Она повернулась на бок и положила под щеку ладошку.

— Ладно уж, я сейчас засну, только ты сразу не включай. Может быть, я сон какой-нибудь интересный успею посмотреть.

В оранжерее горел свет. Алешкин оставил ТУБа возле двери, а сам спустился вниз. На него пахнуло влажным теплым воздухом. Автощетки высунулись из-под ступенек и быстро обмели ему ботинки — Евгения Всеволодовна боялась не пыли, а посторонней цветочной пыльцы, которую случайно могут занести в теплицу на ногах.

— Смотрите, какая прелесть! — сказала она.

На невысокой подставке стоял большой цветочный горшок, из которого торчал зеленый шар, усыпанный длинными рубиновыми колючками.

— Красавец, не правда ли?

Алешкину пришлось согласиться.

— Из Англии получила. Из ботанического сада. Гибридный кактус, не буду называть его по-латыни: и длинно, и все равно не поймете. Редкость в нашем мире. Скоро зацветет, видите. А цветет раз в пять лет… Но вы ко мне не затем, чтобы смотреть на кактус, конечно.

— Да. И я не один.

Евгения Всеволодовна повернулась к дверям, вздрогнула и даже отступила на шаг.

— Мой бог! — сказала она.

Конечно, это был тот же старый Шекспир… однако такое начало совсем не понравилось Алешкину.

— Не пугайтесь, что вы, — сказал он. — Это же обыкновенный ТУБ.

Широкоплечая прямоугольная фигура закрывала весь просвет дверей. Евгения Всеволодовна встречалась с ТУБами только по телевидению и никогда не относилась к ним серьезно, считая их чем-то вроде заводных кукол, почти игрушек для космонавтов. Она всегда была невнимательной к технике.

— Я не боюсь, — сказала она. — Просто эта подделка под человека вызывает у меня неприятное впечатление.

— Жаль. А мне так хотелось, чтобы эта, как вы назвали, подделка вам хоть чуточку понравилась.

— Зачем, Алешкин?

— Так, — уклонился Алешкин. — Нужно же вам привыкать когда-нибудь. Ведь это наши будущие помощники.

— Я думаю, это произойдет не скоро.

— Кто знает. Можно, я приглашу его сюда?

— Он ничего не раздавит?

— Нет. Он аккуратнее, чем я. ТУБ!

— …я слушаю… — хрипнул ТУБ.

Евгения Всеволодовна чуть вздрогнула.

— Подойди! — сказал Алешкин,

ТУБ переступил порог, он Прихрамывал и волочил правую ногу, но спустился неторопливо и аккуратно.

— Познакомься, ТУБ, это — Евгения Всеволодовна

— …здравствуйте… — сказал ТУБ.

Он сделал еще шаг вперед и протянул руку. Алешкин смутился — ТУБ никогда не протягивал руку первым И потом только разглядел в пальцах ТУБа цветок

— Что это, Алешкин?

Пожалуй, Алешкин удивился цветку больше, чем Евгения Всеволодовна. А он-то считал, что знает пределы сообразительности ТУБа. Ай да программисты!

— Он дарит вам цветок… и знаете, Евгения Всеволодовна, хотя, может быть, стыдно в этом признаться, но я здесь ни при чем. Это не инсценировка, поверьте. Я только сказал ему, что мне хотелось, чтобы он понравился одной женщине. Кто-то когда-то научил его этому, ну… что женщинам дарят цветы. И он сорвал этот цветок, очевидно, еще у меня дома. Клянусь Ганимедом, что это так.

Евгения Всеволодовна взяла цветок. Она прикоснулась к пальцам ТУБа и удивилась — пальцы были теплые.

— Спасибо! — сказала она. — Спасибо, ТУБ. Да, это цветок из вашего садика. Я сама давала семена Мей. Лилия, лилиум кандидум.

И Алешкин с изумлением уставился на ТУБа. Ну и ну! Надо же…

Решив, что ТУБ успел расположить к себе Евгению Всеволодовну, Алешкин подумывал, что пора начинать главный разговор…

Она сама пошла ему навстречу.

— А все же зачем вы его ко мне привели?

— Вы не догадываетесь?

Тогда она догадалась. Она только не могла в это поверить.

— Вы сошли с ума, Алешкин. Вы забыли, что у нас дети.

— Вот о них я только и думал все эти дни. Если бы не наши детки, я бы за него и не беспокоился. Да, да, я беспокоился только за него. Сам ТУБ безопасен, он никому не причинит вреда, он так сконструирован. У него две ступени биозащиты. Он никого не толкнет, не наступит на ногу и никого не обидит…

— Вот как. Вы боитесь, что его могут обидеть дети. Неужели его можно обидеть?

— Ну, в переносном смысле, конечно. Он предельно правдив и предельно доверчив — если можно применить эти слова к машине, которая сама не понимает их смысла. Эту доверчивость легко использовать ему во вред. Вот этого я и боюсь. Но, говоря от его имени, у него больше нет выбора. Он списанный.

— Как списанный?

— Очень просто, как негодный для дальнейшей эксплуатации. Это же не живое существо, а техническая поделка, и на него распространяются строгие технические законы. По этим законам он подлежит разборке и уничтожению, как некачественный механизм. Только мы и сможем… фу, чуть не сказал: спасти ему жизнь.

Алешкин нашел верный ход. Евгения Всеволодовна задумчиво повертела в руках цветок, осыпавший ее пальцы желтой пыльцой.

— Вам не следовало так говорить, Алешкин, — сказала она. — Это нечестный прием.

— Что вы…

— Хорошо, мы попробуем, — перебила она. — Я мало знаю… вернее, я совсем ничего не знаю о ТУБах, но на самом деле, — и она улыбнулась задумчиво, — нельзя же отправлять в разборку машину, которая умеет делать то, что забывают делать живые люди — дарить женщинам цветы… Ладно, ладно, не благодарите меня за вашего протеже. Лучше помогите унести вот этот кактус ко мне домой.

— Возьми это, осторожно.

— …понял… осторожно…

ТУБ поднял цветочный горшок своими ручищами и двинулся следом за Евгенией Всеволодовной, плавно перекатывая свои громадные губчатые подошвы. Она отворила ему дверь.

— Сюда поставьте, пожалуйста, — попросила она.

6

Утром Евгению Всеволодовну разбудил дождь.

Пришлось встать, закрыть распахнутые настежь окна. Дождь тут же прошел, но ложиться обратно в постель уже не было смысла.

ТУБ стоял неподвижный у крыльца коттеджа, под навесом входных дверей, там, куда его вчера вечером поставил Алешкин. Евгения Всеволодовна выглянула в окно, она хотела сказать «Доброе утро!», но потом решила, что это будет смешно, и пошла в ванную.

Энергично растираясь после холодного душа массажным полотенцем, она вышла в комнату… и оторопело попятилась.

В комнате, у порога стоял ТУБ.

Синие огоньки его видеоэкранов были направлены на нее. ТУБ смотрел на нее!.. Фу, какие глупости. Чего она испугалась? Ведь это же все равно, что стесняться автомата-пылесоса или стиральной машины.

Рассуждения были верны, но все же она накинула купальный халат.

ТУБ продолжал стоять у дверей.

Почему он вошел в комнату? Без приглашения. Или испугался дождя?

— Что тебе нужно? — спросила она сурово.

ТУБ не ответил, и это ей совсем не понравилось.

— Иди на свое место! — сказала она.

ТУБ послушно шагнул к порогу, но опять остановился и, повернувшись, протянул руку.

— …живой… — хрипнул он.

На громадной руке лежал мокрый комочек, покрытый слипшимися перышками. Это был птенец ласточки. Очевидно, ветром его выбросило из гнезда, и ТУБ нашел его на земле.

Поначалу Евгения Всеволодовна не обнаружила у птенца признаков жизни, он был мокрый и застывший, но ТУБ оказался прав. Когда птенца высушили и согрели феном, он зашевелился и запикал. Родители тут же появились за окном. Евгения Всеволодовна, конечно, знала, где находится их гнездо, под навесом крыши, над директорским кабинетом. Но она не могла дотянуться до гнезда. Пришлось поручить это ТУБу. Он забрался на подоконник, и Евгения Всеволодовна, тревожась, как бы он не вывалился в ограду, придерживала его за ногу, хотя, вероятно, могла бы и не держать. ТУБ справился отлично и сам.

Евгения Всеволодовна не могла не отметить, что ласточки почему-то этой коричневой громадины боялись значительно меньше, чем ее.

Когда они вдвоем вернулись в коттедж, их встретила Космика.

Она только что поднялась с постели и, стоя на крыльце, сонно щурилась на солнце.