Но это написано в мемуарах, которые, разумеется пристойно отредактированы. А устно, на встрече с журналистами «Военно-исторического журнала» 13 августа 1966 г., Георгий Константинович, защитник Москвы, наивно раскрывал свои «творческие» замыслы декабрьского наступления его войск под Москвой («Коммунист» № 14, 1988 г.):
«… в наших замыслах чётко обоснованного мнения о том, что намечается такое контрнаступление, каким оно потом оказалось, не было. Это было осознано в полной мере тогда, когда события развернулись более благоприятно: с одной стороны, Гудериан начал пятиться, с другой – Гепнер начал отходить. И когда контрудары 1-й Ударной армии и группы Лизюкова начали отбрасывать противника, в порядке логического продолжения всё это нарастало и в конце концов к 8 декабря вылилось в более широкое контрнаступление. Когда на левом крыле Гудериан начал более поспешно отходить, это дало возможность командованию распорядительным порядком наращивать силы не только по фронту, но и по глубине. А первая постановка задач 30 ноября предусматривала очень короткие задачи контрударного порядка. Задачи войскам по глубине не превышали 20—30 километров. (Реплика. Кое-где побольше, в пределах полсотни километров). Окончательно все эти распоряжения увязались к 8—9 декабря. У нас нет такого приказа, где заранее, допустим, 30 ноября, 1—2 декабря, отдали бы директиву, которая свидетельствовала, что это приказ на контрнаступление. Такая задача не стояла, потому что у нас ни сил не было, ни средств. Мы ввели дополнительно 1-ю Ударную армию, ввели её не 6 декабря, она ввязалась в бой 29 ноября с танковой группой, которая проскочила через канал в районе Яхромы. К 6 декабря, по существу, чуть ли не вся армия была задействована.
Такого в классическом понимании начала контрнаступления, как это было, допустим, под Сталинградом, не было. Оно пошло как развитие контрударов. Были, конечно, удары авиации усилены, дополнительные общевойсковые соединения введены.
…Такого классического контрнаступления, как мы его понимаем, как отдельный этап, не было. Оно было ходом событий организовано. Если бы противник оказал серьёзное сопротивление нашим контрударам, никакого контрнаступления не состоялось бы».
Как видите, и целую армию Жукову дали, и «дополнительные общевойсковые соединения» – дивизии, – а толку? Немцы наступают – Жуков отступает, немцы выдохлись и начали отступать – Жуков начал наступать.
Видимо и Жуков понимал слабую убедительность декабрьского наступления, потому, что написал в мемуарах и о таком смелом полководческом проекте, который глупая Ставка не дала ему осуществить:
«Если бы тогда можно было получить от Ставки Верховного Главнокомандования хотя бы четыре армии на усиление (по одной для Калининского и Брянского фронтов и две для Западного фронта), то мы имели бы реальную возможность нанести врагу новые поражения, ещё дальше отбросить его от Москвы и выйти на линию Витебск – Смоленск – Брянск».
Развивая эту мысль, можно дополнить эти смелые полководческие соображения – а если бы можно было получить от Ставки 100 армий, «то мы имели бы реальную возможность» дотолкать немцев прямо до Берлина.
Видимо такая незатейливость полководческих замыслов единственного заместителя Верховного Главнокомандующего (Жуков всегда это подчёркивал – что он единственный заместитель) привела к тому, что Ставка сама взялась за разработку операции по разгрому немцев под Москвой. «История Второй мировой войны» об этом пишет так:
«Замысел стратегической операции на окружение и разгром группы армий „Центр“ и задачи фронтов, привлечённых к её проведению, были определены в директиве Ставки ВГК от 7 января 1942 г. Намечалось охватывающими ударами армий правого крыла Калининского фронта из района северо-западнее Ржева на Сычевку, Вязьму и войск левого крыла западного фронта из района Калуги в направлении Юхнов, Вязьма с одновременным выступлением остальных армий Западного фронта на Сычевку и Гжатск окружить, расчленить и уничтожить основные силы группы армий „Центр“ в районе Ржев, Вязьма, Юхнов, Гжатск».
Ну и как же Жуков реализовал этот план? Как он замкнул окружение группы армий «Центр» у Вязьмы? Ведь эта операция могла быть предшествующей сталинградской, более того, если бы её осуществили, то и сталинградская не потребовалась бы.
Дело было так. Жуков начал наступать на Вязьму, послал туда кавкорпус Белова и направил 33-ю армию. Прорывать оборону немцев не потребовалось – её не было. В месте прорыва «оказалась широкая, ничем не заполненная брешь в обороне противника» – пишет Жуков. Три дивизии 33-й армии под командованием генерал-лейтенанта Ефремова подошли к Вязьме, а дальше немцы сделали с Жуковым то, что Тимошенко накануне сделал с немцами под Ельцом: «… противник, ударив под основание прорыва, отсёк группу и восстановил оборону по реке Угре» – пишет Жуков. Это было 4 февраля.
До июля месяца, имея в распоряжении девять армий, Жуков не смог соединиться с этой частью своего фронта, сражавшейся в окружении под Вязьмой. 18 июля конники Белова окольными путями прорвались к своим.
Отвлечёмся на наших конников.
В начале 1942 г. положение немцев под Москвой было аховое. Начальник штаба 4-й полевой армии немцев генерал Блюменрит вспоминал: «Немецкое командование почти не надеялось избежать окружения и разгрома южной группировки … У фельдмаршала фон Клюге не было резервов, чтобы ликвидировать опасность, нависшую над южным флангом … Более того, 4-ю армию связывала с тылом только одна дорога. Она проходила через Юхнов-Медынь … Все остальные дороги в районе армии скрылись под толстым (метровым) снежным покровом. Если бы русские, наступая с юга, сумели захватить нашу единственную жизненную артерию, с 4-й полевой армией было бы покончено».
А немецкий генерал и историк Типпельскирх писал: «Что-то вроде чуда произошло на южном фланге 4-й армии. Нам непонятно, почему русские, несмотря на их преимущество на этом участке фронта, не перерезали дорогу Юхнов-Малоярославец и не лишили 4-ю армию её единственного пути снабжения … Этот корпус (1-й гв. кавкорпус генерала Белова – Ю.М.) достиг жизненно важной для нас коммуникации, но, к счастью, не перерезал её. Он продолжал двигаться в западном направлении и скрылся где-то в огромных Богородицких болотах».
Это «чудо» спасшее немецкую армию от разгрома имело фамилию – Жуков. Вот что произошло.
2 января кавалеристы корпуса Белова захватили немецкий аэродром под Юхновым. В это время в Юхнове был очень маленький гарнизон немцев и Белов намеревался его взять и тем самым перерезать единственный путь снабжения немецкой 4-й армии. Но его остановил приказ Жукова от 03.01.42 в котором указывалось: против Юхнова оставить заслон, а «главные силы повернуть на Мосальск». Причём, раньше Мосальск, как цель Белова вообще не был указан, его должны были взять войска 10-й армии. Чтобы добраться в срок до Мосальска по бездорожью Белов вынужден был бросить все свои тылы и артиллерию и войти в тыл немцам только с винтовками и саблями.
Вот так Жуков и спас 4-ю армию немцев, а Белов почти 6 месяцев дрался в тылу у них почти без тяжёлого вооружения, тем не менее заставляя Гальдера всё время о себе вспоминать. Кстати, когда Белов, спустя 2 месяца боёв в тылу у немцев, прислал донесение об их итогах, Г. К. Жуков на нём начертал «Тов. Глушкевич. Вот образец бездарности. Г. Жуков. 28.02.1942». Да уж – куда там Белову до талантов Жукова …
Но вернёмся к окружению под Вязьмой 33-й армии и кавкорпуса Белова.
Белов прорвался, а стрелковые дивизии погибли. Командовавший ими генерал-лейтенант Ефремов сделал себе самооценку – застрелился. И Жуков сделал себе оценку в мемуарах:
«Критически оценивая сейчас эти события 1942 года, считаю, что нами в то время была допущена ошибка в оценке обстановки в районе Вязьмы. Мы переоценили возможности своих войск и недооценили противника. «Орешек» там оказался боле крепким, чем мы предполагали …».