— Гранатомёт, — ответил Малый с видом человека, поддерживающего неудачную шутку…

— Яночка, тебе ещё налить?

— Не откажусь!

— Ой, Янка, хорошо, что ты с нами, дурёха ты бестолковая, лохматая! Вот за что я тебя люблю, это за то, что ты, ради друзей…

— Та-а-ак, Оксана набралась….

— На себя посмотри!

— Это я другую Оксану имею в виду…

— А я люблю пьяных женщин… Роальд Вячеславович, а вы-то что остались? Три оператора на три камеры — это для АТР — до хрена! Я, да Лекс — неужели не справимся? Сидели бы сейчас дома и смотрели на нас по телику!

— Ну, я — человек здесь самый старый, самый опытный, кто ещё за вами присмотрит?

— Он просто знал, что будут маринованные огурцы. Филон! Ты огурцы любишь? Держи! После армейских харчей — сказка!

— Ой, девочки, Москвич… Лёнечка то есть… у нас сегодня какой-то мрачный!…

— Лёня, а если всё получится — возьми меня с собой. Х-х-хочу на Майями!…

— Ну, Оксана, тебе точно пора перестать пить. Что ты машешь? Ты же меня забрызгала!

— Оксана, посмотри, как там Сашка? Может, разбудить?

— Тарас, я спра-ши-ва-ла-а-а… он спит, как сурок! Адрон Алексеевич, а когда вы меня в

Думу возьмёте… пьяную, но крас… сивую и талантливую…

— Хоть сейчас, Оксана. Нарежемся все вместе и — вперёд…

— Ро-альд Вя-че-сла-во-вич, я вас просто люблю! Но меня вы высвечиваете плохо… и не спорьте! — я в среду была, как чучундра! И под глазами синяки — ужас…

— Викушка, там контровой свет… было просто невозможно… я брызнул немного ярко-жёлтого, солнечного, но мощностей, мощностей не хватает! У нас на киностудии… помнишь фильм «Угрюм — река»? Я там… А вообще, вот, ведь, гадство — экономим на освещении, а на декорации вываливаем такие суммы!

— Правильно, на одних откатах можно квартиру купить! Помните, какая у Ершова дохленькая машина была, когда его к нам назначили? А сейчас? Человек разбогател на телевидении — офигеть!

— Тише, дурачок, мы же в эфире.

— Да насрать! Надоело всё это б…дство, вот, что я тебе скажу! Адрон Алексеевич, когда в России б…дство закончится, а? Ты же там, наверху, тебе всё видно!

— Тих-х-ха! — вдруг заорал Москвич.

В наступившей тишине бренчал сотовый Басова, лежащий перед Москвичом на столе. Он гудел и вибрировал, и полз по стеклянной поверхности, как большой сердитый жук. Москвич накрыл его ладонь. Включил.

— Ну?

Пауза.

— Какие ещё переговоры? Мы уже обо всём переговорили. Что?.. Не понял!.. А это мне без разницы, где!.. По карманам поищите… Причём здесь депутат? Я с вами говорил. Всё, надоело мне.

Он выключил телефон.

Все молчали. Москвич упорно разглядывал сотовый.

— Что там? — спросил Малый.

— Херню городят — ответил Москвич, не отрывая взгляд от красивой серебристой игрушки.

— И что?

— Как обычно — того нет, этого не успевают… Дождутся, блин, что мне придётся кого-нибудь кончить! — зло процедил он.

— Ну вот, — сказал Андрей. — Пировали, веселились, пили водку… и, вдруг, — на тебе!

Паша Васильев осторожно мочился в узенькое горлышко бутылки из-под «Обуховской». Мать его за ногу, это уже в третий раз за час! Это долбанное дешёвое пиво «Охотник», — пять банок, которого перепали ему от главного инженера Жени Лаптева за помощь в монтаже дополнительной линии под интернет в 8-ю комнату, — выдавило из него уже много больше, чем было выпито. Один раз уже пришлось осторожно выливать мочу, высунув бутылку в окно, между прутьев решётки. «Второго раза, надеюсь, не будет, — подумал он, — а то попаду какому-нибудь спецназовцу на тупую башку».

Пашка был почти уверен, что группа захвата сидит сейчас на широком козырьке, проходящем под окнами между первым и вторым этажами. Ей, Богу, он просто видел этих ловких и тренированных перцев со всеми их приспособами — приборами ночного видения, складными лёгкими лестницами и прочими хитрыми причиндалами. И какой-нибудь спокойный мастер уже держит под прицелом окно его маленькой комнатки, угадывая неясную Пашкину тень сквозь стандартные китайские жалюзи.

Пашка не любил спецназ. Он не любил «краповые береты». Он не любил ОМОН. Он не любил боевики. Но, раньше, как его старший брат, бредил всем этим со школы. Брат спортом занимался… мечтал… рвался. Служил в ВДВ и пёр танком вперёд, к заветным рубежам, аккурат до вожделенного крапового берета. Когда он всё-таки ушёл из армии, Пашка первое время выпытывал у него хоть какие-то подробности «многотрудной, но почётной солдатской службы». Тот молчал вглухую…

Брат, кстати, быстро женился. Его темноволосая, смешливая Тамара ходила уже с изрядным животом, когда однажды, на сетования Пашки о том, что родной брательник не желает поделиться жизненным опытом, Тамара вдруг заплакала. Пашка перепугался. Тамару он просто боготворил, видя, как нежно относится к ней брат. И вообще, он давно решил для себя, что найдёт себе именно такую девушку — стройную, с живыми тёмно-карими глазами… умную и всё-всё умеющую делать по дому. Жаль, мама не дожила, она всё говорила, что «достанется Димке какая-нибудь лахудра…

— Ты чего, Тамара?

— Дурачок ты, Пашка! Береты, спецназ, десант… Думаешь, у них там дедовщины нет? Знаешь, сколько о его башку, глупую, табуреток переломали? Он же оглох на одно ухо… боли головные… томог… томог… — её всю трясло; выпавшая из рук недовязанная пинетка с торчащими спицами упала на пол, как мягкий зверёк, пронзённый стальными стрелами, — томография… томография… — и она разрыдалась.

И Пашка с ужасом узнал, что его обожаемый старший брат, кем он неустанно хвастал перед всеми, кем только можно, часто не может уснуть от головных болей… что не помогают таблетки… что назначена ему томография по подозрению в опухоли головного мозга… что курить брат стал не просто так… и что он, Пашка, никогда, ни под каким видом не должен идти туда, где из красивых спортивных парней делают инвалидов…

Вот уже три года сидел Пашка Еманжелинов в эфирной комнате АТР. Располагалась она как раз посередине, между двумя студиями. Стояло в ней у стены несколько столов в ряд, три стула и небольшой диванчик. В углу — рогатая вешалка с Пашкиной курткой и шапкой «из пожилого кролика». Над столами навешена была широкая крепкая полка, на которой впритык громоздились несколько телевизоров и разнокалиберных магнитофонов, мониторов, блоков и даже новенький осциллограф.

Функции Пашкины были разнообразны. Но самая основная из них — чтобы сигнал от телекомпании легко и свободно уходил по оптоволокну на Московскую горку, на РТПЦ. В смысле, в контору, со времён СССР ответственную за передачу сигнала по всему городу… и области, кажется. Там с сигналом происходили разные технические чудеса, но это уже не входило в сферу интересов Пашки.

Прежний технический директор, Пашкин тёзка, нет-нет, да и наведывался ко всесильным деятелям. Уж, что он там делал, никто толком не знал. По слухам — пил водку, давал взятки, в общем, делал всё для того, чтобы телекомпания АТР бесперебойно была в эфире.

Между нами говоря, Пашку-эфирщика мало интересовала его работа. Друзья, узнав о том, что он «работает на телевидении», первое время приставали к нему с вопросами, касающимися частной жизни местных «звёзд».

— Слушай, а Алёнушка с кем трахается? — вот один из вопросов, перепиливших Пашке всю шею…

Но Пашка редко выходил из эфирки и ни с кем толком не общался. Благо, что не курил, и в вечно шумной курилке делать ему было нечего. Конечно, он знал всех авторов программ, дикторов-ведуших и прочих ребят, «работающих лицом» в эфире, благо, что кассеты с записями подготовленных программ они частенько приносили ему собственноручно (и очень часто, паразиты, — за пару-тройку минут до эфира!).

Но, говоря откровенно, Пашке было начихать на них. Свою работу он делал хорошо — на остальное — насрать. Из всех «телекомпанейских» только Андрей знал о том, что Диме становится хуже. Несколько раз Андрей тайком вставлял в программы платные медицинские сюжеты, — а один раз даже провёл целый прямой эфир, сказав директору, что эфир — бесплатный и делается чисто для социального резонанса — и по бартеру Диме доставались дорогие лекарства и процедуры. И даже ту самую томографию Андрей пробил через директора медицинской конторы, очень довольного своим собственным выступлением в «Звони — ответим».