Она протянула руку и коснулась вытянутой ей навстречу руки Джулии. Усадив Охотника на пол, она обняла сестру. Несколько секунд они сидели, обнявшись, и плакали на плече друг у друга.

— Я так по тебе скучала! — сквозь слезы призналась Джулия.

— Я тоже по тебе скучала! Я люблю тебя, Джулия!

— Не затопите коврик, девочки, — прервала их тетя Элизабет с улыбкой на лице.

Они обернулись и увидели на пороге Элизабет, Сару и Мелиссу. Сара, не скрывая удивления, смотрела на Таню.

— Джулия, — продолжила Элизабет, — хоть в последнее время ты мне докучала, сегодня ты превзошла все ожидания. Не знаю, как это у тебя получилось, и, честно сказать, это меня не волнует, но сегодня ты заставила свою сестру заговорить по-английски. За это я говорю тебе «спасибо».

Таня и Джулия посмотрели друг на друга и улыбнулись.

— Я все же не верю, что мама в первый раз рада нашей ссоре, засмеялась Джулия.

— И в последний раз, — добавила Таня.

В тот же вечер за ужином Эдвард был приятно удивлен. До этого момента женщины держали в секрете решение Тани говорить по-английски.

Неожиданно Таня попросила:

— Передай мне масло, пожалуйста, папа. Эдвард в изумлении открыл рот и уставился на дочь. Он протянул руку к тарелке с маслом и заикаясь спросил:

— Что… что ты сказала?

— Папа, — дерзко улыбнувшись, повторила Таня, — передай мне масло.

— Я не верю, — нежно сказал Эдвард. — Как? Когда? Почему?

— Зачем тебе это знать? — довольно улыбнулся Джордж, — Просто благодари Бога, Эдвард, и, ради Бога, передай бедной девушке масло!

С того дня мало-помалу Таня начала идти на уступки своей семье. Несколькими днями позже она спала утром дольше обычного, и Сара поднялась посмотреть, что случилось. Заглянув в ее комнату, она увидела, что ее дочь лежит не на коврике на полу, как обычно, а спит в мягкой постели. Ее голова покоилась на пуховой подушке. Она спала под стеганым одеялом.

Улыбнувшись, Сара на цыпочках пошла в соседнюю комнату. Здесь Стрелец лежал в своей люльке и издавал булькающие звуки, а Охотник спокойно сидел в детской кроватке и играл со своими игрушками. Сара взяла на руки малыша, а Охотника за руку тихонько провела мимо спящей мамы и закрыла за собой дверь.

— Пойдемте, мальчики, давайте приготовим маме завтрак, — прошептала она. — Пусть мама поспит, ладно?

Другая радикальная перемена произошла в конце недели, когда Сара подарила Тане маленькие матерчатые брючки и шотландскую фланелевую рубашку для Охотника.

— Дорогая, я понимаю, что ты хочешь воспитывать сыновей по-своему, но ты не можешь одевать их в шкуры, поскольку у тебя нет в данный момент достаточно шкур, а он давно вырос из своей одежды, — объяснила она.

Таня согласилась:

— Да, я заметила, его штаны уже тесны ему и неудобны, а рукава рубашки стали слишком коротки.

— Тогда ты не будешь возражать против вещей, которые я для него сшила? Я подумала, что ему понравится носить такую одежду, как у Джереми, поскольку, по моим наблюдениям, он его обожает.

— Прекрасно, мама. Спасибо, что ты так заботишься. Я бы сама могла это сделать давным-давно, но мои мысли были заняты другим.

Сара вздохнула:

— Таня, дорогая, сколько ты будешь его ждать? Прошли месяцы. Если твой… э… муж собирался прийти за тобой, разве он это уже не сделал бы?

На глазах у Тани навернулись непрошеные слезы, но она гордо подняла голову.

— Он придет, мама, — настаивала она. — Он не бросит свою жену и детей. Что-то его задерживает, но я не оставлю надежды. Пантера придет за нами. Мне просто нужно набраться терпения.

Хорошо, а пока ты его ждешь, не могла бы ты уступить и купить себе несколько платьев? — мягко предложила Сара. — Твои два платья из шкур износились и не подлежат починке, а у дяди в магазине нет платьев из шкур, и мы не можем такие приобрести.

Таня улыбнулась:

— Полагаю, от этого никому не станет хуже. Если мой сын будет одет, как белый человек, думаю, я тоже смогу так одеваться.

— Это было бы разумно, — подчеркнула Сара. Кроме того, неизвестно, сколько еще тебе придется ждать… э-э… Пантеру. Хоть мы и уважаем твое право жить своей собственной жизнью, будет несправедливо, если Стрелец и Охотник станут предметами пересудов в городе только потому, что ты настойчиво хочешь воспитывать их в духе чейинцев. Они должны войти в общество и не выделяться среди других детей. Я не хочу тебя обидеть, но ты понимаешь, о чем я говорю? Таня кивнула:

— Да. Понимаю. Мне приятно знать, что ты пас не стыдишься, а я обещаю еще больше идти навстречу.

Вышло так, что Таню нарядили в прекрасное новое платье и мягкие туфли, но она решительно отказалась облачиться в тесный корсет. Дома она продолжала носить повязки на голове. Хотя ее волосы отросли до плеч, они все равно были короткими, чтобы можно было заплести их в приличные косы. Когда она совершала прогулки одна, то по-прежнему надевала мокасины, но в общественных местах она одевалась, как другие женщины, отличаясь от них в одном. Она отказывалась снимать выгравированные браслеты, подаренные ей Пантерой в день свадьбы. Эти браслеты, как обручальное кольцо, говорили о том, что она замужем. Она при любых обстоятельствах будет носить их и не снимет до тех пор, пока Пантера сам не попросит ее об этом.

Охотник гордился своей новой одеждой. А Таня особенно оценила тот факт, что он приучен к туалету. Из всех домочадцев дедушка Эдвард больше всех следил за этим делом. Таня каждый раз прятала улыбку, видя, как они вдвоем, держась за руки, направляются в туалет, расположенный во дворе.

Эдвард также подарил Охотнику пару мокасин, которые сделал сам. Хотя они были сшиты не так хорошо, как их могла бы сделать Таня, зато они соответствовали ножке мальчика и были прочными. Такой заботливостью Таня была тронута до слез.

— Именно к этому он привык, — объяснил Эдвард. — Я не могу смотреть, как мой внук всовывает ногу в грубые кожаные туфли или неуклюжие ботинки. От них появляются волдыри и сводит пальцы.

Февраль подошел к концу, и наступил март. С гор дул холодный ветер, заставляя дребезжать стекла в окнах и принося запоздалый снег. Охотнику исполнилось два года. Его день рождения отметили с большим энтузиазмом, но Тане было горько, потому что в этот день с ней не было Пантеры.

Погода не останавливала Джеффри, и он постоянно приходил к ним с визитами. Мартины не могли понять, как он не замечает, что ему не рады.

Таня не испытывала угрызений совести оттого, что он обеспокоен. Теперь, когда она снова говорила по-английски, она с готовностью объясняла ему довольно-таки прямолинейно, что она чувствует по отношению к нему. После того, как он ее чуть не изнасиловал, она никогда не оставалась наедине с ним, а зачастую во время его визитов Джулия находилась рядом с ней.

— Я рад видеть, что, наконец, ты поступаешь правильно. Таня, — сказал он, заметив на ней новое голубое платье. — Станет еще проще, если мы объявим день нашей свадьбы.

Танин голос стал резким, когда она ему ответила:

— Что я должна сделать, чтобы убедить тебя, что я не собираюсь выходить за тебя замуж, Джеффри, ни сейчас, ни когда-либо? У меня уже есть муж, и я, естественно, не испытываю потребности в другом!

— Я вижу, ты опять пользуешься этим предлогом, но это незаконно! В Соединенных Штатах индейские церемонии не считаются законными, дорогая. Кроме того, если твой так называемый муж должен был прийти за тобой, почему же он до сих пор этого не сделал? Посмотри правде в глаза, Таня. Этот ублюдок покинул тебя или сделал тебя вдовой.

Таня поднялась и, залепив пощечину, стерла с лица Джеффри презрительную усмешку.

— Даже если такое случится, ты будешь последним человеком на земле, которого я выберу себе в мужья, — раздраженно сказала она.

— А когда-то ты этого хотела, — заметил он.

— Это было до того, как я узнала, какой ты человек на самом деле, — давала ему отпор Таня, — и до того, как я узнала, что значит настоящая любовь.