В 08.00 я вернулся в Ной—Рофен, чтобы обсудить с Йодлем коренное изменение ситуации и положения штаб—квартиры ОКВ: не сегодня — завтра мы окажемся полностью беззащитными перед угрозой русского наступления. Я связался с Хайнрици и приказал ему прибыть в Нойбранденбург для встречи с командующим 3 танковой армией генералом танковых войск Хассо фон Мантойфелем. Затем, отдав необходимые распоряжения Йодлю, и сам выехал к месту запланированной встречи…

Беседа с Хайнрици в присутствии Мантойфеля состоялась во второй половине дня и проходила в нервозной обстановке. В жестких выражениях я высказал генералу все, что думаю по поводу совершенного им откровенного введения в заблуждение главнокомандования и несанкционированного отступления вверенных ему войск. Хайнрици объяснил отвод южного фланга группы армий оперативной необходимостью, присовокупив, что держит под строгим контролем как запланированное сокращение линии фронта, так и все перемещения и перегруппировку войск. В ответ я обрисовал ему ситуацию на фронте, сложившуюся в результате его самоуправства и самовольного отхода с позиции. В крайне тяжелом положении оказались не только Венк, Штайнер и Хольсте, но и резко ухудшилась оперативная обстановка в районах севернее и северо—западнее Берлина. Хайнрици пообещал не совершать опрометчивых шагов, следовать указаниям ОКВ и действовать впредь в рамках общей оборонительной концепции. Мы расстались внешне доброжелательно, а перед самым отъездом я еще раз напомнил ему о нашей старой боевой дружбе и данном им слове.

Я вернулся в лагерь уже затемно. Йодль доложил мне о резком ухудшении обстановки на южном фланге фронта — севернее Берлина. У меня состоялся продолжительный разговор с Кребсом, поскольку фюрер переадресовал меня к нему. Переговорить с самим Гитлером так и не удалось.[94] Было очень плохо слышно — связь постоянно прерывалась и исчезала. Начальник службы связи вермахта генерал войск связи Праун разъяснил мне, что в настоящий момент все телефонные линии связи перерезаны и пока удается обеспечить только радиосвязь: связь осуществляется посредством приемо—передающего устройства, установленного на привязном аэростате вблизи нашего лагеря, и аналогичного ему устройства на берлинской радиобашне. Пока цела башня и не подбит наш аэростат, можно будет поддерживать связь с рейхсканцелярией. Кроме того, как и прежде, поддерживается связь с фюрербункером посредством коротковолновых радиопередатчиков.

Йодль предложил перенести наш КП на новое место не позднее следующего дня.[95] Я был категорически против, поскольку не хотел без крайней на то нужды увеличивать и без того немалое расстояние между штаб—квартирами фюрера и ОКВ. Кроме того, мне бы не хотелось лишиться с таким трудом налаженной радиосвязи. Впрочем, буквально через несколько часов артиллеристы развернули позиции поблизости от нашего лагеря, и залпы тяжелых батарей положили конец моим сомнениям — похоже, наше пребывание в Ной—Рофене действительно подошло к концу. С наступлением темноты и до самого рассвета артиллеристы вели беспокоящий огонь по позициям противника. Тем временем Йодлю удалось связаться с бункером и переговорить с фюрером, который подтвердил мои распоряжения о незамедлительном прекращении отступления Хайнрици и приказал перейти в контрнаступление 7 танковой дивизии.

Примерно около полуночи позвонил генерал—оберст Хайнрици и заявил, что после нашей встречи ситуация на его участке фронта продолжает ухудшаться с каждым часом и он вынужден отдать приказ об отступлении группы армий. Я ответил ему, что не нахожу слов от возмущения и расцениваю его действия как неповиновение и невыполнение приказа. Хайнрици завопил в трубку, что в таком случае не желает нести или разделять ответственность за судьбу вверенных ему войск. Я заметил, что, по моему глубочайшему убеждению, он никогда и не был достоин столь высокого командного поста, и пусть он сию же минуту передает командование старшему офицеру.[96] Далее я сказал, что сам сообщу фюреру о снятии его с должности, и повесил трубку. Йодль счел смещение Хайнрици вполне оправданным. Я отправил радиограмму в Берлин с сообщением об отставке командующего группой армий «Висла» и объяснением причин. Ночью пришел ответ Кребса с подтверждением получения текста радиограммы фюрером…

К утру 28 апреля[97] гул артиллерийской канонады стал хорошо слышен в расположении нашего КП. Вместе с начальником службы связи Йодль завершил последние приготовления к эвакуации еще ночью. После переговоров с рейхсфюрером СС Гиммлером последний выразил готовность освободить для нас свой командный пункт в Мекленбурге. Мы выслали вперед спецкоманду для приема участка расквартирования и намеревались последовать вслед за нею. В ночь с 27 на 28 апреля хлынул сильный дождь, и мы были вынуждены опустить аэростат на землю, так что никакой связи с Берлином не было. Поднять его в воздух удалось только во второй половине дня 28.4, поскольку сильно отсырела и соответственно потяжелела оболочка.

Наш лагерь отстоял от линии фронта на каких—то 10 км. Прекрасный солнечный день и великолепная летная погода способствовали активизации вражеских ВВС — над нашим лагерем безостановочно кружили русские истребители и разведчики…

Как только связисты подняли аэростат в воздух, я сразу же связался с рейхсканцелярией. Со мной разговаривал генерал артиллерии Вейдлинг, бывший командующий одерским фронтом под Кюстрином. Тот самый генерал, который едва не стал жертвой интриг ведомства Гиммлера: Гитлеру доложили, что он и его штаб отступили в лагерь Дебериц, в то время как вверенные ему войска ведут кровопролитные бои между Одером и Берлином. Гитлер отдал приказ Кребсу немедленно арестовать и расстрелять «дезертира». К счастью, Вейдлинг узнал об этом, немедленно выехал в рейхсканцелярию и добился приема у фюрера. В результате фюрер отстранил прежнего командующего берлинским гарнизоном и назначил Вейдлинга комендантом «Большого Берлина», наделив неограниченными полномочиями и выказав полное доверие. Такими, с позволения сказать, «методами» СС дискредитировали армейских генералов перед Гитлером, болезненно реагировавшим на такого рода доносы. В случае с Вейдлингом только решительные действия самого генерала не дали свершиться неправедному суду.

После моей беседы с генералом Йодлю удалось связаться с фюрером — я слушал их разговор через наушники. Гитлер был само спокойствие и деловитость. После доклада оперативной обстановки он высказал желание переговорить со мной. Еще во время доклада в наушниках был слышен какой—то подозрительный шум, а вскоре связь и вовсе прервалась. Через несколько минут начальник службы связи доложил мне, что русские истребители сбили аэростат — резервного не имеется, телефонную радиосвязь восстановить не удастся.

Это малоприятное во всех отношениях донесение облегчило нам тем не менее принятие решения об экстренной эвакуации. На восстановление телефонной радиосвязи рассчитывать больше не приходилось, в свою очередь, наши радисты могли развернуть коротковолновые радиостанции практически на любом участке марша, поэтому можно было трогаться в путь сразу же после ужина. Я сожалел только о том, что мне так и не удалось переговорить с фюрером, хотя Йодль успел обсудить с ним самые важные вопросы. Мы отправили в Берлин радиограмму о смене места дислокации и попросили впредь радировать на наш новый КП, в расположение которого мы рассчитывали выйти к вечеру.

К полудню шум боя стал слышен еще отчетливее — сражение явно перемещалось в нашем направлении. Активизировалась и бомбардировочная авиация противника — русские бомбили узловой пункт Рейнсберг, а их штурмовики жгли отступающие автоколонны. Мы разбили личный состав ОКВ на маршевые группы и наметили отдельные маршруты движения для каждой из них. Йодль, я и несколько ближайших сотрудников покидали лагерь последними; накануне наши адъютанты провели рекогносцировку местности и нанесли на карту удобный маршрут следования: лесными дорогами, в обход забитых транспортом автострад. Мы выступили в 14.00,[98] следом за нами — связисты и радиостанция. На следующий день связисты доложили: русские патрули появились в лесу примерно через час после нашего отъезда, когда они заканчивали демонтаж аппаратуры, поэтому им пришлось бросить автомашину связи и все телефонное имущество, а самим в срочном порядке ретироваться.