— Вы так взволновали меня своим неожиданным визитом, — сказала она Ковалю.

Возбужденность исчезла, и она ощутила слабость. Коваль не мог не заметить, как изменилось лицо старой актрисы, как угасли ее глаза, углубились морщины.

— Спасибо, Ванда Леоновна, за беседу. Может быть, мы еще встретимся. Если что-нибудь еще вспомните, позвоните, пожалуйста.

Гороховская взяла протянутую ей Ковалем бумажку с его координатами и едва кивнула ему. Нет, думала она, то, что она знает, уйдет вместе с нею в небытие. Есть вещи, которые касаются только ее.

Она не поднялась, чтобы проводить подполковника, и, откланявшись, Коваль сам выбрался из коридора на солнечный двор — словно в иной мир. Внимательно осмотрел двор, сад.

Что же все-таки скрывает от него старая актриса?..

20

Инспектор Алексей Решетняк возвратился в свою каменную келью среди ночи промерзший до костей. Захотелось, несмотря на смертельную усталость, выпить горячего чая. Хорошо еще, что выдали керосин. Зажег керосинку, она вспыхнула синеватым пламенем, выхватывая из темноты высокие стены и его фигуру.

Поставив на огонь алюминиевую кружку, Решетняк сел на кровать и начал стаскивать мокрые сапоги. Размотав влажные портянки, растер окоченевшие ноги. Ожидая, пока закипит в кружке вода, сунул ноги под одеяло.

За окном хлобыстал дождь, перемешанный со снегом, от которого у Решетняка все еще горело лицо. Пальцы не отходили, тело пронимала дрожь. Да и как уж тут согреться, если дома было почти так же холодно, как на улице. Но там инспектор был распален выслеживанием вооруженных грабителей, которые, едва только на город опускалась ночь, выползали из своих укрытий, заброшенных подвалов и притонов, словно тараканы из щелей, на притихшие улицы и под дулом револьвера раздевали одиноких прохожих, насиловали женщин.

Сегодня Решетняк принимал участие в преследовании шайки «Черная рука», за короткое время совершившей несколько дерзких квартирных ограблений. Губрозыску удалось установить, что грабители часто бывают на окраине города, в доме бывшей воспитательницы института благородных девиц, и общаются там с проститутками.

Умело организованная облава была внезапной и обошлась без жертв среди милиционеров, хотя грабители были хорошо вооружены. Но Решетняку пришлось долго сидеть в засаде, в сыром подъезде, где безжалостно дули снежные сквозняки.

Вода закипела. Обжигая губы, Решетняк глотнул кипятку. Сразу стало теплее и показалось, будто в комнате посветлело, хотя керосинка по-прежнему высвечивала своим синеватым пламенем одни только силуэты предметов.

Напившись кипятку, инспектор поставил кружку на ночной столик, который неведомо как перекочевал сюда из барской спальни. Согревшись, Решетняк ощутил, что голод стал не таким острым и колючим, как раньше, а неприятности, которые весь день терзали душу, забылись на время.

Инспектор думал о том, что теперь на земле все перевернулось вверх тормашками. Миллионы людей подняла революция на своих могучих крыльях к самому солнцу, подняла их к новой жизни, в то же время сбрасывая на холодную жесткую землю малодушных и растерявшихся. Именно с этими, выбитыми из колеи, озлобленными, потерявшими себя, искалеченными в вихре событий, а часто и просто несчастными людьми, должен был иметь дело инспектор милиции Решетняк. И ему приходилось бороться не только против бандитизма, преступности, несправедливости богатых к бедным, сильных к слабым, на которой раньше держалось общество и которая после революции стала преступлением; его душа восставала и против новых несправедливостей и правонарушений, которые возникали в беспощадной борьбе классов и проявлялись также внутри самого класса — из-за неопытности, излишней экзальтированности, предубежденности или как следствие старых представлений, предрассудков и привычек. Многое еще оставалось в жизни от разрушенного революцией мира, сорной травой прорастало на новом поле, а вчерашний деревенский парень Алексей Решетняк должен был все это понять и осмыслить, во всем разобраться, потому что он представлял Закон.

Долго стояла перед глазами недавняя облава на Нагорном кладбище. Разве можно забыть, что среди проституток и карманных воров, пойманных там, были подростки и даже дети? Вспомнилась и встреча с дочерью Апостолова, когда бестолковые милиционеры, вместо облавы на проституток хватали на улицах всех женщин подряд.

Да и Апостолов с его банком вот уже сколько времени не выходит из головы молодого инспектора. Не было еще у него такого, как с этим делом: только найдет ниточку, а она сразу же выскользнет из рук или оборвется. Ни одного подозреваемого: кто погиб, а кто исчез, и никак не выйти на грабителей. Попробуй, если никаких следов не осталось — опытные работали медвежатники, да и не без помощи самого Апостолова.

И еще одно ощущение, которое не покидает его ни на минуту: все кажется, что кто-то следит за ним, ходит по пятам. Оглянется — нет никого. А на душе все равно неспокойно.

И снова подумал о дочери бывшего банкира. Хотя и к враждебному классу принадлежит эта глазастая и голенастая девушка, но он, Решетняк, жалеет ее всей душой. Враг-то ее отец, а не она. Да, она жила в роскошном доме, училась в гимназии. Но это была не ее вина. Родителей не выбирают. И все богатство, в конце концов, принадлежало отцу, а не ей. А лакеи? Лакеи были! Прислуживали и ей. Она не отказывалась от них.

Решетняк окончательно запутался в своих рассуждениях, и его мысль переключилась на милиционеров, которые вопреки приказу главмилиции проводили запрещенную облаву в центре города. А что если это делалось с провокационной целью? Надо было потребовать у этих милиционеров документы. Бывает, встретишь в милиции и приспособленца, и дезертира, и бывшего полицейского. Пробираются специально для того, чтобы скомпрометировать милицию.

Потом подумал о своем жилье. Пора уже перейти в общежитие губмилиции, которое называют «Комсомольской коммуной». Там веселее, хорошее общество, вместе и питаются. А он — словно барсук в норе. Надо доложить начальству, выбрать подходящую минуту и попроситься в «коммуну».

Вытянув ноги, Решетняк положил голову на подушку. Подумал, что в комнате не так уж холодно — согрелась вода, стало теплее. Вот как-нибудь достанет дрова, натопит буржуйку до белого каления и подсушит стены.

Всплыла в утомленной голове далекая маршевая песня. Гремят тачанки по мощенке, и топает по дороге милицейский полк резерва. Все в новых сапогах, только и слышно: топ-топ, топ-топ!

Что это ему померещилось? Кажется, уже засыпает, согревшись. Надо погасить керосинку. Поднялся на локтях, прикрутил фитиль и дунул на огонь. И в ту же секунду грохнул выстрел.

Пуля просвистела так близко от головы, что опалила волосы. Решетняк бросился на пол, нащупал в кармане галифе наган и подполз к окну, в стекле которого на фоне ночного неба виднелась аккуратная дырочка.

Больше не стреляли.

Прижимаясь к стене, Решетняк осторожно поднялся и глянул на улицу. В темноте ничего невозможно было увидеть. Он выглянул смелее. Никто не стрелял. Было как-то особенно тихо. Чадила погасшая керосинка. А может быть, выстрела никакого и не было? Просто почудилось? Но тогда откуда же дырочка в стекле?

Решетняк накинул шинель, вышел в коридор. Постоял, вдыхая затхлый запах прихожей, загроможденной каким-то хламом, до которого никак руки не доходят, прислушался к мышиной возне и писку под полом. Никого.

Почувствовал, как заледенели босые ноги, вернулся в комнату и тихо, в темноте стащил постель на пол, укрылся шинелью и попробовал заснуть.

Кто же стрелял?..