Фашист и на самом деле долго не заставил ждать, открыл довольно густой пулеметный и минометный огонь. На это ответила и наша батарея. Скоро "выяснение отношений" утихло, и Федор, вставая со дна траншеи, понял, что у немца на этом участке три дзота, а не два, как ему сказал командир батальона.

Перед выходом в тыл Федор то ли из-за любопытства, то ли желая уточнить осмотрел свою засаду. Ему прежде всего бросились в глаза следы пуль «МГ». Будто кто-то повел граблями с крупными зубьями. И попадание ровное. Желая найти гнездо крупнокалиберного пулемета, Федор даже направил туда свою оптику, однако ничего подозрительного не обнаружил.

Когда вечером был у командира роты, ему четко сказали, что третьей пулеметной точки перед ними нет. Выслушав внимательно Охлопкова, грузный лейтенант лет пятидесяти улыбнулся:

— Может тебе померещилось? Бывает и такое. Но ты молодец. Волшебник, да и все тут. Давай-ка ты завтра охоться за ним. Может, и зацепишь. Добро?

Конечно, Федор знает цену подобного «доверительного» разговора с командиром. Это означает, что в случае чего ответ будешь держать сам.

На вопрос лейтенанта о ночевке Охлопков ответил просто: где бойцы, там и его ночлег.

— У вас олени? Как ездите на них? — Спросил кто- то из бойцов, когда все улеглись в тесном блиндаже, построенном прямо в траншее наподобие ниши, вместо дверей закрытой брезентом.

— Оленей нет.

— Ну да? Что же есть тогда?

— Корова, бык, лошадь.

— Откуда там корова и бык?!

— Бросьте, ребята, ерунду пороть! — Кто-то из стар ших остановил ребят. — Якуты, говорят, все отличные стрелки? Правда это?

— Хороших стрелков у нас много.

— И лучше тебя есть?

— Конечно. Даже в моем колхозе есть такие. Ребята снова загалдели: "Я сегодня первый раз видел такую быструю и меткую стрельбу", "Еще как лучше стрелять-то?", "Якуты все охотники, они знаются с ружьем вместе с соской". Наконец, голос того самого старшего заглушил всех остальных: "Что толку от вашей болтовни. Дайте говорить ему".

Так могут шуметь только новички. И Охлопков после недолгих уговоров начал рассказывать им про одного меткого стрелка, однако предупредив, что по-русски знает плохо.

Его, того знаменитого стрелка, он, Федор, увидел еще будучи мальчиком. Шел тот человек мимо их избы в сторону реки Алдан. На нем была складно сидящая брезентовая куртка, за плечом та самая трехстволка, о которой ходили легенды. Сапоги с напуском и длинными голенищами, тонкие перчатки из ровдуги, ворсистая шапка с козырьком, кожаная сумка с кисточками и блестящими колечками, узкие, но густые черные усы под носом, чистое белое лицо с большими круглыми глазами делали его непохожим ни на кого из местных жителей. Это, как потом узнал в годы учебы в школе, был учитель Решетников.

Ружье Решетникова имело три ствола. Левое дуло назначалось для мелкой дичи и заряжалось обычной дробью. С правого ствола тремя крупными дробями можно было бить по крупной дичи вроде гуся или косули. Третий ствол предназначался для стрельбы картечью. Так вот, этот Решетников попадал из своего ружья на лету в гуся, пролетающего на высоте 150–200 метров. Сказывают, что это самое ружье в годы гражданской войны у него отобрали белобандиты, и он, не желая расстаться с любимым ружьем, добровольно пошел к ним в отряд.

— А что тут мудреного? — Выпалил кто-то как толь ко кончил свой рассказ Охлопков.

Ребята снова загалдели:

— Это тебе не боевая винтовка, охотничье ружье, твое-мое.

-/Картечь-то тогда сами делали. Так да? Во!

Так пошумев, поспорив немного, бойцы попросили еще рассказать о ком-нибудь, дескать, тот большой любитель, вам не чета, вот из таких, как ты, есть меткие стрелки?

— Тогда расскажу про своего соседа.

— Давай. Он что? Самый меткий у вас, да?

— Нет. Он лучше моего бил, но в наслеге и другие есть не менее меткие. У нас меткой стрельбе не очень придают значение.

— Как это? Тогда, что же цените в стрелке?

— Александр немного старше меня и сейчас живет у себя дома. Из-за чахотки в армию не призван. Наверно, и сейчас охотится, — начал Охлопков.

Александр Сыромятников славился не столько меткостью, а сколько удачливостью. Был ли случай, когда он с охоты возвращался с пустой котомкой? Того он, Федор, не помнит, да и не знает. Лишь знает то, что Александр с озера или реки нес три, четыре, а то и шесть-семь уток. А выстрел был у него всего один. Правда, выносливостью не отличался и не носил на себе крупную добычу издалека. Но исправно содержать ружье и другую охотничью снасть умел лучше, чем кто-либо другой. Вообще мудрый такой.

За три года до войны Александр в один из майских дней принес семь гусей сразу. Когда Федор спросил, откуда столько добыл, тот по своему обыкновению уклончиво ответил, что-де "с Алдана, упустил еще", и, не выражая ни восхищения, ни сожаления, с перевязанными гусями через плечо не спеша пошагал к дому. Скоро пришел Федор Старший с возом жердей, нарубленных на берегу того же Алдана. Оказывается, он видел как Александр подкрадывался к восьми гусям, севшим на песчаную косу, потом услышал четыре выстрела кряду. Затем над ним сиротливо пролетел один единственный гуменник, о ком Александр проронил всего два слова: "упустил еще". Выходит, он первым выстрелом убил четыре гуся, а когда гуси поднимались, выстрелил трижды. А ружье-то у него было отцовское, старая-престарая берданка. Правда, она, как и винтовка, с затвором. — И ему надо было четыре раза зарядить, четыре раза целиться, четыре раза произвести выстрел. Теперь судите сами: какая сноровка и каков результат!

Видимо, поэтому почтенные старики — те самые заядлые стрелки с детства, которые, экономя дробь и порох, часами поджидали момента, когда утки сгустятся до пяти-шести и только тогда стреляют — о меткости и удачливости Александра с восхищением рассказывали друг другу. Не находя объяснения причины постоянной удачи, его суеверно называли "волшебным стрелком".

Охлопков кончил свой рассказ, но не услышал восторженных возгласов, никто ничего у него не расспрашивал. Некоторые уже храпели. То ли так плохо рассказал, то ли ребята восприняли это как обычную солдатскую байку. Только рядом с собой услышал полусонные слова: "То вить охота, тут война… ты все равно лучше его".

На следующий день Федор рано утром со взятой у артиллеристов трубой вышел на опушку леса. Присмотревшись, облюбовал не переднюю, а стоящую за ними сосну и стал забираться на нее. По его расчетам, те заслонят его от вражеского ока, а сам он отсюда может наблюдать весь участок обороны противника перед батальоном. Поднялся до середины кроны и, заслонившись стволом дерева, направил трубу на левый фланг. Сначала показались остатки столбов обгоревшего сарая (или, как здесь называют, риги). Просмотрел траншею и на протяжении метров тридцати не увидел не то что дзота, но и мало-мальски подходящего места для ячейки. Зато четко видна минометная батарея. У траншеи с тыльной стороны выступает то ли продолговатый бугорок, то ли какая-то давняя насыпь. Длина не больше пяти метров, высота где-то метра полтора. Как бы то ни было, насыпь занятная. В нескольких местах чернеют полоски. Но это не амбразуры. А вот за ней лежат двое солдат. В лучах восходящего солнца блеснуло стекло их стереотрубы. Это наблюдатели. Один из них, повернувшись направо, разговаривает с кем-то. Федор туда повернул свою трубу. А там, на самом краю насыпи, чья-то голова. Видимо, кончили разговаривать: голова исчезла. Что это? Неужели там дзот? И стал еще внимательнее наблюдать за серо-бурым краем насыпи. "Ага, амбразура!" про себя ахнул, когда в трубе стало четко вырисовываться продолговатое отверстие с краями бетонного сооружения. В середине ствол пулемета. Спереди — кустики, редкие, но занимающие местность до самой траншеи. И потому никто с переднего края не смог заметить и без того хорошо скрытый дзот.

После завтрака Охлопков доложил командиру роты о своей находке. Командир, разглядев через бинокль, подтвердил возможность наличия дзота и задал встречный вопрос: "Что делать, товарищ снайпер?" Охлопков предложил использовать противотанковое ружье.