— У-а-у! — зевнул проснувшийся Кис. — Хорошо здесь спится, только вы оба под ухом бубните. — Значит, лорд Уиндем готов к драке, но хочет ударить наверняка?
— Да. В том числе он ждёт свидетельства отцов Церкви о том, что, мол, свершилось предначертание Господнее и в его свите есть тот, кто сможет войти в Башню.
— А вот он, на травке валяется! — Немедленно заявил Кис и торжественно указал на меня лапой. — Лежит, понимаешь, сбывшееся пророчество и после трапезы отдувается. Слушай, Джироламо, а лорду не взбредёт в голову, что наш друг попытается сесть на его место, коль скоро он такой силой обладает? Знаешь, не люблю я всех этих дворцовых интриг — кинжал из-за угла, аква тофана в бокале, шнурок на шею и прочее.
— Взбредёт. — Мрачно ответил Джироламо. — Я его отговаривать от этого не стал. Просто мы договорились о том, что я постоянно буду рядом и, в случае чего, убью Рыцаря.
— Круто, — только и смог выговорить я.
— Вот именно. За это мне много чего обещано.
— И убьешь? — уважительно и заинтересованно спросил Кис.
Джироламо взглянул на него, потом осторожно прилёг на бок и как-то нехотя сказал:
— Нет. У меня к вурдам свои счёты. Поэтому мне с вами по пути.
— Как романтично, — вздохнул Стивенс. — Боюсь, только мой неискушённый друг не оценит этого должным образом и будет теперь плохо спать. И будешь ему сниться ты, Джироламо, коварно подкрадывающийся к нему в ночи. На губах твоих змеится ехидная улыбка, на лице чёрная маска, а в левой руке пожелтевший пергамент, на котором начертано одно слово: «Смерть!» таинственными, давно забытыми письменами…
— Мели, Емеля, твоя неделя, — фыркнул я. — У тебя воображение буйное, а я зато в людях разбираюсь.
Джироламо вдруг поднял голову и посмотрел на меня. Потом на губах его появилась слабая улыбка, и он тихо сказал:
— Давайте отдохнём, знатоки человеческих душ.
— И то дело, — согласился я, — это Кису хорошо, он выдрыхся, а мы с тобой так и не вздремнули…
На развалинах одного из домов мы нашли лишь мальчонку лет семи, держащего за руку девочку, совсем еще маленькую и тоненькую, дрожащую, как былинка. Рядом крутилась тощая и лохматая собачонка, пугливо жавшаяся к ногам голодных детей и косо поглядывавшая на Стивенса.
— Не бойтесь, она не кусается и не лает, — хмуро оказал мальчик.
— Почему? — каким-то сдавленным голосом спросил Джироламо.
— Солдаты в нее стрелой попали — неохотно ответил мальчик, — горло пробили. Еле-еле выходил, думал помрет. Только теперь боится всех и не лает. Горе, а не сторож…
Девочка заплакала. Я присел рядом с ней на корточки и сказал:
— А у нас котик есть. Видишь, какой большой?
Девочка открыла рот и перестала плакать. Потом она шмыгнула носом и тоненько спросила:
— Небось, царапается?
— Нет, — сказал я, — он добрый. Смотри, какая шерсть тёплая. Хочешь с ним поиграть?
Кис сделал мне страшные глаза и просюсюкал:
— А кто это у нас тут такой хорошенький? А кто это у нас тут с косичками такими красивыми, а?
— Это мне братик косы заплетает! — с гордостью сказала девочка и обняла Киса за шею. Слёзы оставили у неё на щеках мокрые дорожки. — А Шарик у нас плохо бегает, потому что у нас у самих хлеба нет, и ему мы ничего не даём, и он стал слабенький. Зато он вчера крысу принёс!
— Да ну? — удивился Стивенс. — Молодец, Шарик! Очень даже умный пёс. Хотя, конечно, мне, как коту полагается собак не любить, но этого добытчика я возлюбил всей душой. А вот дядя рыцарь сейчас достанет нашу сумку, а там у нас всего много, даже Шарику есть что пожевать…
— Шарик ма-а-а-ало кушает… А хлеба у вас хватит?..
— У нас маму вурды угнали, — тихо рассказывала малышка Стивенсу, свернувшемуся клубком на соломе и гревшему детей. Джироламо уложил их, но они немного боялись студента, и Кис решил лечь рядом. Я вытряхнул из сумки всё, что могло пригодиться, и заколебался лишь тогда, когда вынул шарф Лины, бережно зашитый и завернутый в кусок пергамента. Под хмурым взглядом Джироламо, я поспешно разрезал его на две части. Получилось нечто вроде накидок. Кис шумно вздохнул, но по глазам его я видел, что он одобрил мой поступок…
Мне пришлось основательно потрудиться, таская запас дров в ту землянку, в которой мы заночевали. Точнее, это был старый, полуразрушенный погреб. Дети жили в нем после того, как чудом уцелели во время налёта вурдов. Собачонка лежала в углу и только виляла хвостом, когда кто-нибудь из нас проходил мимо. Джироламо подстрелил какую-то крупную золотистую птицу, разыскал на пепелище обгоревший котелок без ручки и сварил отличный суп. Мы накормили малышей, побоявшись дать слишком много.
Теперь мальчик спал, а девчушка, обняв Киса за шею, все напевала и напевала ему разные песенки, каждый раз приговаривая, что это её мама научила, а у неё такая хорошая память, — это и бабушка говорила, — и она теперь все-все песенки помнит.
А потом, уже засыпая, она рассказывала:
— …а мама сказала, чтобы мы спрятались, а то злые дяди нас убьют. А, а папу еще раньше убили, а Шарик всё лаял и лаял, а братик мне говорит, чтобы я не смотрела… А еще у нас крысы бегают… А я, когда вырасту — много-много еды будет, даже больше, чем у вас…
Джироламо молча смотрел на огонь.
Когда девочка уснула, Кис осторожно встал и, укрыв детей получше, подошел к нам.
— Что будем делать, воины? — спросил он и посмотрел на Джироламо. Глаза студента были сухими, и на щеках горел яркий румянец.
— В общем, так, — сказал он, глядя мне прямо в лицо, я отведу детей до хутора, где они смогут остаться жить. Я хорошо знаю хозяев, они мне кое-чем обязаны, да и побаиваются, колдуном считают. Хотя бы поэтому они от детей не откажутся, а вообще-то, люди они добрые. Часть пути пройдём вместе, а потом я поведу детей… Вы же пойдете одни. Я догоню вас позже, по дороге. Не маленькие, не потеряетесь.
— Одного не пущу! — как можно решительнее сказал я. Глаза Джироламо вспыхнули, и он подался вперед. Кис с беспокойством боком придвинулся ближе, но Джироламо вдруг остыл. Мягко взяв меня за руку, он почти шепотом сказал:
— Пойми, один я лучше управлюсь…
Кис растерянно ворошил в очаге кинжалом. Лезвие вначале потемнело, а затем кончик острия медленно налился красным светом. Кис ткнул раскалённой сталью в обломок доски, принесенной в качестве топлива вместе с другим мусором, и тоненькая струйка дыма потянулась вверх.
— Ну и вонища! — растерянно сказал Стивенс. — Это что, доска от сортира?..
— Ты согласен с Джироламо? — прямо спросил я его.
— Конечно, согласен, — ответил Кис и чихнул. — Мне просто без него будет здесь страшновато.
Я промолчал, но в глубине души согласился с Кисом. Шарик, проникшийся глубоким уважением к Джироламо, сопя, как ёжик, подошел к студенту и улегся у его ног, положив голову на лапы. Успокаивающе шепча что-то, Джироламо осторожно ощупал горло Шарика, а потом, достав из кармана какую-то маленькую коробочку, что-то долго перебирал в ней, и, в конце — концов, растер на ладони густо пахнувший травами комочек. Втирая лекарство в шею собачонки, терпеливо повизгивающей у
него на коленях, он тихо сказал:
— Вот так, волкодав… через пару недель залаешь. Да и блохи от тебя уйдут…
— Послушай, Джироламо, — спросил я, — ты неплохой парень. Скажи, ты веришь в успех?
— Вот ведь баран бестактный, — сонно пробормотал со своего места Стивенс.
Джироламо молча глядел в огонь. Потом он нехотя сказал:
— Всегда остаётся надежда на чудо.
Джироламо действительно догнал нас через день. Мы с Кисом страшно обрадовались. Очень уж неуютно было брести одним по лесам, стараясь пересекать дороги незаметно и бегом. Джироламо принес с собой свежие новости. Оказывается, один из дальних соседей лорда Уиндема сколотил дружину, набрал сводный отряд из вурдов и решил поживиться, проведя рейд по дальним владениям лорда. Дружина спалила три деревни, угнала людей и взяла выкуп с владельца одного из соседних замков.