Гитлер рассчитывал, что сообщение о подписании пакта в Москве заставит западные державы отступить и отдать Польшу на растерзание. Пушки новой войны должны были загреметь утром 26 августа. Вопреки ожиданиям германской верхушки позиция Англии и Франции осталась незыблемой. Более того, в тот же час, когда Гитлер привел в движение свои войска, Галифаксом и польским послом Рачиньским в Лондоне было подписано соглашение о военной взаимопомощи. Первым струсил дуче. Получив известия из Лондона, Муссолини выдвинул в качестве условия своего участия в войне такой длинный список требований, что легче было начинать войну без него. Обескураженный фюрер отменил свой приказ о наступлении уже вечером 25 августа. На этом моменте в версии о пакте как "спусковом крючке" Второй мировой можно ставить точку. Возлагавшиеся на него Гитлером надежды пакт не оправдал.

Однако на обломках версии о "спусковом крючке" войны мы оказываемся перед вопросом: "Почему же Гитлер утром 1 сентября 1939 г. все же напал на Польшу?" Действительно, что же произошло в эти роковые дни, с 26 по 31 августа 1939 г.? Позднее, после войны, немецкие военачальники будут много писать о неготовности вермахта. Немецкая армия встретила войну на легких танках, имея мало подводных лодок и вообще боевых кораблей. Но с другой стороны, вооружение и армии противников Германии непрерывно росли и совершенствовались. На фоне череды политических кризисов военные бюджеты Англии, Франции и США росли. Не оставался в стороне от всемирной гонки вооружений Советский Союз. Гитлер все это прекрасно осознавал. Браухичу и Гальдеру фюрер прямо заявил: "Время будет работать против нас, если мы не сумеем всемерно использовать его. Экономические средства противной стороны сильнее".

26 августа 1939 г. должно было стать первым днем открытой мобилизации Германии. Одновременно с мобилизацией, чтобы не упустить время, планировалось ударить по Польше. Несмотря на отмену вторжения, мобилизация все же была объявлена. В итоге к концу августа Вермахт сосредоточил у границ Польши свои главные силы. Давать им обратный ход само по себе было непростым решением. Оглядываясь назад, во времена контрнаступления в Арденнах Гитлер высказался в том духе, что "более удачного срока, чем в 1939 году… вообще не могло быть". Конечно, в этом была доля самооправдания. С другой стороны, нельзя не признать успехов Германии в первых кампаниях.

Еще одно из возможных объяснений хода мыслей диктатора также лежит в военной плоскости. Если во времена Мюнхена Гитлер даже не рассматривал свои воздушные силы как средство психологического давления, то в августе они стали последней надеждой. Сообщения о панике в Британии в 1938 г., о рытье щелей и раздаче противогазов, сочли актуальными для 1939 г. Действительно, если англичане испугались тогда, то почему бы им не испугаться вновь. Однако с начала 1939 г. в английскую ПВО стало поступать все больше истребителей-монопланов. Липкий страх ударов по Лондону стал постепенно исчезать. Поэтому, когда утром 1 сентября 1939 г. вермахт вторгся в Польшу, Англия и Франция не остались в стороне. Сначала был объявлен ультиматум, а когда ответа на него не последовало, 3 сентября 1939 г. союзники объявили войну Германии. Война стала мировой. СССР пока оставался вне ее, не присоединяясь ни к одной из сторон. Шли интенсивное строительство Красной Армии, модернизация ее вооружения и боевой техники. В июне 1941 г. вермахт встретила совсем другая армия, неузнаваемо изменившаяся как количественно, так и качественно.

Оригинал статьи — в журнале "Солдаты России" 3

Александр Лысков ПО СМОЛЕНСКОЙ ДОРОГЕ

Едем от Смоленска на юг, ровно вдоль государственной границы, только в некотором отдалении. В гарнизон Шаталово. Там большой военный аэродром. На нем МИГи с эмблемой летучих мышей — символ разведки (Официально — 47-й отдельный гвардейский разведывательный авиационный Борисовский, Померанский дважды Краснознаменный ордена Суворова третьей степени полк).

Передовая линия нашей обороны. Заклепка на щите.

Но заклепку эту в настоящее время выбивают, высверливают. Полк дописывает последнюю страницу своей шестидесятилетней истории. Пенсионный возраст? Замещение космической разведкой? Результат реформирования вооруженных сил?..

Как при любом "переселении народов", в Шаталово тоже неспокойно. Бунтуют пенсионеры, лишающиеся приработка в гарнизоне. По той же причине недовольны все гражданские. Сами же военные, как и полагается, довольно хладнокровно "выполняют приказ".

Проезжаем КПП. Поселок ухожен, удобен для жизни. У всех здесь благоустроенные квартиры. Дачи. Сады и огороды. В присутствии военных комфорт, спокойствие бытия удваивается. В их отсутствии — жить будет тревожнее.

Не в один день, не в один заход исчезнут здесь люди в погонах и все блага, связанные с ними. В любом случае останется аэродром подскока и какая-то военная структура. Но она будет на порядок меньше нынешней. И имеется ли вообще какая-то перспектива для жизни здесь, — вот в чем вопрос. Ведь Шаталово — это, по сути, глубинка, которая без поддержки госбюджета по строке оборонных расходов может очень скоро стать захолустьем, как это произошло с массой подобных поселений за последние десять лет. Поселок из двух десятков многоэтажек, бывшая деревня, может превратиться в "мертвый город".

Останавливаемся у штаба полка. На проходной нас встречает майор. "Оружие имеется? Сдать!" Если бы не его улыбка, переводящая уставные слова в шутку, можно бы и оробеть.

Потом на обратном пути этот майор подарит мне свои стихи, обнажит родную литературную душу, запомнится.

Входим в кабинет командира полка, отделанный, скорее всего, умельцами разных годов призыва. Что называется, скромно, но от души.

— Исполняющий обязанности командира полка подполковник Рямсон!

И далее без паузы чеканные слова о том, что он находится при исполнении и потому требует предъявить разрешение на работу в режимном объекте. Ежели такового нет — просит покинуть "объект".

Будь я один, не преминул бы немедля ретироваться. Никакого разрешения у меня не было. Никаких заявок в вышестоящие штабы я не посылал. Разбаловала свобода. Расслабила.

Хорошо, что в одной машине со мной по своим надобностям ехали двое отставных военных. Один, как я его для себя назвал, "товарищ генерал", хотя он дослужился в свое время только до полковника, но стать и повадки имел явно генеральские. Другой, отставной майор, сам себя определил гусаром. Заходит в гарнизонный магазин и спрашивает у девушки— продавщицы: "Скажите, а где здесь гусары останавливаются?"

В общем, благо, со мной были эти люди в военной среде тёртые. Да к тому же, с истинно военными реакциями: держать удар, отвечать усиленной напористостью. Они удивительно быстро сломили оборону и.о. командира полка, который согласился "просто поговорить". Но на меня, в котором штатский виден за версту, эта сговорчивость не распространилась. Наоборот, когда я попросил разрешения включить диктофон, он суровейшим образом ответил: " Если диктофон будет включен, сейчас же вызываю ФСБ".