– Вы любопытны?

– Это вы о чем?

– О вас. Спрашиваю, любопытны ли вы.

– Я не буду читать.

– Если вы любопытны, я вернусь и куплю конверт. Это не порок – для иных сдерживать любопытство выше всяких сил.

– Я же сказал, что не буду читать. – Он смотрел на нее так удивленно, что не поверить ему было невозможно.

– Я хочу просить вас передать эту записку…

– Я передам.

– Кому?

– Ему, – стыдливо произнес Пол Уильямсон.

– Откуда вы знаете кому?

Пол пожал плечами и протянул руку. Люсия отдала ему сложенный листок и проследила, как белый кусочек ее тайны исчез в нагрудном кармане Пола.

– Проводить вас до дома?

– Спасибо, я сама. Лучше передайте это побыстрее.

– Тогда мне в другую сторону.

Люсия еще раз внимательно оглядела задумчивого человека, от которого теперь зависела ее судьба, и, проникнувшись жалостью к покорному исполнителю ее воли, обняла его за плечи и чмокнула в щеку. Пол нервно захлопал глазами.

Без четверти девять, когда клоунские верхушки аттракционов порядком надоели Люсии и ожидание стало совсем уж невыносимым, метрах в сорока от нее на набережной остановилась машина, из которой быстро вышел Маковски и стремительно направился к ней. От счастья, уже нежданного, она растерялась, но когда стали отчетливо видны его улыбка и ласкающие глаза, она подумала о том, как щедра к ней судьба, как добр Всевышний, соединив их пути. Бросившись Дэвиду на шею, Люсия не могла, не находила в себе мужества расцепить руки, как соскучившийся ребенок.

– Прости, что опоздал. Не мог прийти раньше. Я так волновался, что ты не станешь ждать. Ты так жестко определила время… Впрочем, о чем я… Я так тебя люблю! – Дэвид нежно коснулся губами ее виска.

Его губы пахли чем-то незнакомым, наверное, недельной разлукой. Прохожие обходили влюбленных, а Люсия уже с трудом помнила, где она. Наслаждаясь желанным, долгожданным присутствием друг друга, они прошли немного вдоль Темзы, и внезапно Дэвид сказал:

– Давай отдадимся течению!

– Течению чего? – уточнила Люсия.

– Пока что – реки…

Катер был узким и продолговатым, как поплавок. Усатый старик покручивал штурвал где-то далеко впереди, а они, не отрываясь друг от друга, впитывали влажный воздух и растворялись в вечерней серости. Сзади журчала вода, Люсия видела краем глаза широко развернувшийся веер волн. Любимые руки скользили по ее податливому телу, прикрытому одним мягким платьем. Река делала поворот, и трудно было удержаться от того, чтобы не припасть к заботливо подставленному плечу еще плотнее. С берега дышало величием и строгостью Вестминстерское аббатство, а потом, когда губы стало покалывать от поцелуев и ветра, приподнявшись на цыпочки, их провожал печальным взглядом купол собора Святого Павла…

– Дэйв, я так боялась, что больше не увижу тебя…

– Я тоже боялся.

– Тебе было плохо?

– Да, мне без тебя было плохо.

– Ты болел?

– Недолго. Совсем чуть-чуть. – Он коснулся губами ее руки.

– Мы будем вместе? – Она решилась наконец задать этот вопрос.

– Мы и так вместе.

– А завтра, послезавтра, через день?

– Даст Бог.

– Дэйв, у меня заканчиваются каникулы.

– Каникулы?.. Смотри! – Он повернул ее опечаленную голову. На них стремительно надвигался Лондонский мост. Башни скрыли свое великолепие под внутренностями проема, а потом появились снова – тающие столпы в мареве тумана, окультуренные каменные глыбы. Фонари разбросали полосы желтых штрихов по ряби воды. Люсия сначала хотела и не могла повторить свой вопрос, а потом уже и не хотела. Она рассыпалась на тысячи штрихов вместе со светом фонарей, расползалась сплошным белесым пятном вместе с берегом реки, и единственным, что собирало ее воедино, было его тепло – тепло его груди, его рук, не устающих сжимать ее плечи, его ног, касающихся ее открытых коленей шершавой тканью…

Когда показалось устье реки со множеством суденышек всех мастей и прочими неопознанными корабельными сооружениями, уже совсем стемнело. Вода заискрилась ярче, и корабли выглядели как призраки. Люсия вспомнила Израиль. Если бы тогда ей кто-нибудь сказал, что она будет плыть с Маковски в обнимку по Темзе и чувствовать себя самой счастливой женщиной на свете, она бы ни за что не поверила. То, что происходило, было подобно сказке.

Река, впадающая в море, – почему это всегда так могущественно и так красиво? Может быть, невозможность что-либо изменить по своей воле, безвозвратность, непременность приятны человеку, заставляют его острее ощущать течение жизни? Волосы Люсии развевались белым флагом, и она, подставляя лицо ветру, сдавалась судьбе, с головой впадая в любовь, к которой ее принесло неведомыми силами провидения.

– Куда дальше? – обернулся человек за штурвалом, о котором они совсем забыли.

– К «Катти-Сарк», – ответил Дэвид.

Увидев яхту-легенду, Люсия чуть было не расплакалась от счастья. Ей с трудом верилось, что их знакомство, Эйлат, «Жемчужина», и танцы под патефон, и горы – все это было не так уж давно, можно даже сказать, что недавно. Жизнь, в которой был Дэвид, вытеснила из памяти девушки все остальное, захватила ее всю, потому что была прекрасна, несмотря ни на что, даже на окончание каникул – прекрасна!

Они вышли на берег, проводили под воду последнюю розовую полоску неба и отправились к стоянке машин.

– Дэйв, вчера я насчитала шесть дней, сегодня, – она стала загибать пальцы, – пять, пятый прошел, а потом останется только три и четвертый на сборы. Что мы будем делать?

– Для начала – возьмем машину и довезем тебя домой.

– Ко мне домой?

– К сожалению. А потом… Потом мы будем встречаться три дня подряд и стараться делать так, чтобы каждый из этих дней превратился в год. И о нас напишут сказку: как мы превращали дни в годы, чтобы счастье не закончилось. Нужно только захотеть, чтобы оно не заканчивалось, и желание сбудется.

– А потом?

– Потом я что-нибудь придумаю.

– А давай плюнем на все и ты останешься сегодня у меня? Или поедем в какой-нибудь отель.

Он легко коснулся пальцами ее щеки:

– Подождем до завтра, малышка. Ты что, не веришь в сказки?

– С тех пор как познакомилась с тобой, не могу не верить.

– Вот видишь, подождем до завтра. Я тебе позвоню, когда буду свободен. Ты придешь, мы купим большой торт и измажемся им с головы до ног. Идет?

– А потом съедим его?

– Да. Я – с тебя, а ты – с меня.

– Идет. Только я позвоню тебе сама. Скажи, во сколько, хотя бы приблизительно. А если подойдет твоя жена, я повешу трубку.

Дэвид удивленно улыбнулся.

– Если ты не хочешь, чтобы она подходила, она не подойдет. Ну, поехали, а то папочка будет читать тебе нравоучительные лекции. – Он посадил ее в подоспевшее такси похожее в отрывистом свете электрических фонарей на божью коровку.

Три дня пролетели как одно мгновение. Люсии казалось, что это был полет, полет без передышки. Каждое утро она набирала его номер и каждый вечер возвращалась домой, не помня себя от радости и… от усталости тоже. Они гуляли по каким-то Богом забытым окраинам, смотрели в освещенные окна и целовались, сидя на оградках палисадников, а потом ехали в самые фешенебельные отели и рестораны, веселились, пока ночь не затягивала улицы искусно расцвеченным мраком. И спала она, не помня о том, что его нет рядом, – будто только закрывая глаза, но не складывая крылья. Его образ был рядом с ней каждую минуту.

С той самой встречи, когда она, с заспанными глазами (после вечера на Темзе уснуть было выше всяких сил), набивала себе рот тающим безе, а потом, когда сладость сжималась плавким комочком у основания языка, дарила ее Дэвиду, Люсия поняла, что они расстанутся. Сколь долгой будет эта разлука – неизвестно, но она будет. Будет потому, что дом Маковски закрывался для нее с последним лучом солнца, потому, что Лиз ни разу не взяла трубку, потому, что Дэвид все-таки обмолвился, расстегивая пуговицы на ее воротнике, что делает то, чего не должен и не имеет права делать. Что это было? Она читала в каком-то из учебников, что творчество стимулируется жизненными неурядицами. Может, Дэвид умышленно усложняет ситуацию, чтобы почувствовать остроту жизни? Бесспорно, ей тоже нравится, что они – любовники. Она не боялась этого слова и, в отличие от Дэвида, не считала его пошлым. Она считала это слово сладостным, чувственным, вызывающе-откровенным, оно ласкало ее слух, как ласкает жаркое солнце смелый вырез декольте. Ей нравилось опасаться, ждать решения, но напряжение все-таки было слишком велико… Люсия, не умея сдерживать себя, достигла его пика и балансировала на нем из последних сил. Хотелось упасть и расслабиться. Упасть, насладиться твердой почвой под лопатками, а потом открыть глаза и – ах! – да она, оказывается, лежит не одна…