рой разворачивается событие вознесения. И тогда, естественно, для них вполне логично, что тело, находящееся на небесах, не может присутствовать на земле, к тому же одновременно на множестве алтарей. Лютер был чужд тому, что называют христианской "Софией", христианской эзотерикой. Он не владел мировоззрением, конкретно включающим в себя сверхчувственные реальности. Тем более впечатляет, что из глубокого религиозного инстинкта он все же не капитулирует перед близорукой логикой Цвингли, но, верно чувствуя, что речь/здесь идет о чем-то таком, что христианство никак не вправе потерять, утверждает реальное существование тела причастия. Не "означает...", но "есть...". В своих сочинениях "Что еще утверждают слова" (1527) и "Великое мироучение о Святом Причастии" (1528), в своем "Учении о вездесущии" он развивает мысли, благодаря которым подходит к мистерии причастия намного ближе, чем Цвингли. Речь идет о правильном понимании вознесения, которому здесь придается ключевое значение. Лютер сознает, что вознесение толкуют неправильно, когда принимают во внимание только материальную форму бытия, "постижимую телесную форму, в какой Он (Христос) был на земле телесно, занимая пространство или покидая его соответственно своей величине (quantitas)... В такой форме Он на небе не находится, ибо Бог не есть телесное пространство или место... С другой стороны (имеется) непостижимая духовная форма, которая не занимает и не покидает пространства, но проходит через всякую тварь, где хочет... в-третьих, божественная, небесная форма, которой Он составляет вместе с Богом одно Лицо, благодаря чему, разумеется, все твари должны быть для него много более прозрачны и много более сущи". Вознесшийся на небеса сидит одесную Отца, но "десница Божия повсюду есть". "Он не взошел на небеса как по лестнице и не спустился как по канату". Лютер говорит о "форме, в какой Его (Христа) божественное существо может совершенно и полностью пребывать во всех и в каждой отдельной твари глубже, сокровеннее, живее, чем даже сама тварь..."
Вознесение не просто не исключает присутствие тела и крови Христовой в причастии, но вообще только и делает его возможным, переводя тело воскресения Христа в бес- [Стр.40]
предельно освобожденную форму бытия потенциальной "вездесущности" (Лютер называет ее "ubiquitas"). Таким образом, причастие не есть просто символ, но как говорил Лютер: "тучная пища... Пища эта столь тучна, что она нас в себе преображает и плотских, смертных, грешных людей делает людьми духовными, святыми, живыми, какими мы уже и являемся, но сокрыто, в вере и надежде; увидим же мы это только на Страшном суде".
Вернемся к гл. 6 Евангелия от Иоанна. После того так Христос впервые употребил столь смутившее всех слово "sarx" ("плоть") в своей речи о "хлебе жизни", в дальнейшем Он не менее четырех раз говорит о "Плоти и Крови". Сначала "Плоть и Кровь Сына Человеческого" (Ин. 6:53), затем "Плоть и Кровь" в каждом случае со словом "Моя" (Ин. 6:54, 55, 56). Мотив причастия в ст. 6:54 сливается с другим мотивом, звучавшим еще раньше. В ст. 6:39 мы впервые слышим: "Из того, что Он [Отец.-- Р.Ф.] Мне дал... все то воскресить (anasteso) в последний день". То же самое в измененной форме еще раз в ст. 6:40: "Воля Пославшего Меня есть та, чтобы всякий, видящий Сына и верующий в Него, имел жизнь вечную; и Я воскрешу его в последний день"10. И в третий раз в ст. 6:44: "Никто не может придти ко Мне, если не привлечет его Отец, пославший Меня; и Я воскрешу его в последний день". И наконец в четвертый и последний раз осуществляется связь этой формулы Страшного суда, "последнего дня", с мотивом причастия: "Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день" (6:54).
Ясно видно, что ст. 6:54 предшествует, подготавливая его, совершенно по принципу параллелизма построенное выражение (6:40). Чтобы сделать отчетливее метаморфозу, которая происходит от ст. 6:40 к ст. 6:54, поставим оба стиха рядом.
6:40: "Воля Пославшего Меня есть та,
чтобы всякий, видящий Сына
и верующий в Него, имел жизнь вечную;
__------------------------------------------------------------------------------------------_______
Слово "Я" и в греческом тексте дано с большой буквы, Ego, что подчеркивает его отделение от вербальной формы. [Стр.41]
и Я воскрешу его в
последний день".
6:54: "Ядущий Мою Плоть,
и пиющий Мою Кровь
имеет жизнь вечную,
и Я воскрешу его в последний день".
Предложения построены одинаково. Параллелизм ст. 6:40 в выражении "видящий Сына и верующий в Него" превратился в ст. 6:54 в параллелизм "Ядущий... и пиющий...". Первый вариант -- "видеть и верить" -- на первый взгляд представляется более "духовным", чем второй -- "есть и пить". Однако нужно обратить внимание на значимость позиции слова. Второй вариант по сравнению с первым более продвинут. Если бы порядок слов был обратным -сначала "есть и пить", потом "видеть и верить", -- можно было бы подумать, что нечто только образное надлежит затем интерпретировать в точном духовном смысле. Но все начинается с душевно - духовного: "видеть и верить". Связь со Христом берет начало в том, что Его принимают в сознание, видят умом (в греческом здесь стоит "theorem"). А тем самым постигают Его "облик" в "контуре", в очертании. Затем следует "вера", т. е. начинающееся участие в динамике, пульсирующей в этом облике, вера есть "силовое" переживание. Метаморфоза, ведущая к ст. 6:54, заключается в том, что человек в самозабвенном созерцании облика Христа в подлинном смысле слова "вбирает в себя этот облик, эту форму". Облик, излучению которого человек "подставляет" себя в созерцании, начинает запечатлеваться в нем. В итоге это увенчивается принятием тела Христова: "Ядущий Мою Плоть". То, что началось в душевно-духовном, все больше охватывает целокупное бытие человека вплоть до телесности. Созерцание Христа становится причастием тела. Тело воскресения не есть нечто материальное, это некая формообразующая структура. "Вера", начало "динамическое", все более усиливается, чтобы наконец воспринять ту божественную "динамику", которая струится в крови тела Христова, почему "вера в Него" и становится "питием Его крови". Духовное предзнаменова[Стр.42]
ние видения и верования сохраняется, но переходит все глубже в конкретно-сущностное. Античные греки назвали бы видение "аполлоническим", а веру -- "дионисийским" переживанием. В причастии содержится и то и другое; двуединство тела и крови глубоко обосновано.
В таком причастии вечная жизнь познается "уже сейчас", но во всей полноте ее воздействие откроется на Страшном суде.
Страшный суд -- буквально "последний день", "eschate hemera". В предвидении конца мира выражение "последний день" совершенно уместно. Оно правильно и точно в буквальном словоупотреблении, поскольку пространство и время в нашем смысле когда-нибудь перестанут существовать. В конце пространственно- временного земного бытия, в которое человек помещен, чтобы стать человеком, но которое как таковое сохранится не вовеки, с необходимостью обнаружится, прошел ли человек через назначенное ему Провидением земное существование так, чтобы вынести из этого "эпизода" -пусть даже по нашим понятиям он продлится очень долго -- то, чего он мог достичь лишь в этих особенных условиях бытия: становления "я" в стихии свободы. Результат зримо проявится в теле воскресения, которое человек возьмет с собой в вечность и в силу которого он также и в духовном царстве вечности сможет быть "совершенно самим собою". Не осуществившееся в конце времен уже не будет достигнуто Никаким иным способом. Последний день есть также день Страшного суда.
В Евангелии от Иоанна, равно и в Иоанновом Апокалипсисе, можно видеть, как в речевых фигурах по - особенному раскрывается власть священных чисел. Так, слова "последний день" звучат в Евангелии от Иоанна точно семь раз. В гл. 6 мы встречаем их четырежды. На празднике поставления кущей эти слова характеризуют седьмой, последний, день этого торжества (Ин. 7:37), но и здесь они тоже имеют эсхатологически - апокалиптическое звучание. Праздничная неделя становится иносказанием, ее "последний день" создает предчувствие грядущего конца мира. Он называется "великим" днем, и в этот день Христос говорит о "реках воды живой", что потекут из чрева верующих в Него, -- и это тоже обетование преображенной телесности. В гл. 11, [Стр.43]