Наталия создавала вокруг себя пустоту. Естественно и беззаботно она прошла сквозь толпу, как Чарльтон Хестон через Мертвое море. Когда она проходила, танцующие останавливались один за другим, чтобы полюбоваться этим сверхъестественным явлением.
Моя бывшая подружка производила подобный эффект повсюду, где появлялась. В ней всего было с излишком. Слишком красивая, слишком величественная, слишком совершенная. Наталия была архетипом, моделью. Иконой, которых бывает по пять-шесть в каждом столетии.
Боже мой, я спал с иконой!
Луч солнца робко касается ее плеча. Горячая, ласковая волна пробегает по коже рук, по хрупкой шее, поднимается к лицу. Франческа, полузакрыв глаза, наслаждается новым ощущением испарины.
Уже целую вечность ей не было так хорошо. На голых ветках платана за грязным автобусным окном угадываются еще худосочные почки.
Водитель решает набрать скорость, воспользовавшись тем, что дорога долго идет по прямой. Он не замечает крышку канализационного люка, выступающую из асфальта, и наезжает на нее.
Следует резкий и сильный толчок. Прижатые друг к другу пассажиры вскрикивают от неожиданности. На их усталых лицах отражается вначале страх, потом какая-то детская радость, сродни той возбужденной дрожи, которая охватывает вас, когда вагончик на американских горках начинает свой спуск.
От сотрясения Франческа теряет равновесие и валится на соседа, мужчину лет тридцати, не сводившего с нее глаз с той минуты, когда она вошла в автобус.
От нее не укрылась его уловка. Он постарался постепенно приблизиться к ней, настолько, что теперь они стояли вплотную друг к другу. На нем слегка потертая замшевая куртка и серая рубашка. Один из тех парней, перед кем девушкам трудно устоять. Из тех, кому достаточно внимательно посмотреть на вас красивыми смеющимися глазами, и вы задрожите.
Франческа делает вид, будто цепляется за вертикальный металлический поручень, но на самом деле соскальзывает так близко к попутчику, что ему приходится поддержать ее за бедро, чтобы она не упала. Пальцы мужчины задерживаются на ее плиссированной юбке чуть дольше необходимого, потом пробегают по ее рукаву и, наконец, останавливаются на тыльной стороне ее ладони.
Она бормочет какие-то слова благодарности. Мужчина кивает и широко улыбается ей. Он готовится к атаке, думает она, и ей интересно, как он примется за дело. Ей заранее известно, что ничего особенного не произойдет, но не в этом главное.
Ей нравятся мимолетные и ни к чему не обязывающие встречи. Достаточно одного взгляда, нескольких, пусть даже неловких, слов. В одно мгновение весь мир вокруг нее исчезает, и ее охватывает изумительное ощущение полноты жизни.
Когда в воздухе, насыщенном влагой, гремит взрыв, приятный теплый ветерок внезапно превращается в огненный ураган.
Франческа неожиданно оказывается в самом сердце ада.
3
Наталия направилась прямиком в VIP-сектор. Охранник Серж, стоящий на фейс-контроле, наградил ее восхищенным взглядом и посторонился, чтобы дать ей пройти. Он уже собирался накинуть на крючок красный бархатный шнур, когда его плечо сжала властная рука. Узнав хватку Томаса Кемпа, агента Наталии, Серж остановился.
Мне кое-как удалось пробиться поближе к лестнице. Конечно, я продвигался куда медленнее Наталии, ведь никому и в голову не приходило уступать мне дорогу. Мне пришлось поработать локтями и пару раз двинуть плечом, чтобы растолкать танцующих. Нормальным людям, тем, в которых не заключена некая сила, все дается с трудом.
Оказавшись в нескольких метрах от Наталии, я окликнул ее по имени. Мне нужно было выяснить или по меньшей мере поговорить с ней. Она задолжала мне объяснения.
Мой голос утонул в буре звуков «Chemical Вrоthers». Наталия не услышала меня и продолжала подниматься. Наверху ее встретил какой-то толстый тип в темно-сером двубортном пиджаке. Она взяла у него из рук бокал шампанского и, смеясь, села за его столик.
Раньше я никогда не видел этого человека. Он обладал всеми типичными признаками банкира или промышленника — от лысины до огромной сигары. Наталия времени не теряла. С моих губ сорвался новый крик, на сей раз — крик досады.
Кемп повернулся и узнал меня. По-прежнему бесстрастный, он нагнулся к Сержу и что-то сунул ему в карман пиджака. Я стоял слишком далеко и не мог увидеть, что именно, но наверняка это были деньги. Кемп умел быть убедительным.
Широко улыбаясь, я подошел к вышибале и, как обычно, протянул ему руку:
— Привет, Серж. Как сегодня дела?
— Извини, Алекс, — ответил он, не отвечая на мое приветствие, — но ты подняться не можешь.
Он положил руку на крючок, удерживающий шнур, загораживая мне проход. Я так и остался стоять перед ним, как оглушенный, с рукой, протянутой в пустоту. Через несколько секунд до меня дошло, насколько нелепа эта ситуация, и я, наконец, отреагировал.
Первое правило хорошего продавца: не позволять сбить себя с толку. Уметь принять удар, а потом, как можно скорее, нанести ответный. За три года меня научили контратаковать, каким бы сильным ни было сопротивление. Я превратился в настоящую военную машину.
— А можно узнать почему? — ответил я, не теряя спокойствия. — Происходит что-то необычное? Почему сегодня, а не неделю назад?
— Люди там, наверху, хотят посидеть одни. Тебя пускали, потому что ты был с Наталией. Ситуация изменилась, тебе больше не рады.
— Она меня бортанула, и я уже недостоин сидеть в ваших дерьмовых кожаных креслах и покупать виски по сто пятьдесят евро за бутылку, так?
Я очень гордился последней фразой. Она получилась блестяще отточенной, достаточно вульгарной, чтобы показать, что я не шучу. Подразумевавшаяся угроза ужасных экономических санкций в случае повторного отказа, судя по всему, не произвела впечатления на Сержа.
— Именно так, ты все правильно понял. Можешь быть догадливым, когда хочешь. Теперь вали отсюда.
Сержу хотелось, чтобы я начал нервничать и утратил ясность ума, — тогда он точно сможет послать меня в нокаут. А я решил нанести удар по ребрам, один короткий, но весьма чувствительный удар.
— И сколько Кемп тебе дал, чтобы ты меня не впустил? Твой хозяин знает, что ты занимаешься такими делишками?
— Алекс, не усложняй. Ты не поднимешься, и точка. Уйди, пока я не рассердился.
Серж тоже умел принимать удары. Конечно, на него играли и полтора центнера мышц. Не говоря уж о маленьком американском пистолете, лежавшем у него в кармане, и о бите, спрятанной за первым пролетом лестницы. Кроме того, за голенищем ковбойского сапога он держал нож.
Все это побуждало меня быть как можно более осторожным, поэтому в конце концов я отступил.
Это никак нельзя было назвать капитуляцией, речь шла именно о стратегическом отступлении.
— Ладно, ухожу.
— Отлично. И чтобы больше твоей ноги тут не было.
— Я подумаю на сей счет.
Что-то в глубине души, может быть, последние капли самолюбия, восставало против торжества беззакония.
— Последнее, Серж... — сказал я, отходя на безопасное расстояние. — Ну и мудак же ты.
Я ушел из «Инферно» в бешенстве.
Мерзавец Кемп не дал мне поговорить с Наталией. А ведь в его обязанности не входило наблюдение за ее личной жизнью. То, что подобная инициатива могла исходить от самой Наталии, у меня в голове не укладывалось. Я размышлял над тем, что все это могло означать.
Перед клубом я увидел фотографа, который в течение многих недель пытался поймать с поличным нас, Наталию и меня, в самом начале нашей связи. Из-за него Наталия чуть меня не бросила. Ее выводило из себя преследование днем и ночью, необходимость постоянно быть начеку. Все кончилось тем, что она рассказала об этом Кемпу, а тот снял трубку и вызвал нескольких приятелей.
На следующий день папарацци, выходя из дому, непонятным образом упал. Ему пришлось провести месяц с рукой в гипсе, еще две недели ушли на реабилитацию. Мы его больше не видели.