— Нет, Иван Платонович, мы все-таки не по-джентльменски поступаем. И в самом деле, напали на бедную женщину со всех сторон, — заступился за профессоршу Коваль. — А кстати, у вас, Клавдия Павловна, был брат Арсений. Мы его тоже разыскиваем. Интересно, знал ли о его существовании Гущак? — Коваль сделал паузу и снова посмотрел на каждого из присутствующих. — Итак, Клавдия Павловна, что бы вы еще хотели рассказать?

— Ничего. Вам все известно, товарищ подполковник, — профессорша жеманно повела бровью, и Коваль констатировал, что смутилась она при этом мало, хотя он фактически уличил ее во лжи.

— Ну что ж, — тоже не давая воли эмоциям, сказал он, — в таком случае послушаем людей, которые непосредственно занимались этим делом. Кто первый? Вы, Иван Платонович? Алексей Иванович?

— А почему, собственно, мы связываем возвращение Гущака и его гибель с забытым уголовным делом? Может быть, здесь все гораздо проще? — неожиданно спросил Коваля профессор.

— И верно, — подхватил Козуб. — А был ли Иван Иванович? Помните, у Назыма Хикмета пьеса есть с таким названием?

Все вопросительно посмотрели на Коваля.

— Нас интересует любая версия. Верно? — обратился подполковник к Субботе, и тот в знак согласия наклонил голову.

— Тогда разрешите мне, — сказал юрисконсульт. — Относительно гибели Гущака. Это было обыкновенное ограбление хорошо одетого старика. — Козуб по глазам Субботы понял, что эта версия следователю по душе, и повторил: — Обыкновенное ограбление. И поэтому, мне кажется, «дела давно минувших дней» следует оставить в покое.

— А откуда вы знаете, что Гущак был хорошо одет? — поинтересовался Суббота.

— Ну… — юрисконсульт на мгновенье запнулся, но тут же ответил: — Приехал человек из Канады. Значит, и одежда соответствующая. Всякие этикетки, молнии, никелированные пуговицы — все то, что производит магическое впечатление на некоторых нестойких юнцов. Могли предположить, что и в карманах не пусто. Вот и соблазнились. А старичок-то оказался крепким, или что-то помешало, одежду снять не успели, вытряхнули карманы — и под поезд!

Козуб закончил и перевел взгляд на Коваля.

— Версия вполне вероятная, Иван Платонович, — сказал тот после краткого размышления. — Но все-таки нет, не ограбление. В карманах все цело. Даже бумажник. Очень красивый, новенький, кожаный, с целой системой застежек и с довольно внушительным содержимым.

— Другой раз преступление не имеет видимых мотивов. Они есть, но скрыты, не выражены, — продолжал юрисконсульт. — Могло иметь место банальное хулиганство, приведшее к непредвиденным последствиям — к смерти старика. И тогда его сунули под поезд.

— И тут — банальное? Даже хулиганство бывает банальное? — не к месту вставила профессорша, которая уже немного успокоилась, и все сделали вид, что не расслышали ее слов.

— Вы не согласны с такой версией? — обратился Козуб одновременно к Ковалю и Субботе.

— Мы разрабатывали много версий, — уклончиво ответил следователь.

— Эта — самая вероятная, — еще раз заверил хозяин кабинета. — И какие тут могут быть связи с той старой историей, притянутой, простите, за уши? Кстати, у Гущака какие-то родственники здесь оставались. Их-то проверили?

— Валентин Николаевич сказал, что разрабатывалось много версий. Была и такая. Не подтвердилась.

При упоминании о родственниках старого репатрианта Суббота поморщился. За необоснованное содержание Василия Гущака в тюрьме его ожидали неприятности.

Не зная, чем вызвана гримаса молодого следователя, Козуб не развивал больше подобных соображений.

— Простите, что допытываюсь. Я понимаю, не все можно рассказывать. Но примите во внимание мои слова. Как убит Гущак? Если не секрет. Ножом, финкой, кастетом или каким-нибудь другим оружием такого рода? Если да, то это исключительно хулиганы или грабители.

— Ах, не говорите, пожалуйста, о таких вещах! — запротестовала Гороховская, которая до этой минуты молчала и слушала или не слушала разговоры, но внимательно присматривалась к присутствующим, особенно к профессору Решетняку: не тот ли это человек, который арестовал ее ночью вместе с матросом и допрашивал в милиции? Она тогда возненавидела его, считая виновником гибели Арсения. А теперь никак не могла представить себе седовласого и почтенного ученого в роли неумолимого милиционера.

— В конце концов, это не имеет значения, — ответил подполковник Козубу. — Так сказать, хулиганская версия тоже не подтвердилась. Все-таки убийство совершено либо по политическим мотивам, либо из корыстных побуждений. И я убежден, что оно несомненно связано со старой историей.

— Я нашел и отдал вам, Дмитрий Иванович, эсеровскую листовку, — сказал Козуб. — Но я далек от мысли о прямой связи между ограблением банка в те годы и гибелью Гущака в наши дни. Ограбление банка действительно было акцией политической, а гибель старика, скорее всего, происшествие случайное. Здесь могли сыграть трагическую роль разве что деньги в его карманах, на которые позарились грабители; кстати, вполне возможно, что у него, кроме бумажника, были и еще какие-нибудь ценности, и бумажник умышленно оставили, чтобы имитировать несчастный случай. Экспертизе трудно установить — толкнули старика под колеса или сам он упал. Если бы его ударили ножом, дело другое. Травма заметная, происхождение известное…

— Простите, Иван Платонович, — перебил его Коваль. — О характере прижизненного ранения Гущака я не говорил. Почему вы считаете, что там не было удара ножом?

— Вы не сказали прямо, но из ваших слов я сделал такой вывод.

— Несколько поторопились… Ну ладно… Один вопрос присутствующим. Начнем с Клавдии Павловны. Вы с Гущаком не встречались теперь и раньше никогда не виделись? Да?

— Ни раньше, ни теперь.

— А что говорят об этой трагедии жители Лесной?

— Не знаю. К чужим разговорам не прислушиваюсь.

— А вы, Алексей Иванович? Вы тоже с ним никогда не виделись? Тогда от следствия он сбежал. А теперь?

— Я уже говорил вам обо всем на опытном участке.

— Там мы разговаривали вдвоем, а здесь беседа общая. Так что, Алексей Иванович, кое-что приходится и повторить, чтобы довести сегодня до логического конца то, чего вы не сделали в двадцатые годы.

— Не по своей вине, кстати, — проворчал Решетняк.

— Вас вычистили из милиции, и вы передали дело Ивану Платоновичу. Знаю.

— Верно говорят, нет худа без добра, — засмеялся юрисконсульт. — Иначе не было бы у нас такого замечательного ученого. И розыски Гущака были бы бесплодны, и ученого не было бы.

— Это уже софистика, — усмехнулся Коваль и снова обратился к Решетняку: — Когда мы с вами разговаривали на опытном участке, я поинтересовался, какие еще люди имели отношение к этому делу. Вспомнили кого-нибудь? Ведь перед чисткой вы были близки к раскрытию тайны.

— Я вспоминал, да, да, пытался вспомнить, — ответил профессор. — Но ни фамилий, ни фактов… — Он посмотрел на жену. — Разве только вот… Я возлагал надежды на одну фразу, которую Клава услышала в ночь перед ограблением. За два-три дня… Кто-то из тайно приходивших к Апостолову во время разговора в кабинете назвал его «мальчиком с бородой». Казалось, что это — ниточка к розыску. Во всяком случае, я догадался, что ограбление банка было делом не только банды Гущака, а более широкого круга людей. И вот почему. Во-первых, голос этот Клаве показался знакомым. Во-вторых, эту же фразу, произнесенную, скорее всего, этим самым человеком, я услышал и во время чистки. И — растерялся. Мне показалось, что это сказал кто-то из членов комиссии. Оглядываясь теперь на прошлое и связывая это преступление с провокациями эсеров и украинских националистов, я могу делать далеко идущие выводы… Но тогда… тогда я просто растерялся…

— И больше ничего не узнали?

— Нет. Уехал в свое село.

— Оставшись в милиции, Алексей Иванович тоже ничего не раскрыл бы, — сказал юрисконсульт. — Ниточка слишком тонка. Кстати, если бы рассказал мне тогда хотя бы то, что рассказывает сейчас, я дела не закрыл бы. Почему же, Алексей Иванович, вы утаили от меня такую подробность?