Взгляд Карлы блуждал по мрачной тенистой аллее.

— Зачем ты заставлял меня пить? — спросила она наконец плаксивым голосом.

— А зачем ты пила? — парировал Лео. Вопросы, сплошные вопросы. Они остановились.

— Я пила, — безвольно отвечала Карла. — Чтобы не видеть больше маму, тебя… и даже Микеле… Чтобы никого не видеть. — Она опустила глаза и покачала головой. — Но, знай я, что мне будет так плохо, я бы никогда не стала.

— Не говори глупостей! — воскликнул Лео до того громко, что сам удивился. — Ты пила, потому что тебе это было приятно.

Она загадочно улыбнулась.

— Думаешь, я тебя люблю? — спросила она кокетливо.

Они взглянули друг на друга: Карла внимательно, с тем легким безумием в блестящих глазах, которое порождает опьянение, Лео насмешливо и возбуждению. Оба были немного смущены. Внезапно Лео отпустил руку Карлы и грубо обхватил ее за талию. Она пьяно захохотала и забилась в его объятиях, бесстыдно дергаясь всем телом.

— Лео, Лео! — кричала она, захлебываясь от хриплого смеха. — Лео, не смотри на меня так… нет… пусти меня!

Свод ветвей заглушал ее тонкий голос, вырываясь, она видела, как к ней тянется багровое лицо Лео, полное жадной и какой-то старческой похоти. Она сама не знала, зачем сопротивлялась. Наконец Лео одолел ее и крепко сжал в объятиях. На миг взглянул на нее — испуганные глаза, побледневшее лицо, полуоткрытый рот. Он наклонился и поцеловал ее.

Он разжал руки, и они, чуть покачиваясь, вновь вошли под густое переплетение ветвей деревьев и кустарника. Внезапно Карла остановилась в нерешительности и нервно сжала плечо Лео.

— Не надо, Лео… не надо… — пробормотала она, грозя ему пальцем, точно капризная девочка. И сразу умолкла — ее отвлекли катившиеся по лицу слезы и звук собственного голоса. Она вглядывалась во что-то скрытое в тени аллеи, и ее залитые слезами глаза странным образом меняли выражение.

— Продолжай, — сказал Лео. Но Карла, казалось, не могла отвести завороженного взгляда от почти погребенного под ворохом черных листьев камня, круглого и белого, как яйцо. Да она и не знала, что сказать. Эти слова «не надо» вырвались у нее непроизвольно. Она тут же забыла, чем они были вызваны, и снова погрузилась в полузабытье.

— Ну, — подбадривал ее Лео. — Чего не надо делать? Не надо пить? Э, я понимаю… Но теперь… тебе нужно идти дальше, — сказал он, слегка подтолкнув ее.

Они забрались в самую глубину сада. Здесь аллея огибала сарай, прилепившийся к ограде. Стену сарая густо обвил плющ, видна была лишь потрескавшаяся дверь с ржавыми петлями.

— А… это что такое? — недоуменно спросил Лео, словно он и в самом деле очень удивился.

— Дом садовника.

— Дом садовника?! О, какой красивый! А сам садовник дома?

— Нет.

— Дом садовника… — радостно повторил Лео, так, словно в этих словах был другой, скрытый смысл. — Пойдем, посмотрим.

Карла засмеялась. Все это казалось ей нелепым, но она ничего не возразила. Дверь была не заперта. И когда Лео ее распахнул, то увидел, что в доме одна-единственная комната с низким потолком и пыльным деревянным полом. Стены были голыми, в одном углу на железной кровати лежал серый, дырявый матрац, из которого торчали клочья ваты. В другом углу на треножнике стоял ржавый тазик. Больше ничего. Карла неотрывно глядела на эти жалкие вещи, тошнота стала просто невыносимой; ей хотелось вернуться на виллу и там поудобней улечься на диване. Но, сломленная усталостью и опьянением, она села на кровать и подогнула ноги.

— Зачем, — печально спросила она, — зачем ты заставил меня пить? — Она смотрела на деревянные половицы; на глаза ей падала прядь волос, во рту, полном слюны, она ощущала горечь. Лео сел рядом. «Самый удачный момент», — лихорадочно думал он. И обнял Карлу за талию.

— Будь умницей, вспомни, — ласково уговаривал он, — ты пила по собственному желанию, правда?

Карла покачала головой, но ничего не ответила.

— К тому же, — добавил Лео, — какое это имеет значение?

Он слегка оттянул рукав платья и осторожно поцеловал оголившееся плечо.

— Все пройдет. Скоро тебе станет лучше.

Его взгляд был прикован к полоске обнаженной груди, видневшейся сквозь глубокий вырез платья. Вдруг он схватил Карлу, опрокинул навзничь, смял. Борьба, скрип пружин, бесполезные попытки освободиться.

— Пусти, — пробормотала она и перестала сопротивляться, ослабевшая от борьбы и от незнакомого ей тягостного чувства. Она уставилась в потолок широко раскрытыми, полными страдания глазами. Внезапно на нее камнем обрушился Лео, лицо его было неестественно красным. Он целовал, ее в шею, в щеку, потом в губы. Карла закрыла глаза и уронила голову на плечо. Прикосновение влажных, мягких губ Лео оставляло ее равнодушной, ей хотелось спать. Но тут ее заставил вздрогнуть треск отлетевших пуговиц, покатившихся по полу, от толчка в спину она чуть приподнялась. Она открыла глаза и увидела возбужденное, горячечное лицо Лео, склонившееся над ней, и заметила, что плечи ее обнажены. Она забилась, отчаянно ухватилась за край платья, точно цепляясь за куст у края пропасти. Все было напрасно. Лео с такой силой дважды рванул платье, что у нее чуть не сломались ногти. Со странным хладнокровием и тщательностью, которые никак не вязались с его возбуждением, Лео приподнял Карлу и не без труда опустил платье на живот. Принялся лихорадочно отстегивать бретельки лифчика. Карла смотрела на него испуганно. Пыталась сопротивляться, но он действовал с методичностью хирурга во время операции: хмурил брови, сердито качал головой и кривил рот, словно говоря: «Нет, не надо, дорогая, не надо… Не волнуйся… Все будет хорошо… Доверься мне». Эти повелительные жесты Лео, и чувство горечи во рту, тошнота сделали больше, чем все прежние усилия Лео. Карла сдалась. Поднимала руки, когда их надо было поднять, прогибала спину, когда нужно было ее прогнуть, не схватилась за рубашку, которую Лео ловко опустил. Голая по пояс, она покорно лежала на матраце, закрыв глаза. Тошнота становилась все сильнее, она больше ничего не соображала, ей казалось, что она умирает.

— Какая красивая девочка! — восхищался Лео. Обнаженная Карла ослепляла его, он не знал, что ему ласкать раньше, — нежные, хрупкие, матовые плечи, либо юную, молочной белизны грудь, которую он пожирал жадным взглядом и никак не мог насытиться. — О, какая красивая девочка! — Он уже наклонился, чтобы обнять ее, как вдруг увидел, что Карла приподняла голову, испуганная, белая как полотно, и что-то промычала, дергая подбородком. Он отпустил ее, отодвинулся. Карла как безумная вскочила с кровати и показала глазами на треножник в углу. Лео все понял; он схватил тазик и поднес его Карле. И в тот же миг в проржавевший таз с бульканьем хлынула рвотная масса. На секунду рвота прервалась, затем началась с еще большей силой. Все тело Карлы содрогалось в конвульсиях. Придерживая ей голову, Лео смотрел на нее в полном бешенстве.

«Моя вина, хоть покаянную молитву читай. Я не должен был так ее спаивать». Теперь было бесполезно обманывать самого себя: его затея провалилась. Он смотрел на Карлу, задыхаясь от злости. Вот она, девушка его мечты, голая, готовая отдаться, и она держит на коленях не его голову, а таз, от которого не может оторвать отчаянного взгляда. «А ведь не напои я ее, сейчас она уже была бы моей», — подумал он.

Наконец Карлу перестало рвать, она оттолкнула от себя полный таз, и Лео с отвращением поставил его на треножник. Обернувшись, он посмотрел на Карлу — она сидела голая на краю кровати, опустив голову и бессильно уронив руки. Лео поразило несоответствие между худым телом — лопатки буквально просвечивали, плечи были острыми, узкими — и непропорционально большой грудью и головой. «Она неважно сложена», — подумал он, пытаясь утешиться.

— Как ты себя чувствуешь? — громко спросил он.

— Плохо, — ответила Карла. Она смотрела в пол и беспрестанно сглатывала горькую слюну. Взгляд ее то и дело останавливался на платье, сползшем на голый живот. Ей стало холодно, ее переполняло черное отчаянье. «Все кончено», — подумала она. И в самом деле она чувствовала, что ее прежней жизни приходит конец. Но все было безрадостным, пошлым, о чем неумолимо напоминал этот таз. Что изменилось, она и сама точно не смогла бы объяснить. Она осторожно подняла голову и сквозь пелену слез посмотрела на Лео.