брак, приняв любовь и покровительство одного молодого сеньора, камергера двора дофина Карла. Звали его Жак Мешен де ля Рош Эро. Это покровительство было для Беатрис не только счастьем, но и насущной необходимостью. Дело в том, что заполучив Катрин, Жиль де Рэ и Жан де Краон намеревались сразу же наложить руку и на ее наследство, которое, по их разумению, принадлежало им по праву после смерти Миле де Туара. Особенно им приглянулись два замка: Пузож и Тиффож в Пуату, которые они рассматривали прежде всего как превосходные опорные пункты. Но эти замки находились в собственности Беатрис де Монжан, которая ответила категорическим отказом на предложение Краона передать их ему взамен на большое владение в Лимузене. Но она еще не знала, сколь настойчивы были ее новые родственники и как трудно было заставить их отступить, если уж они что-то задумали. Очень скоро она убедилась в этом на своем горьком опыте.

Она и не подозревала, что капитан гарнизона в замке Тиффож, Жан де ля Ноэ, был человеком Краона.

Катрин пряла шерстяную пряжу в большом зале, когда, кортеж, миновав зубчатую решетку входа, остановился во дворе замка. Она подбежала к окну и узнав в прибывших мать и тетку, вскрикнула от радости. Затем бросилась к выходу, торопясь встретить дорогих гостей. Но ее удержала тяжелая рука Жиля.

– Останьтесь…

– Но… там моя мать и тетя Изабель, я хочу оказать им радушный прием, коего они заслуживают.

– Останьтесь, говорю вам. Сейчас и речи быть не может о радушии.

Не отпуская Катрин, он в свою очередь подошел к окну. Катрин тоже посмотрела вниз и онемела от изумления. Вместо того, чтобы проводить обеих дам в парадные покои, их вели к тюрьме. У обеих были бледные утомленные лица, казалось они вот-вот упадут от усталости. Катрин не сдержала крика гнева и Негодования, и вырвала свою руку из цепких пальцев мужа.

– Это моя мать! Как вы смеете так обращаться с благородной дамой, ставшей к тому же вашей ближайшей родственницей после нашего брака? Какой стыд, вы же рыцарь!

Жиль нехотя улыбнулся. Сверкнули белоснежные зубы, особенно яркие на загорелом чернобородом лице.

– Только от них зависит, чтобы с ними обращались соответственно их положению со всевозможным почтением. Им надо помочь в этом, и я рассчитываю на вас. Ваша мать, Катрин, проявляет крайнее упрямство. А ей всего-то и надо отдать нам Пузож и Тиффож взамен огромного имения в Лимузене, и все станет на свои места.

– Так все это делается вами из одной корысти, Жиль?

Молодой человек раздраженно передернул плечами. Что за мания у этих женщин везде приплетать чувства, даже там, где чувствам вообще нет места? Речь идет о деле, а не о каких-то охах и вздохах!

– Здесь не одна корысть. Мы воюем с англичанами, милочка моя, а вы, кажется, совсем об этом забыли. Вот уже два года прошло, как умер бедный Карл VI и они избрали королем, в ущерб интересам монсеньора дофина, ребенка, рожденного от покойного короля Генриха V и Катрин Французской. Бедфорд, удерживающий Париж нарек себя регентом королевства, англичане теперь грабят и опустошают наши земли. Уже год как Бедфорд отнял у нас замки Амбриер и Сент-Обен и отдал их одному из своих прихвостней. Необходимо, чтобы наши земли сейчас составляли единое целое, тогда их легче будет защищать. Мы не можем идти на риск и оставлять в слабых женских руках такие важные стратегические укрепления как Пузож и Тиффож разделяющие надвое наши владения. Имение, которое мы предлагаем вашей матери, очень богатое, так что ее интересы ничуть не пострадают.