Я смотрел на себя. При всей моей симпатии к этой культуре и готовности прислушаться к ее советам, я был всего лишь западным пиратом, пытающимся взять на абордаж этот последний корабль Востока, чтобы попробовать завладеть… лекарством. Я мог найти это лекарство, мог им воспользоваться, но мог ли я, положа руку на сердце, ожидать, что оно окажет на меня, больного из другого мира, то же воздействие, что на местного страждущего, который подкрепил бы это лечение омовением в священной реке, долгим, утомительным паломничеством или просто пением мантр?

Иными словами: можем ли мы довериться холистической медицине, если при этом не ведем холистическую жизнь? А вести ее — куда сложнее, чем медитировать, пить настои, заниматься йогой, лечиться травами — для того только, чтобы хвастануть своим образом жизни где-нибудь на тридцать седьмом этаже нью-йоркского небоскреба или на свидании в стильном уголке в центре Милана!

Не была ли аюрведа на Западе еще одним примером утраты собственной почвы, родной среды, примером «детерриториализации», о которой говорил Леопольд (а может быть, заодно, и утраты своего времени)?

В один из моих последних вечеров в Дерисанамскопе после привычной прогулки до храма и назад меня ждал сюрприз. В соседней комнате поселилась пара новичков. Это оказались старый педиатр с женой, мои, так сказать, «со-ашрамники». Оба мне очень нравились, и я обрадовался новой встрече. Он, невысокий, бодрый, вдумчивый, его прощальная речь, обращенная к Свами, была чудесной — тонкой, умной, проникнутой истинной любовью и благодарностью. Она — повыше ростом, прямая, сердечная, всегда внимательная к мужу, готовая его поддержать.

Поджидая велосипедиста с ужином, мы сидели во дворе у наших комнат. Вспомнили некоторые эпизоды из жизни в ашраме, потом она заговорила о своей семье — индийцы любят эту тему и в этом смысле очень похожи на итальянцев. Но на этом сходство закончилось, потому что продолжение разговора никогда бы не смогло состояться в Италии — да и вообще нигде, кроме Индии.

Женщина все еще говорила, сколько у них детей и внуков и чем каждый занимается, когда муж перебил ее, чтобы рассказать, как незадолго до отъезда на курсы Веданты, они собрали всех: сыновей, невесток и внуков — и объявили, что с этого дня их дедушка и бабушка, прожив всю жизнь в умеренности и воздержании (они никогда не ели мяса, а к алкоголю прикоснулся однажды только он), теперь решили отказаться и от секса. Он в шестьдесят два года, она в шестьдесят дали обет целомудрия, чтобы лучше сосредоточиться на своем духовном пути. Дети, невестки и внуки одобрили это решение и устроили им большой праздник.

— Чувство могущества, которое приходит к тебе после принятия такого решения, почти не уступает самому наслаждению, — заключил педиатр. Потом вспомнил, как отец говаривал ему в детстве, что человек, уверенный в себе и полный решимости, может остановить тигрицу и подоить, как корову.

— Наш разум обладает невероятной силой, и с его помощью мы можем делать все, что угодно, — добавила женщина. Раньше она была медсестрой, потом несколько лет возглавляла школу для медицинского персонала, а теперь у них с мужем была одна, последняя цель: достичь «мокши» в этой жизни.

Они приехали в клинику к Махадевану, чтобы пройти пять курсов «панчакармы» (очищения при помощи масел и массажа) и, в соответствии с классическим йоговским принципом, укрепить тело, чтобы полностью посвятить себя освобождению.

— Когда, подобно черепахе, прячущейся в панцирь, медитирующий отрешается от ощущений, видение его становится устойчивым, — сказал старый педиатр, цитируя строки из «Гиты».

Я был очарован и в глубине души восхищался их решением. В том, что они делали, не было никакого морализаторства. Это была только убежденность, впрочем, вполне понятная, в том, что желающий достичь цели должен направлять всю свою энергию в нужную сторону, а не куда попало. Целью обоих было отрешиться от тел, поэтому им незачем было продолжать прислушиваться к ощущениям плоти.

В индийской традиции воздержание всегда рассматривалось как необходимое условие познания. Подросток, отправляющийся жить в гурукулам, давал обет «брахмачарья», потому что в этот момент его целью было познание внутреннего мира, Атмана, а не внешнего, воспринимаемого через ощущения. Когда заканчивался период обучения с гуру, заканчивались и обязательства «брахмачарья» и юноша имел полное право искать различных утех.

Сам по себе секс никогда не считался в Индии (по крайней мере, До мусульманского завоевания) чем-то недостойным или же промыслом дьявола. Иллюстрации к «Камасутре», высеченные на камне, уже несколько веков покрывают стены одного из самых удивительных храмов — Каджурахо. До сих пор на деревенских базарах продаются эротические изображения, выполненные на листьях бамбука, чтобы матери могли научить дочерей, как в замужестве быть хорошими любовницами.

Мы с педиатром и его женой вспомнили, как Свами иногда забавлялся, сравнивая индийское отношение к гениталиям с западным. Он говорил об этом без тени смущения и отмечал мудрость древних, которые поместили «лингам» и «йони» в центр своей религии. Они поняли, что нет ничего совершеннее и священнее, чем эти органы, которым все мы обязаны своим появлением на свет. «Западные люди, — говорил он, — прикрывают их фиговыми листами; мы, индийцы, украшаем их цветами!»

Я просто диву давался, как свободно я сам говорил о сексе с педиатром и его женой. Была какая-то мудрость в этом их стремлении отдалиться от всего, что обычно требует от человека пристального внимания или много времени. Они рассматривали свой обет воздержания как часть нового равновесия, к которому оба стремились. Главная идея — это всеобщая гармония Вселенной и достаточно следовать за природой, чтобы поступать правильно. Фрукты и овощи полагается есть в соответствии со временем года, когда они созревают, потому что земля дарит нам «горячие» плоды в холодное время, а «холодные» в жаркое. Для моих знакомых наступило новое «время года», в котором физическим ощущениям отводилось куда меньше места. Я их понимал.

Ну а мы на Западе? Теперь мы едим то, что захочется и когда захочется. Капусту — весной, вишни — зимой. Продолжаем заниматься любовью в восемьдесят с помощью «Виагры». А последствия? Отдаленные — непредсказуемы, а из сиюминутных рисков можно в случае с «Виагрой» назвать тот же инфаркт.

Кому-кому, а старому педиатру это не грозило. На следующий день вместе со своей милой женой, с которой он, разделив жизнь, теперь собирался разделить последнее духовное приключение, он должен был приступить к циклу очистительного массажа.

После недели спокойной, упорядоченной жизни отъезд из «Места, откуда пущена стрела» стал для меня настоящим расставанием.

Садясь с другими пациентами в автобус, идущий на север, я оглянулся: на крыльце стояли Махадеван с отцом, его двоюродный брат, еще несколько родственников и педиатр с женой. А вдали я увидел ее: величественная и мрачная, каменная демоница неподвижно смотрела в небо. При жизни она лишала покоя мудрецов и самого Раму, сейчас, словно в искупление своих злодейств, охраняла — в этом я был уверен — этот эфемерный, как мыльный пузырь, маленький мир, где жили традиции, и этих немногих верных последователей великих старых учителей жизни, «риши».

Мне хватило нескольких километров пути, чтобы понять, что за уникальное это место — Дерисанамскопе — и как повезло его жителям. Вскоре стали попадаться деревни с неоновыми крестами новых церквей, построенных протестантскими агрессивными сектами, о которых говорил Свами. Они были большими и здесь неуместными с их выпяченным напоказ достатком. Все они были закрыты, так как день был будний.

Вот бы узнать, удалось ли отцу Махадевана найти деньги на ремонт старого храма Рамы, чтобы поддержать его жизнь еще немного?