— Сейчас ещё и за лай оштрафую!

Железный Тагер не выдержал и обратился за помощью к пассажирам:

— Граждане пассажиры. Этот товарищ меня не понимает. Может быть, вы поймёте?!

И Тагер рассказал всему вагону, как всё произошло, кто они такие, кого они ищут.

Всё население вагона пришло в движение, только контролёр оставался невозмутимым — и не такое слыхал! — и хладнокровно писал квитанции на штраф — четыре на «зайцев»-людей и одну — на «зайца»-собаку.

— И меня тогда оштрафуйте, — сказал Тагер в знак протеста.

— Вас не могу, — с сожалением ответил контролёр. — Вы при исполнении. Никак даже с передатчиком? Вот бы мне такой. Тогда бы я штраф брал на расстоянии.

Тагер поскорее спрятал передатчик под пиджак — ещё услышат эту историю на другом конце города, засмеют, шагу ступить не дадут…

— Товарищ милиционер, товарищ милиционер, — протиснулся к Тагеру мальчишка, — подождите. Я хочу сказать вам… я видел…

Это был тот самый Котька, который несколько дней назад вместе со Славкой бежал по вагонам, спасаясь от контролёров.

— Вы про мальчишку говорили исчезнувшего. Так я его на капустное поле послал. Там теперь трубопровод для горячей воды тянут. Мальчишки брехали, что там летающая тарелка появилась. Я, вообще-то, не думал, что он поверит, — я бы не поверил. А может, он туда и не пошёл. Я, вообще-то, не пошёл бы… Он обещал ко мне зайти, если что увидит… Но он не зашёл. Значит, ничего не увидел.

— Твой билет?

Котька впервые захотел по-честному признаться, что он — настоящий «заяц», но Тагер его опередил:

— Какая ещё тарелка? — И на какое-то мгновение Тагеру вспомнился неопознанный предмет в первое ночное дежурство, но он тряхнул головой и сказал скорее себе, чем кому-то другому: — Чепуха! — и добавил специально для контролёра: — Не пойму, кто ты — преступник или свидетель, но на всякий случай я тебя арестую. Иди вперёд и не вздумай бежать! — И он подмигнул Котьке.

Потрясённый контролёр ахнул, а они пошли к выходу.

Тут электричка остановилась, оцепенелые Светлана Леонидовна и Перепёлкина вскочили, как ужаленные, и бросились к выходу, за ними потопали остальные.

— Штраф не считается! — вдогонку им крикнул кон тролёр. — Такое дело — человек исчез. Какой может штраф быть? Штраф быть не может!

Расстегай Иваныч вместе с Того радостно облаяли его на прощанье.

Электричка умчалась.

— Спасибо вам большое, товарищ милиционер. Я, честное слово, теперь всегда буду брать билет. А вам идти вон туда, видите — труба серебрится. Я бы с вами пошёл, да мать из командировки приезжает, много дома дел. Если найдёте его, спросите Котьку. Вам каждая собака покажет, где я живу.

Обрадованные и повеселевшие «зайцы» вышли на тропинку, по которой когда-то шёл Славка. Возглавлял группу Расстегай Иваныч, который как-то вдруг устал. Что-то томило его, как бы разливалось внутри, становилось тепло и дремотно. Тагер старался идти рядом со Светланой Леонидовной. Ему хотелось сказать ей что-то хорошее, но это хорошее никак не выговаривалось. У него опять куда-то подевался голос, и получалось только кашляющее нечеловеческое «Кххч!»

БЕСПОРЯДКИ НА ЮКАТЕ

Славка, Ешмыш и Тюнь-Тюнь вместе с огромным рисованным солнцем вошли в спящий и тёмный город Ботон, крича: «Домой, домой!» По дороге солнце стало вдруг греться. Грелось, грелось и вдруг прожгло чуприк и вывалилось из него, и повисло прямо в воздухе — в том мрачном и унылом пространстве, которое называлось на Юкате воздухом.

— Смотри-смотри, что оно делает, — закричал Тюнь-Тюнь, — оно убегает от нас! Лови, лови его!

— Оно убегает, чтобы не обжечь, — разумно предположил Славка. — Но, честное слово, я не знал, что простое рисованное солнце может так греть и катиться.

Солнце на миг закатило лукавые глазки и зашептало сверху:

— Неправильно говоришь. Я не просто рисованное солнце. Я твоё солнце. Ты подарил меня своим друзьям, и я буду светить, пока твой собственный свет не кончится.

— Смотри-ка, говорящее солнце, — удивился Кукушкин. — Такое бывает?

— У нас на Юкате такое иногда бывает, необъяснимое, — радостно засмеялся Тюнь-Тюнь и затряс зелёными листиками — они у него выросли на ивовых прутиках. — Смотри, это, наверно, тоже от солнца… Я так часто мечтал стать живым, но никому никогда не говорил об этом. Думал — будут смеяться. Ведь неживым, ненастоящим быть проще. Правда, Ешмыш?

— Правда. Мы в своих полётах и скитаниях в космосе столько повидали настоящего, что всегда хотели, чтобы и у нас оно было. Спасибо вам, друг, что вы не обманули нас. Как только я увидел вас в вашей научной лаборатории, я сразу поверил, что вы — единственный, кто нам нужен.

— Понимаешь, Ешмыш, это не научная лаборатория была… а, сказать честно, обыкновенная труба. Я в ней спрятался от неприятностей. У меня кругом сплошные неприятности: двоечник, хулиган, теперь ещё стал неродным сыном, потом грохнул ногой аквариум… Сначала хотел просто спрятаться, и всё, а потом стал наблюдать, потом тебя увидел.

— Оббижжяетте. Вы не можете быть таким, как рассказали, не верю, — сказал Ешмыш.

— И я не верю, — подхватил Тюнь-Тюнь. — А что такое аквариум?

— Я правду сказал. Может, единственный раз в жизни, а вы мне теперь не верите.

— И всё равно не верим, — заупрямился Тюнь-Тюнь и опять спросил: — А что такое ваш аквариум, который вы грохнули?

— Ну и не верьте. Я, конечно, постараюсь быть, каким вы меня видите, хотя это и трудно. Но я всегда буду вас вспоминать и думать… Аквариум — это где рыбы плавают в доме.

— Рыбы плавают? — переспросил Тюнь-Тюнь. — А не можете ли вы…

— Да отстань ты от него, пожалуйста, — нахмурился Ешмыш. — Он и так подарил нам солнце. Рыбы, наверное, тоже от солнца?

— Рыбы? Нет, не от солнца. Они — холодные. Отчего — не знаю. Мы не проходили. Рыбоведения у нас ещё не было.

Пока они так беседовали на главной площади Ботона, их незаметно окружили толпы козерогов.

Мирные козероги проснулись от яркого света и сначала подумали, что началась война с соседней планетой. Но для войны не хватало грохота. В испуге они ждали, когда же он раздастся. Но его всё не было и не было, хотя свет и не пропадал. Тогда они все повысовывались из маленьких своих домишек — у каждого был свой кубик — и стали переговариваться, узнавать, что случилось. Никто не мог ничего объяснить разумно.

Говорили только, что свет перевернулся: раньше он где-то лежал на другом, тёмном боку, а теперь повернулся к ним светлым.

Сидеть в кубиках при таком свете не хотелось, и вот все козероги выбежали на главную площадь города.

Когда Ешмыш увидел в сборе всё население города, он захотел, чтобы все узнали правду.

— Вы подождите меня здесь, — сказал он Славке и Тюнь-Тюню, а сам прыгнул высоко-высоко и повис рядом с солнцем.

— Вот видите, это — солнце! — сказал он всему козерожьему народу. — Оно осветило всю Юкату, и мы теперь можем видеть, что живём не совсем верно. Не поём песен, не читаем сказки, полностью и неразумно подчиняемся доктору Чрефу. Этот человек, этот Слава Кукушкин, помог нам зажечь над Юкатой свет. Он нарисовал нам осень. И наверное, сможет развести у нас рыб.

Козероги слушали Ешмыша с удовольствием: впервые с ними так хорошо говорили и всё им объясняли, да не кто-нибудь из простых, а знаменитый звездолётчик Ешмыш.

— Он дымится — в испуге закричал один маленький козерог, и все увидели, как от Ешмыша пошёл дым, запахло палёным.

— Я знаю, что сгорю, — печально сказал Ешмыш. — Мне это было написано на роду доктором Чрефом. Я понял это, как только Кукушкин нарисовал солнце. Но дело не во мне. Слушайте, все козероги, и перестаньте быть стадом. Поднимите головы и смотрите на солнце. Оно вам всё скажет… Домой, домой…

И Ешмыша не стало.

— Он сгорел?! Зачем он сгорел? Он был такой удивительный, — тихо зашелестел лепестками и листьями Тюнь-Тюнь.

— Из-за меня он сгорел. Это я виноват. Я во всём один виноват. И больше никто не виноват, — так же тихо зашептал Кукушкин и заплакал. — Ну зачем я нарисовал ему солнце?