— Ну, дед! Ты чего, шуток не понимаешь?! — поднимаясь на ноги, прокричал вдогонку удаляющемуся Фомичу Балашов. В ответ дед только махнул рукой — давай, дескать, быстрее. Первый взрыв бухнул где-то далеко. Земля дрогнула. В высь взвился столб дыма. Это подстегнуло Федора — он тоже пригнулся, и быстро побежал вслед за Фомичом. С каждой секундой взрывы раздавались всё ближе и ближе. Земля уже ходила ходуном. Дымом заволокло всё небо. Запыхавшийся Фёдор спрыгнул в окоп, чуть не на голову Фомичу.

— Ну, полегче, — проворчал дед, — прыткий какой. Не хватало, чтоб ты мне еще шею свернул. На том свете засмеют.

— Ладно, не ворчи, я ж не специально, — огрызнулся Балашов, ты здесь так спрятался, что тебя и не видать. — Вот, бля!!! — матюгнулся Фёдор, — фуфайку-то на пригорке оставил! Ведь новая совсем!

— Не боись, Федька, авось в нее бомба не попадёт, — утешил парня Фомич.

— Как же, на авось надейся! — крикнул Балашов, выпрыгивая из окопа.

— Ты куда, паря! Сдурел совсем! — заорал дед, но Фёдор его уже не слышал. Он нёсся к пригорку, на котором забыл свою злополучную фуфайку. Схватив забытую вещь, Балашов бросился обратно к окопам. Воздух разрывался под тяжестью железа падающего с неба, издавая жалобный стон. От свиста закладывало уши. До окопа оставалось рукой подать, когда прямо к его ногам упал снаряд. Неожиданно для Балашова время остановилось. Замерло, превратившись в густой кисель. Звуки исчезли. И сам он застыл, не закончив движения. Лишь лихорадочные мысли с быстротой молний сквозили в голове:

— Всё, конец!!! Что делать!!! Что…

Снег таял вокруг раскалённой болванки. По её поверхности огненными змеями побежали трещины. Из них зловеще полыхнуло пламенем. Фёдор рванулся, из последних сил стараясь разорвать сковавшее его оцепенение. И у него получилось. Он двигался, тогда, как всё вокруг напоминало застывший фотоснимок. Последним усилием Фёдор перевалился в окоп, продолжая удерживать в поле зрения смертоносную игрушку. Наконец она раскололась, яростно выплеснув наружу поток огня. От неё медленно отделялись и плавно поднимались в воздух осколки. Неожиданно время обрело прежний ритм. Все стало на свои места. Рядом рявкнуло, и Федора словно ударило доской по ушам. В глазах потемнело. Пространство, свернувшись в точку, перестало существовать. Вместе с ним перестал существовать и Балашов.

— Ну, как ты не можешь в толк взять! — надрывался Фёдор, разбрызгивая вокруг себя слюну. — Видел вот этими глазами, как бомба треснула, словно спелый арбуз. Трещины побежали. А все вокруг стоят, как вкопанные, и никто даже не шевелиться! Понимаешь, никто! Я до окопа кое-как дотянул, и тут как рванёт! Ты мне чего, не веришь, что ли?!! — заорал Балашов, вцепившись в отвороты шинели молоденького лейтенанта Петрова из медицинской части.

— Тихо ты, не ори! — прикрикнул на Фёдора лейтенантик. — Не верю! Ты вот, наверное, не знаешь, что человеческий глаз инерционен…

— Я же видел! — перебил лейтенанта Балашов.

— Тогда, ты, Балашов — феномен. Тебя изучать надо! Возможно, — предположил медврач, — твой организм в критических ситуациях переключается в специальный режим — аварийный. Все процессы в нем ускоряются в десятки, а то и сотни раз. Время воспринимается совсем иначе, — продолжал развивать он свою мысль. — Силы возрастают многократно. — Ух, изучить бы технологию включения этого твоего аварийного режима! Как только война закончится, обязательно займусь этой темой. Ты только представь, если бы все люди знали эту технологию. С такими возможностями… Изучим её после войны, если живы будем. Технология Балашова — звучит?

— Звучит, — ухмыльнулся Балашов. — Слушай Петров, — Фёдор махнул рукой в сторону толпы людей, стоявших неподалёку, — чего это там за представление?

— Так ты не в курсе? — удивился Петров, — вчера к нам из штаба прибыл полковник Голохватов с проверкой.

— Чё за проверка? — заинтересовался Балашов.

— Да так! Высокое начальство считает, что слишком много раненых в тыл отправляем. Дескать, если дело так пойдет, воевать будет некому. Крыса тыловая! Знаешь, сколько калек на передовую сейчас отправим? Тебя тоже, кстати…

— Да хрен с ним, я-то себя уже сносно чувствую…, - Фёдор с любопытством наблюдал за группой раненых, — слушай Петров, давай поближе подойдём. Смотри, как там страсти накалились!

Тщедушного вида мужичонка нападал на большого, холёного полковника Голохватова, словно моська на слона:

— Да чё б ты, б… понимал! Погляди, братва, каку он морду в тылу наел! Привыкли гниды штабные за нашими спинами прятаться!

— Что?! Бунтовать?! — заверещал вдруг Голохватов тоненьким голоском, так не вязавшимся с его дородной фигурой. — Да я вас всех под трибунал!!! — его мясистое лицо побагровело от натуги.

— Смотри, мужики, какой злой дяденька! Рожа красная, хоть прикуривай. Надулся, того и гляди лопнет, — продолжал нападки мужичонка под дружное ржание.

— И ты, паря, меня трибуналом не пугай! Все равно дальше передовой не пошлют! Да мы и сами на фронт с радостью! Только подлечиться маненько нужно! Правда, мужики!

— Правда! Верно! — раздался дружный одобрительный рёв.

— Приказы не обсуждают! — пропищал, зеленея, Голохватов, — Их исполняют!

Мужичок подошел вплотную к полковнику и плюнул ему в лицо.

Голохватов зарычал, размахнулся, и врезал кулаком в скулу обидчика. Тот упал прямо под ноги Балашову, что вместе с лейтенантом подошел к месту разборки. Фёдор протянул мужику руку. Тот поднялся, вытирая кровь с разбитой губы. Но тут произошло то, чего никто не ожидал. Мужичок резким движением выдернул из кобуры лейтенанта пистолет и выстрелил в Голохватова.

— Стой! — хотел крикнуть Балашов, но не успел — время остановилось вновь.

Пуля висела на расстоянии вытянутой руки от Фёдора и очень медленно двигалась в сторону Голохватова. Проследив взглядом траекторию, Балашов понял: конец полковнику. Неожиданно возникло смутное предчувствие. Фёдор уже не был до конца уверен, сможет ли он остаться просто сторонним наблюдателем всего происходящего. Единственное, что он успел бы сделать за эти короткие, отведенные только ему богом мгновенья, это заслонить полковника своим телом…

— И что? Погиб? — спросил деда Дмитрий.

— Не-а! — мотнул головой дед. — Живучий он, Федька Балашов! Сейчас где-то на Дальнем Востоке живет… Съездить бы, навестить… Да все не соберусь никак.

— Так выходит, он умел время останавливать?

— Да нет, не останавливать, только замедлять. С тобой разве никогда такого не было?

— Что-то подобное, наверное, бывает с каждым, — задумчиво произнес Дмитрий, но чтобы по собственному желанию… И что, он так до сих пор может?

— Не, с того случая — как отрезало!

— Ладно, пойдем в дом — бабка-то заждалась нас.

Утром, попрощавшись со стариками, Дмитрий рейсовым автобусом уехал обратно в город. Всю дорогу он не переставал думать о фронтовой байке, рассказанной дедом. Что-то в ней было, а что… Дмитрий никак не мог ухватить мысль. Время замедляло свой бег… Время… Время… Может ли время замедляться, растягиваться, как резинка? Или это человеческий организм ускоряется в стрессовых ситуациях, под воздействием адреналиновых выбросов? Точно этого сказать никто не может, потому что время не материальный объект. Его нельзя пощупать руками, его можно только измерить хронометром… Но если все-таки на секунду предположить…

Опираясь на черновики, Таранов сумел разработать собственную «теорию заимствования времени разумными биологическими организмами друг у друга», теорию, действительно перевернувшую мир. Суть его выкладок была проста: при определенных условиях (в основном стрессовых), разумный (человеческий, раз других носителей разума на планете нет) биологический организм способен самостоятельно заимствовать время другого разумного биологического организма без каких либо приспособлений извне. При соответствующем воздействии на организм магнитными полями, это время можно выделить и поместить в специальный накопитель, для последующего использования. На ученом совете, где Таранов делал первый доклад, его подняли на смех, его теорию прозвали «теорией научно-временного вампиризма», а за ним самим крепко приклеилась кличка «мистификатор». Однако «мистификатор» не отчаивался: через несколько лет он из подручных средств (к тому времени его давно игнорировали в серьезных научных кругах) и на голом энтузиазме собрал свой первый накопитель времени, прототип современных банковских накопителей, используемых сегодня повсеместно.